Лучшие годы своей короткой молодости Дмитрий Кабанов провёл в танке. Он любил и поэтизировал машину, оживлял её, наделял женскими именами: «Татьяна», «Аргентина», «Коломбина». «Музыку слушаю иногда вечерами с „Таней“».
Лариса Васильева
Строки из солдатских «треугольников»
5. VIII.1940
А. Д. Позднеевой*
…Скажи папе, чтобы он привел в порядок нашу коллекцию. Я, когда вернусь из армии, буду еще играть в солдатиков…
Ленинградская область, г. Порхов, п/я 35/2/41
24. VI.1941
Г. Н. Кабанову**
…Не буду много писать о своём взгляде на происходящее. Ты знаешь, каким он [взгляд] был раньше. Таким он остался и теперь. Сейчас я чувствую необыкновенный прилив сил, и, несмотря на то, что вторые сутки не выпускаю рычагов из рук, я бодр и готов ехать хоть до самого Берлина. Гитлер точно разыгрывает ту программу, которую наметил в своей «белой книге» «Mein Kampf». Но он уж хочет слишком много, слишком много он съел, и этим последним лакомым кусочком он подавится. После почти двухлетней войны пускаться в такую аферу больше, чем рискованно, и от нас зависит устроить Гитлеру то, что когда-то испытал Наполеон.
Ты, папа, можешь быть уверен в том, что сын твой честно выполнит свой долг и не спасует в минуту смертельной опасности…
Окрестности г. Луга
7. VII.1941
Дорогие мои родители!
…Вчера наша часть отошла в тыл на отдых.
Сам я в бою не участвовал, ибо машина опять подвела, но хорошо, что это случилось не на поле боя, а в 7-ми километрах от фронта.
Колька Корнеев участвовал в сражении, был в самом пекле. Его машину подбили, и он умудрился не только выйти из боя целым и невредимым, но и принести с собой раненого бойца. В общем, чувствовали себя неплохо и я, и он. Пока мы стояли и ремонтировались, нас частенько навещали немецкие бомбардировщики. А так как мы стояли среди чистого поля, где птице негде укрыться, то естественно, что господа фашисты нас пожаловали своим вниманием. Бомб они на одиночную машину не тратили, а из пулемета раза два обстреляли. Это все, конечно, ерунда. А вот когда мы отходили в тыл, то бомбили нас крепко. Один раз я находился в 50-ти метрах от разорвавшейся бомбы. Так что с меня воздухом сорвало шлем.
И как ни жутко лежать во время бомбежки, всё же нет-нет, а поднимаешь голову, чтобы посмотреть, куда летит бомба. Есть среди ребят много убитых и раненых, как в бою, так и от воздушных бомбардировок, но от последних пострадало мало, и только один человек ранен тяжело, осколками в голову и плечо.
Настроение у нас у всех тяжеловатое, но бодрое, горим желанием отомстить господам фашистам за погибших товарищей.
Машинка моя оправдывает себя полностью, и немецкие снаряды не берут броню вплоть до 152 м/м артиллерии, о противотанковых пушках и говорить нечего, они вреда приносят не больше, чем комары слону…
Окрестности г. Луга. 4 часа утра.
18. VII.1941
Дорогие родители!
…Наконец после полумесяца непрерывных боев наше подразделение ушло в глубокий тыл на отдых, пополнение и пр.
Жив, здоров, после всех передряг цел и невредим, если не считать небольшого осколка от снаряда, пробившего край уха, которое уже заживает. Все друзья целы и невредимы, кроме Токмакова, который был переведен из нашего батальона в разведроту. Он погиб (или пропал без вести), пытаясь увести от немцев разбитую бронемашину.
Немцы суть вояки не страшные. Танки у них — сплошная дребедень, авиация больше сеет панику, чем приносит материальный успех, но артиллерия у них прекрасная, и она-то обеспечивает значительную долю того успеха, который они до сих пор имели.
Лен. обл., г. Слуцк-2, п/я 25/8
20. XI.1942
А. Д. Позднеевой
…Сейчас у нас затишье, снегопад, туман — не дают немецким солдатам летать, так что живем спокойно. Против нас стоит дивизия СС — «Мертвая голова» — публика довольно скверная. Но тем хуже для них.
