согласия с ним.
Я, через два дня
Через два дня пути мы взошли на холм, и перед нами открылся вид на Теночтитлан.
Имперская столица находилась посреди огромного, доходящего почти до горизонта синего озера. Находилась не на воде, разумеется, а на острове. Но, поскольку остров имел идеально прямые геометрические очертания, я решил, что он насыпной. Столица древней империи на насыпном острове посреди горного озера — это было круто!
Остров соединялся с берегами мостами. На дно были уложены квадратные каменные блоки, выступавшие из воды невысокими опорами, на блоках сверху находились другие блоки, уже удлиненные. В качестве перил также использовались камни, но гораздо меньших размеров. Мосты соединяли город со всеми берегами: всего было четыре моста — вероятно, обозначающих стороны света. К каждому из мостов на берегу примыкала дорога, мощеная каменными плитами.
Несмотря на то, что мосты были невысокими, под ними свободно проходили лодки с грузами. Лодок было много, очень много — ими было заполнено все озеро. Насколько я понял, это были не прогулочные лодки, а в основном рыбацкие и грузовые. Одни люди рыбачили, другие перевозили выловленную рыбу в город.
Сам город состоял из каменных построек, причем большинство из них были многоэтажными. В качестве строительного материала использовались те же каменные блоки, из которых строились мосты — вероятно, и сам остров тоже.
Каменный остров с каменными домами — это смотрелось бы уныло. Видимо, архитекторы Теночтитлана это прекрасно понимали, поэтому каменный пейзаж приятно разнообразили очаги тропической зелени, то тут, то там поднимающиеся из каменных ниш. Конечно же, в ниши была засыпана плодородная почва. За растениями наверняка ухаживали. Судя по тому, что деревья были в основном плодоносящими, их еще и целенаправленно высаживали.
Передо мной и моими спутниками открылись практически сады Семирамиды.
С возвышенности, на которой мы находились, открывался прекрасный вид на окрестности, поэтому я мог рассмотреть инкскую столицу в деталях.
Особенное впечатление на меня произвел расположенный в центре города — и озера тоже — роскошный дворец. В нем было шесть или семь этажей. Дворцовая архитектура была замысловатой, а стены покрывали барельефы, хотя издали я не видел, какие именно. Хотелось надеяться, что это не те барельефы, которые я мог наблюдать в обнаруженном в джунглях древнем городе. Нет, разумеется: они не могли быть теми же самыми, слишком много солнечного света и синевы было в столичной архитектуре. Люди, создавшие это чудо, имели другую психологию и другие мотивы, чем те, кто вытесывал провал в адскую бездну за алтарем кровожадной богини.
Все изложенное я ухватил первым же взглядом в то мгновение, когда передо мной открылся вид на озеро. Но уже вторым взглядом я (полагаю, мои спутники тоже) отметил не менее великолепное, чем дворец, здание, расположенное на противоположном от нас берегу. Именно из этого здания выходила солнечная дуга и в него же возвращалась.
Если город на искусственном острове производил неизгладимое впечатление, то солнечная дуга, зависшая над величественным зданием, впечатление производила прямо-таки ошеломляющее.
Граф Орловский указал на солнечную дугу и с помощью жестов поинтересовался у Якаки, в какое здание солнечная дуга впадает. Вопрос был настолько очевиден, что не требовал перевода. Якаки, как мне показалось, немного запнулся, затем стал объяснять, с помощью жестов же.
— Это храм, — перевел Орловский. — Солнечного бога зовут Виракоча. Тот самый бог, который выдает сообщения по мрукси. А дуга, возвышающаяся над храмом, передана от Виракочи людям, в знак подтверждения его божественной воли. Больше Якаки ничего не говорит. Мне кажется, эта тема является у инков в некотором смысле запретной.
Подождав, пока мы вдоволь не насладимся открывшимся видом, Якаки повел нас с возвышенности вниз, к озеру. Людей на шоссе было уже довольно много: мегаполис, что говорить.
Я обратил внимание на то, что люди шли по шоссе не вполне организованно, в том смысле что не по одной ее стороне. Находись мы в нашем времени (впрочем, то же самое относится к 1812 году), прохожие интуитивно распределились бы на два параллельных встречных потока: один поток двигался бы по одной стороне шоссе, тогда как встречный поток — по другой. Здесь же прохожие брели совершенно разрозненно, вне зависимости от сторон.
Также я обратил внимание, что Якаки — в случае, если на него двигается встречный пешеход. — всегда уступает дорогу. Учитывая его звание имперского аудитора, это выглядело странным. Я попросил графа Орловского уточнить данный момент.
В результате обмена жестикуляциями, Орловский пояснил:
— Идущие в столицу обязаны уступать дорогу идущим из столицы. Таковы здешние правила дорожного движения. Инки считают, что посетивший столицу приобщился к божественному, поэтому обладает приоритетом в сравнении с тем, кого только ожидает приобщение. Зато, когда мы пойдем обратно, дорогу будут уступать нам.
Хорошо, что у меня не возникло желания не уступить кому-то из встречных пешеходов дорогу. Тем более что я вовсе не собирался возвращаться по этой дороге в джунгли. Я рассчитывал на то, что мне с помощью создателей нашей вселенной удастся устранить протечку по времени и вернуться в своей время, с Катькой и желательно с Люськой. Впрочем, насчет Люськи меня одолевали определенные сомнения. У нее же в нашем времени никого нет — придется прописывать на своей жилплощади. Опять-таки, с документами могут возникнуть проблемы.
«Самому не стыдно?» — спросил внутренний голос.
«Стыдно», — признался я, вспомнив, как Люська полетела ко мне навстречу, когда надо мной навис бандит, раскручивающий над головой пращу.
«То-то», — сказал внутренний голос.
За время, пока я препирался с внутренним голосом, мы спустились с холма с подошли к озеру — вернее, к перекинутому через него мосту.
Я заметил, как, ступив на мост, Якаки приосанился и приобрел важный вид. Я его понимал: одно дело — стоять связанным, чувствуя спиной вооруженных головорезов, и совсем другое — возвращаться в столицу: потерявшим охранников, но по крайней мере живым.
Мы ступили на мост и оказались в столице древних инков — Теночтитлане.
Григорий Орловский, сразу после
Путешественники прошли по мосту и очутились непосредственно в городе. Если на шоссе их иноземная для здешних мест одежда вызывала скромное любопытство, то в городе она произвела настоящий фурор. На одежды образца 1812 года не пялился только ленивый. Если что удерживало любопытствующих от большего, так это Якаки, шествовавший по городу с величавым, хотя потрепанным видом. Если кто-то из прохожих пытался дотронуться до необычной одежды путешественников, с целью оценить качество материи, то Якаки мягко, в двух словах, выговаривал прохожему, после чего путешественники продолжали
