К рассвету в трудовой ритм включаются уличные разносчики завтраков. Они бегут на полусогнутых ногах вдоль изгородей и заборов и у каждых ворот кричат на разные голоса названия своих блюд, сокращенные до одного слога. Услышав оклик, разносчик останавливается, снимает с плеча коромысло с кастрюлями и бидонами и отпускает «бубур айям» — яванскую рисовую кашу-размазню с кусочками вареной курицы, «бакми» — китайскую лапшу, горячий кофе.
Такая форма обслуживания — особенность Джакарты. На коромыслах по улицам носят еду и прохладительные напитки, питьевую воду, керосин, на плечах разносчика может разместиться и сапожная мастерская, и «цирк» с дрессированными зверями, и магазин канцтоваров, и хозяйственная лавка. Очень удобно, когда стекольщик или зеленщик, москательщик или столяр ходят около твоего забора и предлагают свои услуги. На концах их бамбуковых коромысел висит порой до ста килограммов груза. Гибкое дерево выдерживает. Выдерживают и привычные к тяжести плечи. Но — до поры до времени. Побегай-ка с таким грузом несколько лет под не знающим пощады солнцем, под знобящим дождем!.. Разносчики в среднем живут около сорока лет. Столько же, сколько и велорикши... Достаточно бросить на них взгляд, чтобы стала очевидной горечь добываемого ими хлеба. Глубоко запавшие глаза, паутина морщин, беззубые, ввалившиеся рты, впалая узкая грудь, разбитые ступни ног, никогда не знавших обуви.
К восьми утра оживают и центральные улицы Джакарты. Их заполняют мелкие и средние служащие правительственных учреждений, банков, страховых контор, супермаркетов. А Пасар паги к этому времени уже превращается в гудящий людской муравейник.
Ярлыков нет, и цены берутся буквально с потолка. Услышав вопрос о стоимости, продавец поднимает очи горе и проникновенно, но твердо говорит: «Только для вас, совсем недорого».
Редко кто покупает за первоначально названную цену. Торговаться незазорно, напротив, это приветствуется. Когда сделка совершена, все остаются довольны.
Для понятий «чистота», «опрятность» у Пасар паги двойной стандарт. Посмотришь на девушек, надевающих каждое утро свежевыглаженную блузку, заглянешь во внутренний дворик, где на палках, торчащих из окон, развешано белье,— подумаешь: ну и чистюли! Верно. За собой и своим домом здешние обитатели следят. Но стоит хоть на метр отойти от «своей» территории... Весь мусор, все отбросы сбрасываются на «ничейной» земле. В каналах не увидишь воды, они забиты хламом, среди которого как признак эпохи высятся горы упаковочного пенопласта.
Поддержание бытового порядка требует в Джакарте постоянного внимания. Тропики карают за небрежение. Оставишь хотя бы на неделю одежду в шкафу в некондиционированном помещении — она покрывается липкой плесенью, запах которой потом не отобьет никакая химия. Пропустишь хоть одну ежемесячную обработку дренажной системы инсектицидами — и весь дом оккупируют огромные, летающие с гулом бомбардировщиков рыжие тараканы. Не подстрижешь траву в саду — и она поползет на асфальт. Не сделаешь косметического ремонта дома — стены вскорости покроются черными и зелеными пятнами сырости...
В старом городе существует несколько людских водоворотов, подобных Пасар паги. У каждого — своя особенность. На Пасар улар, разместившемся близ морского порта, открыто торгуют контрабандой. Цены здесь, разумеется ниже, чем где-либо. Но есть и большая вероятность приобрести подделку. На транзисторе будет написано: «Сделано в Японии», а он окажется творением кустарей Сингапура или Гонконга и проработает недолго. Швейцарские часы могут похвастаться лишь швейцарским корпусом, начинка же там, как правило, не европейская. Обладатель джинсов «из США» и не подозревает о том, что их сшили в мастерской в двух шагах от лавки.
Под крышей неуклюжего здания, огромным утюгом торчащего рядом с причалом, разместился Пасар икан — Рыбный базар. Здесь есть все, чем богаты индонезийские воды: от огромных акул и тунцов до рыбешки с детский мизинец, которую солят, вялят и подают как приправу к рису. Горы омаров, креветок, кальмаров. Рыбу таскают в огромных корзинах, покрикивая: «Авас!» — «Поберегись!»
