Сейчас, когда я говорю знакомым, что живу на Кутузовском проспекте, меня считают почти олигархом.
В начале 60-х годов мои родители познакомились с дочкой Сталина Светланой, и она часто бывала у них дома. Конечно, с учетом разницы в возрасте, надо бы говорить Светлана Иосифовна, но все вокруг и вся страна говорили — Светлана. К тому времени я уже женился, от родителей съехал, шла своя жизнь, и я Светлану ни разу у родителей не встречал, о чем сейчас жалею. Но, тем не менее, она тоже повлияла на мою биографию в худшую сторону и поэтому я тоже причисляю себя к «жертвам культа личности», если не сильно кощунствовать. Надо сказать, что мой отчим Федор Федорович Волькенштейн (Ф. Ф.) сильно располагал людей к исповедальности. Видимо, сказывалось то, что его дед со стороны матери был православным священником, а дед по отцовской линии — раввином. Поэтому Светлана ему много чего рассказывала из своей жизни, и он все говорил ей: «Ты должна все это написать!» Так родилась ее первая книга «Двадцать писем к другу», адресованных моему отчиму Ф. Ф., как сама Светлана пишет в своей «Книге для внучек».
Так вот, прихожу я однажды к родителям, и они говорят: «Садись в это кресло. Прочти вот это и забудь!» И дают машинописный текст страниц на сто. Вот советский менталитет! А со времени смерти Сталина прошло больше десяти лет. Как увидим дальше, боялись они не зря. Я, как было велено, прочел и молчал, сколько мог.
Как известно, когда в Москве умер ее муж-индус, Светлана добилась разрешения предсовмина и члена Политбюро А. Н. Косыгина отвезти его прах в Индию, чтобы развеять над Гангом, согласно обычаям. Существует версия, что Светлана положила машинописную рукопись в урну с пеплом, так миновала досмотр на нашей границе и благополучно доставила ее в Индию. На самом деле рукопись перевез посол Индии в СССР, пользуясь дипломатической неприкосновенностью. После совершения ритуала захоронения Светлана пришла в американское посольство и попросила политического убежища. Оказавшись за границей, Светлана заключила договор на издание книги. Для советской власти сам факт бегства дочери Сталина был весьма неприятным, поскольку Сталин оставался черно-белой фигурой (а сейчас?). Но самое неприятное заключалось в том, что книга должна была быть выпущена к 50-летию Советской власти к концу 1967 г. и, конечно, было ясно, что враги Советского Союза используют этот факт, чтобы подпортить нам праздник.
И тут КГБ проявил большую смекалку. Они сообразили, что в стране должен оставаться еще хоть один экземпляр рукописи. Они поспрашивали сына Светланы Осю, и он назвал всех ближайших знакомых, в том числе Ф. Ф. Далее Осю «попросили» позвонить Ф. Ф. и спросить, нет ли у него каких-либо материалов от Светланы. Ф. Ф., понимая, что КГБ откровенно врать нельзя, ответил, что вот тут в передней лежат какие-то бумаги, завернутые в газету, которые забыла Светлана, а он не распаковывал и не читал. О, простота! И Ф. Ф. сказал Осе: «Приходи, можешь забрать!» Ося с невинным видом пришел и забрал рукопись.
Далее «наши» провели, по моему мнению, весьма остроумную акцию. Подключили к ней Виктора Луи, как теперь мы знаем, весьма одиозную фигуру, советского поданного с тюремным прошлым, корреспондента западной прессы и «серого кардинала» КГБ. С помощью В. Луи нашли не очень чистоплотное заграничное издательство, не поставившее вопрос об авторских правах и быстро издавшее книгу «Двадцать писем к другу» сравнительно небольшим тиражом, «подправленную» в особо опасных для Кремля местах. Тем самым, взрывной эффект от выхода основного тиража был сильно снижен. К Ф. Ф. позвонил и приезжал, конечно, с подачи Светланы, представитель издательства, с которым у нее был договор, и Ф. Ф. ему рассказал, как пришлось отдать рукопись. Этот визит тоже, безусловно, был зафиксирован нашими славными органами. А дальше начались санкции: отчима отправили на пенсию, маме так никогда и не дали визу для поездки во Францию, где жили ее двоюродные братья.
А со мной получилось так. Я должен был ехать по приглашению фирмы Шлюмберже в Париж и опять недооценил всезнание КГБ. Заполняя анкету, я решил не упоминать отчима. Я рассудил так: отчим — не прямой родственник, а спрашивают о ближайших родственниках, я давно живу отдельно и у меня жив родной отец. Но их не проведешь! Все шло хорошо, у меня уже на руках был авиабилет на завтра, и тут в коридоре Управления внешних сношений АН СССР (филиале КГБ) ко мне рысью подбегает сотрудник УВС и буквально выхватывает у меня из кармана билет. В те времена порядки были такие: заключительное действие по выезду называлось «решение ЦК», его давали в последний день, и они с помощью «младшего брата» — КГБ докопались, умницы. Так я и остался невыездным до распада Союза, почему и считаю себя «пострадавшим от культа личности».
