Новый Орлеан — клубный город. Здесь есть элитарные клубы для мужчин и для женщин и не столь элитарные клубы для лиц обоего пола. Политические клубы, спортивные клубы, религиозные клубы. Клубы, где завтракают, клубы, где обедают. Клубы пожарников, клубы энтузиастов строевого шага и клубы любителей ходьбы. Благотворительные клубы, клубы шутников, клубы бриджа и клубы покера. Они именуют себя ложами, ассоциациями, братствами, товариществами и просто клубами, ибо, в конце концов, клуб он и есть клуб.
Едва ли существует область человеческой деятельности, в связи с которой новоорлеанцы не организовали бы какой-нибудь клуб или ассоциацию. Сегодня вы найдете здесь Уайлд-Ланч-Банч, «Клуб Сорока Забавников», Географический, Геофизический, Геологический, Исторический, Клуб Социальной Помощи и развлечений имени Ирландского пролива, который ежегодно заседает в ресторане «Парасолз». Есть даже процветающий «Нонклуб», устав которого подразумевает пребывание его членов в состоянии постоянного упадка физических и душевных сил. Каждый месяц проходят собрания «Клуба Депрессии».
Новоорлеанцы — богатые и бедные, белые и черные — нередко состоят в четырех-пяти клубах. Этим они обеспечивают себе полноценную светскую жизнь вплоть до того момента, пока им не надоест ее вести.
Чем же объясняется взрыв клубного духа? В этом вопросе уже звучит предвзятость, неприемлемая для многих новоорлеанцев. В ответ они спросили бы, почему в других местах клубов так мало. Как ни странно, в прошлом креолы не ощущали особой потребности в клубах, если не считать немногочисленных религиозных общин. Главными приверженцами клубов были пришлые англосаксы. Благодаря своим клубам эти незваные гости с севера приобретали не-" которую опору в обществе, которое было для них чуждым, непонятным и на первых порах совершенно неподконтрольным. Даже креольские карнавальные труппы превратились в клубы или «команды». С мальтузианской стремительностью одни клубы порождали другие, и этот процесс продолжается до сего дня. Например, в 1970 году «общественно-развлекательный» клуб «Джагз» образовал клуб NOMTOC, аббревиатура от названия, которое расшифровывается как «New Orleans Most Talked of Club», «Клуб, о котором Больше Всего Говорят в Новом Орлеане».
Сюрреализм
Наука утверждает, что сюрреализм изобрел французский поэт Андре Бретон в 1924 году. Шокируя добропорядочных бюргеров, сюрреалисты заявляли, будто реальное нереально, что мир, каким мы его видим — вздор, и подлинно существуют лишь наши ощущения.
К тому времени Новый Орлеан уже лет сто воспитывал своих жителей в духе сюрреализма. Сами они, конечно, сюрреалистами себя не считают, а кое-кто, услыхав подобное, может даже указать вам на дверь. Но, хотят они этого или нет, все они убежденные приверженцы сюрреалистической доктрины. И вот почему.
Нереальность новоорлеанской действительности проявляется в самой планировке города. На первый взгляд, город вроде бы спланирован в прямоугольной сетке координат, но из-за изгибов реки вся сетка оказывается перекошенной. Так что в Новом Орлеане параллельные линии пересекаются, неожиданным образом иллюстрируя неевклидову геометрию. Потому в Новом Орлеане так легко потеряться — как в буквальном, так и в переносном смысле.
Смотрите сами. Кэнал-стрит и Сент-Чарлз-стрит пересекаются под прямым углом. Совершенно очевидно также, что эти улицы идут абсолютно прямо. Как же тогда получается, что Кэрролтон-авеню, отходящая от Сент-Чарлз-стрит перпендикулярно, пересекается с Кэнал-стрит опять-та-ки под прямым углом? На языке математики, выходит, что 90°+90° =270° — так, по крайней мере, в Новом Орлеане. Это все равно что дважды два — пять.
Но есть здесь вещи и более странные. Корабли, плывущие по Миссисипи, возвышаются над крышами новоорлеанских домов. Большие здания стоят не на твердой земле, а на нескольких хилых кирпичных опорах. Ранней весной весь город погружается в густой туман и исчезает в нем. Похоже, что новоорлеанцы совершенно естественно постигают все то, что лучшие умы Франции пытались растолковать в своих сегодня уже позабытых книгах.
Придворный балет
Реальное причудливо сочетается с нереальным. Как-то раз одной новоорлеанской даме вручили квитанцию на штраф за слишком быструю езду в одном из пригородов, где располагается множество баров и магазинов подержанных запчастей. Поскольку в Америке штрафы предпочитают не платить, а «улаживать», она поговорила насчет этого с приятелем, тот нашел кого-то еще и так далее. Проблему без труда замяли. Однако даме в качестве уплаты предстояло устроить так, чтобы кого-то «выкликнули» во время карнавала.
