— Есть вопросы? — обратился он к классу.
Один мальчик спросил, зачем вообще эта стена, если от нее никакого толку, и он стал объяснять, что значили в Новой Англии каменные стены на полях, как они возникали, когда фермерам приходилось выбирать камни из земли, чтобы ее вспахивать, как стены превратились в этих краях в традицию, и вдруг почувствовал, ...что его перестали слушать, и замолчал.
— Есть вопросы? — повторил он.
— Да, сэр. — Это опять был Хаиме. — Прочтите, пожалуйста, еще, как они таскают камни, будто дикари.
Учитель взял книгу:
Но, каждою рукою по камню ухватив, вооружился
Он, как дикарь из каменного века,
И в сумрак двинулся, и мне казалось,
Мрак исходил не только от теней.
— Что здесь непонятно, Хаиме?
— Все понятно, сэр, просто еще раз хотелось послушать.
— Хорошо. Начинаем рисовать. Стихотворение не длинное, времени у нас еще много. Может быть, вы сумеете сделать по два рисунка.
Он твердо соблюдал правило не мешать ученикам, когда они рисуют. Он понимал: заглядывать им через плечо — это только смущать их и отрывать от дела. Он взял пиджак и пошел в учительскую покурить. Оставлять класс без присмотра не полагалось, особенно такой, как этот девятый, но по пятницам учитель иногда выходил из класса, и никто из соседних комнат ни разу не пожаловался.
Когда он возвратился, все шло как обычно. Ряды голов с иссиня-черными волосами склонились над партами.
Он стоял у окна. Солнце все еще сияло, впрочем, нет, сиянием это не назовешь. За окном все словно тонуло в зыбком светящемся мареве. Он обернулся, посмотрел на Хаиме. Тот тоже наклонился над партой, но руки снова запустил в волосы.
— Что с тобой, Хаиме? Не хочется сегодня рисовать?
— А я уже нарисовал.
И в самом деле, на белом листе двое могучих людей, странно безжизненные, стояли друг против друга с камнями в высоко поднятых руках. На головах у них, на лицах и плечах — алые мазки. Между ними черная стена, она начиналась на самом переднем плане и пересекала весь лист. А вот и третий, поменьше, его не сразу заметишь, серым калачиком он свернулся на стене. У учителя снова сжалось сердце и перехватило горло, как тогда, в начале урока, когда Хаиме поднял к нему смертельно бледное лицо.
— Что означает твой рисунок?
Вопрос прозвучал резко, почти сердито. Двое или трое ребят подняли головы, но потом снова занялись своим делом.
— Ничего.
— Так не бывает. Все что-нибудь да значит. Должно значить.
Он настаивал на ответе и ненавидел себя при этом холодной ненавистью.
— Так что же?
— Ничего,— повторил Хаиме, глядя на учителя черными, но сегодня какими-то выцветшими глазами.— Ничего это не значит.
Учитель выпрямился и снова посмотрел на картинку под другим углом и с другой высоты. Крестьяне были зеленые. Поначалу он этого не заметил. Небо — бледно-желтое, земля, в стихотворении поросшая травой, багровая, как виноградный сок. Взгляд его задержался на серой фигурке. Он нагнулся, всмотрелся еще раз.
— А кто это наверху?
Хаиме на мгновение поднял глаза, потом снова запустил пальцы в волосы и уставился на рисунок.
Часы над дверью показывали, что до конца урока остается всего десять минут. Десять минут — и день прошел, и неделя.
— Хорошо, ребята. Заканчивайте. Мойте кисти и приводите все в порядок, а я посмотрю, кто сегодня получит золотую звездочку.
Большинство рисунков изображало двух фермеров у стены, и почти на всех трава была зеленая, а небо голубое. Но картинка Хаиме не шла у него из головы. Он рассматривал работы своих учеников, одним делал замечания, других хвалил, но перед его глазами стоял тот, первый рисунок.
Он прошел по ряду, где была парта Хаиме. Снова постоял возле каждого ученика, теперь уже подольше. Около Хаиме он не задержался.
Кисти все были вымыты, рядом стояли пустые, насухо вытертые банки для воды. Через две минуты звонок. Пора назвать победителя.
— Итак, лучший рисунок сегодня принадлежит кисти Хаиме Моралеса. Иди сюда, Хаиме, получай золотую звездочку.
Обычно такой рисунок учитель показывал всему классу, объяснял, почему он лучший. Сегодня он поступил по-иному—он только назвал победителя и, когда Хаиме не вышел на середину класса, повторил:
— Иди сюда, вот твоя звездочка.
Мальчик не двигался с места. Наклонив голову, он сидел, как весь урок, — видны были лишь его макушка и худые пальцы в черных волосах. Хаиме плакал.