Известно, что когда Светлана в 1984 г. ненадолго вернулась на Родину, пытаясь начать жизнь заново, она посетила моего отчима, уже совсем больного.
О чем они говорили, толком не знаю.
С Галиной Леонидовной я встречался раза два на днях рождения подруги моей жены — Люси. Это произошло следующим образом. Мы с женой пришли на день рождения к Люсе. Это было где-то в 80-м году. В те времена продукты, особенно для праздничного стола, представляли собой дефицит. Но как правило в большинстве домов на праздниках стол был уставлен всем этими дефицитами, добытыми разными правдами и неправдами. У нас, например, дома эти «рыбы и буженины» добывались через «собачницу» — знакомую жены, у которой, как и у нас, был эрдельтерьер, а сама она работала заведующей производством в ресторане «Советский» (ранее и ныне — ресторан «Яр»).
Так вот, приходим мы в гости, садимся вскоре за стол, я обращаю внимание, что гостей что-то негусто, но начинаем выпивать-закусывать. Через некоторое время звонок в дверь, вваливается компания человек в шесть. В основном дамы среднего возраста, немного подержанные, с вызывающе дорогими украшениями, и двое мужчин — один солидный с военной выправкой, второй — красавчик, лет двадцати с небольшим. Еще обратили на себя внимание принесенные новыми гостями подарки. В нашем кругу хорошим подарком считались колготки, чашка с блюдцем и что-то в этом роде. Тут же принесли несколько огромных коробок с косметикой.
Гости рассаживаются за столом, и справа от меня оказывается дама, напоминающая чьи-то портреты, слева — тоже какая-то довольно интересная дама. Застолье продолжается, я продолжаю шутить в том духе, что в магазинах ничего нет, а стол ломится от яств, и дальше замечаю, что центр внимания сместился к даме справа, все блюда предлагаются ей в первую очередь. Зато дама слева оказывает мне под столом знаки внимания. Начинаю присматриваться к даме справа и вижу, что она напоминает портреты молодого Леонида Ильича. Справа от нее сидит красавчик, ему, видно, хочется потанцевать, но она ведет себя с ним, как кошка с пойманной мышью, чуть отпустит, а потом опять — цап! Начинаю трезветь и соображать who is кто? Мужчина с военной выправкой, похоже типа охранника, сидящий напротив, внимательно на меня посматривает, дама слева, оказывающая мне внимание — его жена. Продолжаю соображать дальше, не ляпнул ли я чего-нибудь такого? Решаю, что пропадать, так с музыкой. Начинаю демонстрировать все, чему меня учили добрые люди, например, «выпивать аршин водки», это когда выстраивают штук семь наполненных водкой рюмок в ряд, и надо их подряд выпить, не закусывая. Выпиваю с тыльной стороны ладони, отставив горизонтально локоть, и все в том же роде. Одним словом, я здорово наклюкался. Когда именитые гости уходили, я вышел на площадку их провожать и сбросил вслед им санки.
Утром, когда я дома проснулся и стал все с ужасом вспоминать, подумал: «Придут за мной или не придут?» Но примерно к часу дня по телефону поступила от Люськи информация, что я признан Галиной «своим человеком». Люська тоже хороша — могла бы сказать, кого мне ждать в гости. Второй раз мы были уже подготовлены, Галина говорила, что папа совсем плох, все плачет и просит соратников, чтобы отпустили на покой, да не пускают. Я почему-то представил, как Леонид Ильич плачет над ядерной кнопкой и чем это может для мира кончиться.
Чем кончилось, вы сами все знаете.
С Сергеем Хрущевым мы сотрудничали несколько лет в 80-е годы, участвуя в совместных разработках по части средств автоматизации. В то время он работал заведующим отделением в Институте электронных управляющих машин (ИНЭУМ). А попал он туда после работы в КБ знаменитого конструктора ракет Челомея. Конечно, мы понимаем, что Челом ей разыгрывал эту карту в своей жесткой конкуренции с другими конструкторами.
В двадцать шесть лет Сергей уже был лауреатом Ленинской премии, но вскоре после снятия Никиты Сергеевича, Сергея «ушли» из КБ и он оказался в ИНЭУМе. Надо сказать, работать с Сергеем было легко, характер у него был ровный, вдумчивый, лицом он был похож скорее на свою мать, чем на отца. Однажды я был у него дома. Запомнилось обилие портретов отца — Н. С. с охотничьими трофеями. Во время работы по крайней мере я ничего не знал о его «тайной», полной страстей жизни. О том, что он готовит мемуары Никиты Сергеевича для передачи на Запад, как это описано в изданных впоследствии Сергеем книгах. В общем, мы сотрудничали-сотрудничали, и эта работа закончилась представлением определенного коллектива, куда входил и Сергей, на премию Совета Министров СССР. Эта премия была, конечно, пониже, чем Государственная премия, тем паче Ленинская, но тоже — уважаемая. И вручать нам ее должны были в Свердловском зале Кремля.