Есть в Джакарте и Птичий базар. Такого обилия пернатых мне не доводилось видеть нигде. Под огромной крышей этажами расположились тысячи, нет, десятки тысяч клеток всяческих форм и размеров. Есть здесь птицы, в природных условиях не встречающиеся — они выведены селекционерами. Есть дикие, пойманные в джунглях на индонезийских островах, в соседних странах, в обеих Америках, Европе, Австралии... Больше всего попугаев. Приглушенным голосом продавец может предложить и вовсе что-нибудь редкостное. Например, занесенных в Красную книгу птицу-носорога или райскую птицу.
На этом базаре торгуют также кроликами, мышами, морскими свинками, можно приобрести броненосца, лемура, обезьянку. Живность щебечет, ревет, кричит, блеет — возмущается неволей.
С десяти часов утра две магистрали, соединяющие старый город с новым, превращаются в сплошной, еле движущийся поток автомобилей. Улицы с односторонним движением идут параллельно друг другу, они разделены каналом. Ежегодно столичный автопарк увеличивается в среднем на 15 процентов, и улицы становятся для него все более тесными. Каждый день на всех магистралях перекрестки превращаются в настоящую кучу малу, выбраться из которой не удается и за час.
Заторы выводят из равновесия даже выдержанных индонезийцев. Но мне ни разу не приходилось видеть, чтобы в разборе конфликтов принял участие полицейский. Дорожная полиция обладает удивительной способностью исчезать тогда, когда в ней особенно нуждаются. Зато я неоднократно наблюдал, как за регулирование движения брался какой-нибудь подросток. Сигналы он подавал уверенно, с независимым видом, словно всю жизнь стоял на площади с жезлом. И его беспрекословно слушались все — от водителя огромного грузовика до шофера министерского «мерседеса».
В Джакарте нет метро, трамваев, троллейбусов. Этот город признает только двигатели внутреннего сгорания, отравляющие воздух выхлопными газами. Хозяева проспектов — городские автобусы. На перекрестки они въезжают, не сбавляя скорости, сворачивают в любую сторону из любого ряда, останавливаются подобрать пассажиров где угодно, нередко посреди проспекта. Легковые машины, мотоциклы при появлении тяжелых «фордов», извергающих черные клубы, разбегаются в стороны, как мыши от свирепого кота.
Экипаж автобуса — водитель и два кондуктора — по возвращении в парк сдает в кассу определенную сумму денег. Все, что выложили пассажиры сверх положенного,— достояние экипажа. Поэтому автобусы и носятся по улицам, как на гонках, тормозят по взмаху руки любого прохожего. Как бы ни был набит салон — пусть на поручнях обеих дверей гроздьями висят по пять-шесть пассажиров,— кондукторы всегда кричат «косонг!» — «свободно!» и найдут местечко еще для нескольких человек. На густо населенной Яве теснота не повод для раздражения. Зажатые колени, притиснутые друг к другу спины ни у кого не вызывают возмущения, все спокойно переносят пытку на колесах.
А там, где не носятся дизели-громады, властвует баджадж. Этим словом называют несколько видов трехколесных машин с мотоциклетными двигателями. Они рассчитаны на двух-трех пассажиров, едут со скоростью 20 километров в час. Их водители, подобно шоферам автобусов, ведут себя так, словно город принадлежит им. Занимают середину улицы, сворачивают без предупредительных сигналов и, невзирая на знаки, неожиданно выскакивают из-за углов.
Баджадж постепенно вытесняет бечаков — велорикш. В 1971 году планировали вообще ликвидировать это транспортное средство. Полиция регулярно устраивала облавы на бечаков, свозила велосипедные коляски на свалку. Но они остались, они по-прежнему перевозят людей и грузы по периферийным, узким улочкам. Всего в городе около 60 тысяч велорикш. В подавляющем большинстве это приехавшие из деревень молодые ребята, которые готовы ради заработка на каторжный труд. Лишь каждый десятый из них имеет соответствующую лицензию.
От полудня до полуночи
После полудня ритм столичной жизни заметно спадает. Клерки в конторах лениво ожидают конца рабочего дня, лавочники вяло отвечают на вопросы редких посетителей, разносчики расползаются по тенистым паркам.
От полуденной летаргии Джакарта начинает просыпаться к пяти часам вечера. Первыми покидают тень неугомонные дети.
Мальчишки стаями носятся, гоняя футбольные мячи, или запускают воздушные змеи. Страсть к традиционной забаве не остыла до сих пор. На легкий бамбуковый каркас наклеивается тонкая бумага, прикрепляется длинный хвост из синтетического мочала — и змей готов. Во второй половине дня от нагретой солнцем земли возносятся мощные потоки воздуха. Они увлекают ярко раскрашенные змеи так высоко, что не сразу и отыщешь глазом темные точечки в белесой синеве.