24. XI.1942
А. Д. Позднеевой
…В землянке тепло, светло, топится печка, горит электрическая лампочка, уютно. Отдыхаем, вспоминаем мирное время, дом…
Перед моими глазами картина: утро выходного дня, стол накрыт в столовой, зеленая скатерть, шипит на окне электрический чайник, зеленый чайник уже готов и стоит на столе под «бабой», рядом жмурится усатая мордочка Мурзика. Дверь открыта в детскую, оттуда через окно сноп солнечных лучей — так тепло, так хорошо, так уютно…
И злоба накипает в груди. За все, за все будут отвечать немцы, за разбитую семью, за сломанную жизнь, за мать. За отца, за брата, за сестру, за брошенный институт, за все, за все…
Я стискиваю зубы, у меня нет жалости, рука не дрогнет.
Я долго готовился и дорвался, теперь осталось заплатить по всем счетам, а оных накопилось много-много…
6. XII.1942
А. Д. Позднеевой
…Почти две недели ты не получала от меня писем. Эти две недели прошли в непрерывном наступлении и атаках, так что я не имел не только возможности приняться за письмо или открытку, но даже спал урывками полтора-два часа в сутки. Не высыхал, не согревался, кроме моментов стремительных атак, убийственной работы, или когда подвезут горячий обед и положенные в сутки 150–200 грамм водки.
В боях меня, право, охраняют твои молитвы, ибо как иначе объяснить то, что я свободно раза 4–5 проехал через минное поле, где взорвалось много машин, или то, что снаряд, разорвавшийся в танке, убивший артиллериста и ранивший командира, меня совсем не тронул, меня и моего соседа, эти явления я объяснить по-другому не могу. Право, здесь можно сделаться и фаталистом, и суеверным до крайности…
Я же сделался очень кровожадным, и каждый убитый фриц приводит меня в восторг. Надо сказать, что в боях я немного отличился, командир полка наградил меня медалью «За отвагу» и представил к высшей правительственной награде — ордену Ленина, свидетельство о награждении медалью у меня уже на руках, а что выйдет из второго — право, не знаю. Очень лестно было бы видеть Митьку с орденом Ленина на груди. Но на такое счастье надеяться очень сложное дело, нужны очень большие заслуги, а за собой я таковых пока не наблюдаю.
Сейчас мы много ремонтируемся, и я отчасти отдохну, высплюсь, просохну и буду писать тебе ежедневно по два письма…
P.S. Фрицы бегут, бросают пушки, обозы, барахло всякое, но и сопротивляются в некоторых местах довольно серьезно. Правда, эсэсовцам попало от нас крепко.
15. XII.1942
Н. Кабановой
Дорогая Натуська! Сейчас уже рассветает, на улице, т. е. в лесу, еще темно, идет снежок, слегка морозит. Я сижу в нашем доме, т. е. выкопана яма, сверху натянут брезент, поставлена печка, и с машины проведена электрическая лампочка. Было бы совсем тепло, светло и уютно, если бы не снег. Снег засыпает брезент, тает и уже в виде воды попадает внутрь нашего жилища. Издали слышатся какие-то оружейные выстрелы да частая оружейно-пулеметная стрельба. Чу, что это такое? «Фр-фр-фр-фр-ррр-пах!!» Да это немецкий миномет бьет наугад, куда попадет, наудачу, без прицела. Разные гости иногда к нам залетают. Иногда днем в ясную погоду прилетают «фрицы», бросают бомбы… Меньше всего действует на печенку артилле-рийский снаряд. Он летит с небольшим шелестом-свистом и рвется с сухим звуком: «Б-бух!»
Интересно, когда под вечер находишься под обстрелом. Трассирующие светящиеся пули, снаряды, как змеи, большие и маленькие, чертят огненные хвосты на темном небе. Ракеты красные, зеленые, белые, синие радужно освещают небо, темный лес, деревни, поля. Снег становится то зеленоватым, то ярко-малиновым, то ослепительно белым: в этот момент на снегу свободно можно найти иголку.
Интересно для тебя, наверное, что я чувствую перед боем? Сижу в машине за рычагами, думаю обо всем, а сам незаметно наворачиваю за обе щеки американские свиные «консервы» для того, чтобы подкрепиться, или кусок хлеба с сахаром — наше главное лакомство, оно становится еще лучше, когда на привале есть возможность вскипятить чаю и поджарить хлеб на печурке.
В атаку ходим с громом и треском, тогда совсем не думается. Вперед — нажимаю стартер, даю полный газ, и машина, как зверь, вырывается с опушки леса, где была замаскирована в ожидании сигнала. Тогда самое неприятное — это своя пушка: «Бум-м», врывается воздушная волна, бьет пламенем по глазам, и в ушах остается звенящий звук: «Бум-м». Но вот выстрел, и опять то же впечатление. Так без конца, ибо мой командир бьет из пушки отчаянно.
