Еще в прошлом веке искусно вырезанные и ярко раскрашенные столбы высились по всему юго-западному побережью Канады и Аляски. Человек, который вырезал для своей семьи тотемный столб, не смел ни на йоту отступить от строгих правил. Прежде всего можно было использовать только ствол кедра. Никакое другое дерево не годилось. В те места, где кедры не росли, стволы доставляли издалека, и за каждый давали по пять рабов.
Тотем нужно было ставить только перед входом в жилище, и ни в каком другом месте.
Наконец, а может быть, и прежде всего, резчик не имел права позволить своей фантазии разгуляться: кто, что и в какой последовательности будет размещено, строго определяли неписаные правила. Все фигуры тотема изображали реальные персонажи и действительные исторические события. Не менее реальные и не более действительные, чем в легенде, приведенной вначале.
Если бы в легенде о тотеме Маленькой Лягушки можно было бы найти хоть небольшой намек на то, когда это происходило! Тогда мы знали бы время, когда врыли в землю первый тотемный столб. Ведь ныне ученые, занимающиеся историей индейских племен, располагают тотемами, созданными только в прошлом веке, когда их начали собирать в музеи и консервировать.
Кедровый ствол, увы, не может стоять долго. Основание его обычно покоилось в солоноватой влажной почве. Лет за пятьдесят оно насквозь прогнивает, и столб падает. Лишь у рек, где песчаная земля суше, можно было обнаружить самые старые, лет восьмидесяти, тотемы.
К тому же обычай запрещал индейцам ремонтировать свои реликвии или переносить их. Упал тотемный столб — будет лежать, пока не превратится в труху. Иногда его сжигали, а пепел развеивали по ветру.
Свой тотем был у каждой семьи, и перед жилищами тянулся высоченный частокол ярких резных столбов, каждый из которых завершался изображением волка или медведя, кита или орла. Еще были лягушки, бобры, горные козлы, акулы, совы и морские звезды... Ничего лишнего, не относящегося к истории рода, на тотеме не было. И если изображали разрушенную землянку и языки пламени, значит, когда-то землетрясение разрушило поселок и огонь уничтожил жилище людей.
Нам никогда не увидеть превратившихся в труху древних тотемов, но зато на тех, которые сохранились, можно встретить изображения бородатых людей в широкополых шляпах — белых пришельцев.
Капитан Джозеф Ингрэм, попавший в селение индейцев племени хайда в конце XVIII века, записал в своем дневнике:
«Вход в деревню охраняли два тринадцатиметровых столба с преудивительными скульптурами людей и лягушек, причем переплелись они самым странным и варварским образом».
А через несколько лет, приехав в то же селение, капитан увидел на том же месте третий столб, где среди таких же людей и лягушек обнаружил странным образом сплетшееся с ними изображение белого человека. На вопрос: «Кто это», индейцы ответили кратко: «Твоя, капитан».
Скульптуру, похожую на тотемные столбы индейцев западного побережья Америки, можно встретить в Японии, Корее, на островах южных морей.
На Новой Зеландии в деревнях маорийцев — коренных обитателей страны — высятся затейливо изрезанные столбы. Поставьте их рядом с тотемами с берегов канадской реки Наос — и вы их не отличите.
Все это дает пищу для ученых размышлений о взаимодействии культур разных, весьма друг от друга удаленных народностей и о путях расселения народов и племен. Среди специалистов есть и такая точка зрения, что на искусство резьбы североамериканских индейцев оказали большое влияние полинезийцы. Само собой, что существует и другой — резко противоположный — взгляд.
В любом случае тотемная резьба — искусство оригинальное, часть богатейшего культурного наследия индейцев.
...Перед новыми сборными домами в резервации хайда поставлен был в начале этого года первый за последние пятьдесят лет тотем. Его венчает ярко раскрашенный двухметровый орел. В доме живет Джонатан Ситка, индеец-хайда, самый известный художник в племени. Его работы хранятся в музеях Америки и Европы. Тотем он вырезал сам, руководствуясь советами старейшин племени.
Всем, кто приезжает к нему в мастерскую, Ситка объясняет:
— Мой тотем — орел. Видите этих людей? Это наши предки. Все, начиная от первого — Маленькой Лягушки. Вот место для меня. Когда я уйду к предкам, мой сын вырежет меня на этом месте. Его сын изобразит своего отца. А если начнет падать наш тотем, орел расправит свои крылья и удержит его в когтях. И будет держать до тех пор, пока потомки не поставят свой столб.
Столб, где будет место и для них.