Ребята на соседних партах переводили взгляд с учителя на мальчика; Учитель невидящими глазами уставился в одну точку. Хаиме плакал, стиснув зубы, чтобы подавить рыдания.
— Черт возьми, да что это с тобой? — крикнул он, бросившись к мальчику. — Что с тобой? Чем я тебя обидел?
Теперь уже весь класс глядел на учителя и Хаиме.
— Что случилось? Что же ты молчишь?
Он кричал, не в силах сдержаться, не обращая внимания на учеников. Хаиме поднял на него покрасневшие глаза — он уже справился с собой.
— Ничего не случилось.
Зазвенел звонок. Учитель не двигался с места. Ребята, кто встал, кто дожидался, пока им разрешат идти.
— Хорошо,— сказал он хрипло и утомленно. — Урок окончен.
Он все стоял около Хаиме и глядел на рисунок, на серую фигурку.
— Расскажи мне, в чем дело,— видишь, все ушли.
— Да ничего такого.
— А все-таки расскажи.
Он успокоился и теперь уже говорил своим обычным тоном.
— Мне правда нечего рассказать.
— Ну, если так, помоги мне все отнести на место.
Теперь учитель, поборов волнение, от которого еще минуту назад сжималось сердце, мог говорить спокойно. Они с Хаиме в два приема отнесли кисти и краски на место. Ну вот, неделя закончена. Но он чувствовал, что надо завершить ее по-иному. Узнать, отчего плакал мальчик. Узнать и помочь ему. Постараться понять Хаиме, разобраться в нем, чтобы утешить и помочь. Но, кроме того, — и теперь он мог признаться себе в этом — ему просто хотелось знать, в чем же все-таки дело.
— Вот что, Хаиме. Мне с тобой по дороге, я тебя провожу.
Она направились к двери.
— Стой. Ты забыл рисунок.
Хаиме вернулся за картинкой.
Учитель вспомнил, что окна остались открытыми, и начал их запирать. Свет из бледно-лимонного стал серовато-желтым. Казалось, солнце вбирает свои лучи в себя, словно хочет лишить людей тепла и света.
На улице подморозило. От дыхания в воздух подымались облачка пара.
С чего бы начать разговор?
— Хочешь выпить кока-колы или горячего шоколада? — спросил он, и они зашли в маленькое кафе. Хаиме положил свой свернутый в трубку рисунок на пол возле стойки. Они заказали горячий шоколад и молча сидели, дуя в чашки. Хаиме отпил глоток. Шоколад обжигал рот.
— Знаете, почему я плакал?
— Нет. Почему?
— Мне самому хочется рассказать, только трудно.
— А ты начни с самого начала и не торопись.
Учитель довольно огляделся — пятница, неделя закончена, он сидит за стойкой кафе с учеником. Все идет прекрасно.
Наконец Хаиме заговорил:
— Это из-за рисунка.
Учитель был слегка разочарован. — Из-за рисунка? Но ведь ты получил звездочку. Твой рисунок лучший. Ты должен радоваться.
— А я и рад, я рад. Я хотел звездочку. Только теперь мне это ни к чему.
Учитель слушал вполуха. То, чем он терзался весь день, вдруг стало ясно. Он знает, почему он здесь, почему он учит, а не делает какое-то другое дело, почему учит именно в этой пуэрториканской школе. Знает, почему учит таких ребят, как Хаиме. Он помогает им. Он им друг, а не судья. Он их понимает. Он им нужен.
— Что ты сказал, Хаиме?
— Мне это теперь ни к чему.
— А ты носи ее в кошельке на память — достанешь, посмотришь и порадуешься.
— Что вы, сэр, разве она поместится в кошельке, она вон какая большая.
— А, ты про картинку. А я про звездочку.
— Да, я про рисунок. На что он мне теперь? — тихо проговорил Хаиме, и голос у него прервался, и он снова заплакал.
Учитель огорчился.
— Хаиме, ты чего-то не договариваешь. Что это? Я имею право знать.
— Я своим рисунком горжусь. И что звездочка сегодня досталась мне, я рад.
Хаиме согнулся над чашкой, которую держал в обеих руках.
— Нас живет четыре семьи в одной комнате, — сказал он и поднял глаза на учителя. Они опять были черные, как всегда, и блестящие. Крупные слезы катились по его щекам.
Учитель подул на шоколад, отпил глоток, обжегся и закашлялся.
— Хочешь булочку? — пробормотал он.
— Нас живет четыре семьи в комнате. Каждый месяц мы меняемся местами. В этом месяце наша очередь жить посредине. Куда мне повесить свою картинку — ведь некуда, нет стены.
Хаиме замолк, не сводя глаз с учителя.
— Некуда! Нет стены! — крикнул он ему в лицо и выбежал из кафе.