Чтобы понять, чем же пришлось расплачиваться этой даме, нам придется сделать отступление. Во времена Людовика XIV при французском дворе был в большой моде балет. Не зная, чем заняться в послеобеденные часы, придворные дамы и господа выбирали какой-нибудь экзотический сюжет, наряжались в костюмы и маски и устраивали, представление. Надо полагать, после пышно обставленного общего выхода само действие отдавало любительщиной. Обычно такие представления иллюстрировали событие из мифологии или древней истории. Назывались они tableaux vivants — живые картины — и сыграли важную роль в развитии балетного искусства.
В представлениях роль находилась для всех. Сам Людовик получил прозвище «король Солнце» именно после того, как исполнил роль Солнца в одной из живых картин. Кульминацией вечера был момент, когда церемониймейстер «выкликал» имена сиятельных дам, присутствовавших в зале, приглашая их присоединиться к сиятельным участникам сценического маскарада. Этой чести удостаивались лишь Самые Важные Персоны, и все очень стремились ее заслужить.
Но вернемся в Луизиану. Придворный балет появился в креольском Новом Орлеане в XVIII веке, вместе с парадным выходом и выкликанием имен. Англосаксы позаимствовали век спустя эту традицию для своего карнавала. Итак, в качестве штрафа за превышение скорости наша дама должна была устроить так, чтобы жену кого-то из посредников «выкликнули» во время карнавального бала. И не какого-то бала, а самого главного, где мужчины одеты во фраки и смокинги, из-под которых видны небесно-голубые кружевные манишки, а все дамы выглядят как Долли Партон. И не нужно улыбаться: такой «выклик», как старое золото, со временем только растет в цене. Подобное вложение капитала гарантировано от инфляции.
Карнавал — это всеобщее погружение в мир чистой фантазии, чему не найти аналогии на всем Североамериканском континенте. Только здесь вы увидите скромного бухгалтера, который скачет наподобие козлоногого сатира, или своего налогового инспектора под личиной элегантного старорежимного мима.
Маски
Джек Генри Эббот, бывший заключенный, автор романа «В чреве зверя» и литературный протеже Нормана Мейлера, был в бегах. Освободившись из тюрьмы за хорошее поведение, он пырнул ножом человека в нью-йоркской кофейне в споре за право первым войти в туалет. Человек этот умер, а Эббот со всех ног кинулся искать спасения в Новом Орлеане.
С этого момента его действия становятся весьма примечательными. Эбботу требовалось прикрытие. Только что прочитав «Заговор глупцов» Джона Кеннеди Тула, он решил последовать примеру главного героя и подрядился продавать сосиски с тележки. Ход, конечно, не то чтобы гениальный, но вполне осмысленный: в городе, где каждый скрывается под какой-нибудь маской, внимание привлекает лишь тот, кто остается самим собой.
В Америке нет города более гостеприимного для тех, кто хотел бы, как змея, сбросить старую шкуру и примерить на себя новую. Новый Орлеан — международная столица превращений, вотчина бога перемен Протея, ежегодно чествуемого во время карнавала.
Весь карнавал — это праздник перевоплощений: взрослые становятся детьми, а дети взрослыми. В старые дни маски могли больше рассказать о человеке, чем его настоящее лицо. Проститутки наряжались матросами, а матросы — капитанами или пиратами. Бедняги-негры маскировались под биржевых маклеров и королей, а банкиры под головорезов и бродяг.
Но вообще-то, надевая маску, человек стремится возместить то, чего ему недостает. Вот почему на карнавале так много опереточных герцогов, королей и прочей знати. Немногие из ярых приверженцев американской демократии так уж безупречно тверды в своих убеждениях. Приходит на память, что когда при Джордже Вашингтоне рассматривались архитектурные проекты Белого дома, в одном из планов имелся тронный зал.
Страсть к маскарадам не ограничивается масленичной неделей. Конфуцианские мудрецы, елизаветинские графини и сотни ряженых индейцев кочуют с праздника на праздник круглый год. Маски здесь носят не только люди, но и дома. Скромный дом окрестили «дробовиком» за то, что он простреливался насквозь, от передней двери до задней через все расположенные одна за другой комнатушки. Дощатый дом-дробовик был стационарным предшественником нынешнего убогого жилища в автомобильном прицепе. Но с помощью нескольких колонн, точеных столбиков и резных наличников викторианские строители преобразили «дробовик» в венецианский дворец или греческий храм.
