заботлив. Поддерживаемый под руки с обеих сторон, Тьедриг был усажен за стол; как он ни пытался отказываться, говоря, что совсем не голоден, отвертеться не получилось.
— Мне тебя с ложечки кормить? — укоризненно спросила госпожа Иноэльд. — Если не станешь есть, я так и поступлю.
Он уже и отвык от нормальной домашней еды. Съев совсем немного, он ощутил неимоверную сытость и тяжесть в желудке. Все считали, что поел он плохо и мало, но в него действительно больше не помещалось. От горячего жаркого с овощами, сдобренного специями, у него пот по лбу струился. После ужина госпожа Иноэльд отвела его в мансардную комнату и велела лечь в постель. Сидя рядом и сжимая его руку, она сказала:
— Я не тороплю тебя с ответом, мой дорогой. Можешь подумать. Я живу на Силлегских островах, а когда мой корабль стоит на стояке в Ингильтвене, я останавливаюсь в ведомственном доме. Я бы забрала тебя с собой на острова, но разлучать тебя с дочкой не хотелось бы... Может быть, всё-таки удастся добиться для тебя возможности видеться с ней. Мы ещё подумаем, как быть со всем этим. Возможно, я переберусь в столицу насовсем, чтобы не увозить тебя от дочки.
От её доброты и заботы ему хотелось плакать, но даже на это сил не осталось. От непривычно плотной еды его неодолимо клонило в сон.
— Отдыхай, — шепнула она ласково, касаясь его щеки губами. — Всё хорошо, я с тобой. И уже не оставлю тебя.
После того как он отвернулся, на поцелуе в губы она не настаивала, и ему было стыдно за это. Нутро ёкало и сжималось от щемящей нежной боли. Как будто она была недостойна его! Он всё-таки потянулся к ней губами, и она тихонько и нежно поцеловала его.
Утром он проснулся и, глянув на часы, застыл в ужасе: он проспал! Вот что сделала с ним обильная еда! Вскочив, он принялся суматошно одеваться, но потом, застыв на краю постели в одном натянутом чулке, устремил тоскливый взгляд в окно. А стоило ли уже суетиться? За единственный прогул или сильное опоздание уже не выговор можно было схлопотать, а увольнение.
Прекратив суету, он уже неспешно закончил одевание и спустился в гостиную. Мачеха была на службе, а отец сидел у огня и потягивал дорогое вино вприкуску с пирожным. Такого у них на столе никогда не бывало, скупая мачеха не видела необходимости транжирить деньги на роскошь, а добродетель видела в умеренности.
— Это твоя избранница прислала подарок, — причмокнув с удовольствием, пояснил родитель. — Для тебя, конечно, но ты уж прости, я не смог устоять и угостился без спроса. Когда ещё выпадет случай такое винцо попробовать? У супруги-то моей, сам знаешь, зимой снега не выпросишь...
Строго говоря, Тьедриг ещё не дал ответа, но для отца дело было уже решённым. На столе стояла корзина с цветами, фруктами, сладостями и вином, но Тьедриг не решался притронуться к её содержимому. Это было роскошно и за версту дышало столь непривычной для него щедростью; ему, приученному довольствоваться малым, в этом виделось даже расточительство... Он поймал себя на том, что начал мыслить, как мачеха. Неужели она заразила его своей скупостью? Нет, в душе ему, конечно, хотелось вырваться из тисков вечной экономии, но он боялся, дорвавшись до свободы, пуститься в загул... И стать разорительным для госпожи Иноэльд. Он очень не хотел разочаровать её и причинить ей хотя бы малейшее неудобство. Пожалуй, он слишком привык быть для всех удобным — за свой собственный счёт, поступаясь свободой своей личности, своими желаниями, своим комфортом. Лишь бы кого-нибудь не огорчить.
Он был слишком совестлив и деликатен, а потому сдерживал себя, а вот отец при малейшей возможности не гнушался воспользоваться представившимся случаем урвать кусочек. Из трёх бутылок прекрасного вина он «приговорил» полторы, одну было решено поставить на стол к ужину, чтобы и хозяйка дома могла насладиться напитком, ну а половинку он припрятал, чтобы посмаковать украдкой. В течение дня подходя к корзине, он таскал пирожные, пока не съел всё до последней крошки. Тьедригу досталось лишь немного фруктов, но он и не был лакомкой, не стремился тешить своё чрево.
На службу он так и не пошёл, ему вдруг стало плевать, уволят его или нет. Скорее всего, его там уже не ждали. Сегодня был день выдачи жалованья, а в карманах у Тьедрига свистел ветер... Но и это его не волновало, он пребывал в состоянии беспечности и благодушия, точно мощным обезболивающим снадобьем одурманенный. И имя этому снадобью было — госпожа Иноэльд. Она занимала его мысли весь день, он закрывал глаза и видел её прекрасный светлый образ, и тот ласкал его сердце, обогревал щедрым, таким непривычным теплом. Он вырос в зябкой атмосфере недостатка любви; впрочем, отец его любил по-своему, но он был личностью поверхностной, непостоянной, ласка у него могла смениться дурным настроением. Батюшка во многом был как ребёнок, хотя и не без житейской хватки и хитрецы. Житейской хваткой он в своё время вцепился в мачеху, хотя ему и не удавалось высосать из неё достаточно соков. Не сочной она оказалась, суховатой, но иной доли искать было слишком поздно, от добра добра не ищут. Йеанн была его «ошибкой молодости», но чего в ней не было, так это скупости — вот что отец вспоминал с нежностью и удовольствием, даже с некоторой ностальгией. В то время он входил в небольшую второсортную труппу актёров, которые зарабатывали выступлениями не на сцене театров, а в питейных заведениях, развлекая нетрезвых посетителей — весьма непритязательную публику, потому и творчество этого коллектива было вульгарным, примитивным, с обилием непристойных намёков. Отец играл женщин, да так ловко изображал их, что Йеанн обманулась. Она думала, что соблазняет девушку, а это оказался смазливый и изящный паренёк. Конфуз открылся уже в постели, но разбойница не растерялась — развлеклась и с пареньком.
Отец как личность творческая очень страдал в союзе с сухой и будничной, лишённой всякого воображения мачехой, но практические соображения одерживали верх. Да, это был брак по расчёту, но отец не раз признавался (разумеется, шёпотом), что в расчётах своих сильно промахнулся. Он-то думал, что встретил состоятельную и щедрую госпожу, а попал в цепкие лапы сухой и холодной скупердяйки. Может, и богатой, но всё своё богатство она держала при себе, в каждодневном обиходе будучи крайне бережливой. Нет, она не морила голодом свою семью, но и лишнего