Л. Мартынов
Крым задает вопросы
Перед рассветом я выбрался из «гималайки» и, поеживаясь от прохлады, побрел к наблюдателям. В луче карманного фонарика блеснули шкалы напочвенных термометров. Всего шесть градусов. Не маловато ли для середины июля в Крыму? Совсем близко, у подножия гор, плещется теплое море, из сводки погоды известно, что температура воды в нем двадцать три градуса. А здесь, на километровой высоте, каждый порыв ветра вызывает озноб.
Однако что же это за ветер? Непохож он на западный понент, как называют легкий освежающий бриз. Это и не караэл — «черный», с пасмурной погодой, влажный понент: ведь небо ясно и ветерок сух. Порывы сухого ночного ветра — уж не прелюдия ли это к стоку холодного воздуха с гор?
Наступил тот предрассветный час, когда еще видны звезды, но уже четко угадывается светлеющий над морем восток. В эту рань я был не один над обрывами. Вдали, на холмах, возле стоек с приборами маячили фигуры других наблюдателей экспедиции. В предрассветных сумерках на еще темном северо-западе угадывались контуры Бедене-Кыра — Перепелиной сапки. На ее гребне громоздились купола высотной обсерватории. В сумеречном свете они казались нахохлившимися, застывшими в дремоте птицами.
Сам пункт наблюдений расположился у подножия железной вышки, похожей на высоковольтную опору. Еще до войны на Бедене-Кыре предполагали построить ветроэнергетическую установку мощностью 10 000 киловатт. Для изучения энергетических ресурсов ветра и была возведена эта вышка. Но недаром перевал Ай-Петри считают штормоопасным: в 1940 году ураган сорвал стоявший на ней прибор. И с тех пор ржавеющая вышка — напоминание о несбывшейся надежде поймать ветер, укротить ураган.
Осторожно проверяя перекладины, мы поднимаемся на вышку, укрепляем на ней дистанционные метеоприборы.
Прозрачный сухой воздух делает все краски утренней зари чистыми, ясными. Движение цепочки туристов к обрывам яйлы кажется в звучной тишине шествием волшебных гномов. Солнце никак не может выбраться из затянувшей морской горизонт молочно-белой дымки. Но вот в какой-то миг край светила будто воспламенил кромку мглистой дали, она заструилась розово-серыми полосами. Там, в море, дремал безмятежный штиль, «бунация, бунация лада», как его в древности называли рыбаки. Здесь же, на яйле, нашу одежду парусил ветер. «Волшебный край! Очей отрада!» — сказал о южном береге Крыма поэт. А что он мог бы сказать о яйле? Невольно вспоминаются строки: «В немой глуши степей горючих, за дальней цепью диких гор, жилища ветров, бурь гремучих...»
Редкий зимний день за Ай-Петри обходится без бури, да и в среднем за год скорость ветра вдвое больше, чем на равнинах. А там, у подножия, вообще тихий рай. Отчего такой перепад? Почему отсюда бури так редко вторгаются в волшебный край прибрежья? Но все же вторгаются, и такие случаи надо предвидеть. Это касается не только Крыма. Синоптики знают: когда с юга приходит циклон, а он часто несет Украине бури, гололед и ливни, то первые сообщения об усилении ветра поступают с Ай-Петринского перевала. Вот почему мы именно отсюда начали свою экспедицию. С «жилища ветров, бурь гремучих...». С ними нам еще разбираться и разбираться. Сейчас только начало работ. Пока надо больше смотреть и думать, непредвзято вглядываться в природу.
С появлением солнца все меняется в краткий миг. Будто кто-то разом сдернул с неба пасмурную вуаль, и край этой вуали — тень Земли — стремительно стянул к западу. Ветер вдруг пал, и безмятежный штиль встретил утро. Загорелись серебристые кубики ялтинских новостроек. Дворцы и пансионаты — будто нитки жемчуга, вплетенные в оборку зеленого покрывала гор. А дальше ширь голубого и безмятежного моря. Красив амфитеатр счастливой бухты, где суда могут укрыться от штормового ветра. (Всегда ли? Увы...) К бухте сбегают отроги гор, и главный из них — Иограф, водораздел между речками Дерекойка (Быстрая) и Учан-Су (Водопадная): в дельтах этих рек и раскинулась старая Ялта. А горный отрог не только водораздел, но и ветрораздел. Мы смотрим с вершин яйлы и прикидываем, как холодный ветер с гор может обрушиться на Ялту, обтекая Иограф. Вот когда в долинах бушует ветер, вот откуда городу грозит буря!
