Он познакомил меня со своим братом Махлюфом. Тот строит текстильную фабрику в Батне. Парень постоянно подчеркивал в разговоре, что он занят, очень занят на стройке. Он много читает, хочет стать инженером, как старший брат. Кофейню он не любил, считал, что люди теряют там время.
— Лучше научиться читать чертежи, чем каждый вечер вливать в себя по ведру кофе. Мы построим фабрику, мы расшевелим Батну. Хватит спать! В Батне ничего не происходит?! Город меняется, вы сами убедитесь.
Да, у Батны постепенно вырастает не только рабочая окраина, в ней растет новый тип алжирского труженика.
Арабская кофейня
Все-таки Махлюф был не совсем прав, осуждая кофейни. Сказывался юношеский максимализм. Привычка встречаться в кофейне, обсуждать разные — в том числе и самые серьезные — дела родилась давно. Вечером, когда наступает свободное время, все мужчины города устремляются туда.
К семи часам вечера кофейни переполнены. Народ толпится снаружи. Часть стульев перекочевала на улицу. В кофейне подают не только кофе — черный кофе с сахаром зовется «мадбут», но и мятный чай, и приторный, слегка разбавленный горячим молоком кофе — «хлиб», прекрасно утоляющий жажду и аппетит. Подают их или в маленьких стеклянных стаканчиках, или в зеленых (почти во всех кофейнях) чашечках.
Гарсон скользит между столиками с одной, двумя, пятью чашками, ловко ставит их на стол и мгновенно исчезает. Он спешит, но угодить сразу всем трудно. Чей поднятый палец увидит гарсон раньше или чей голос он раньше услышит, тому первому и принесет он зеленую чашечку.
Арабская кофейня! Гомон, в котором не различить отдельные слова. Спорят, обсуждают. Здесь все равны. Одни подъезжают сюда на машинах, другие входят босыми. Чашечка кофе стоила всего один динар.
В кофейне забываются заботы прошедшего дня. Здесь ты один и сразу со всеми. Придя с компанией, можно оставить ее и перейти к другому столику. Не забудь только захватить свой стул. Здесь говорят о футболе и о политике, об общем и о личном.
— Салям алейкум, йа шейх.— Привет, уважаемый. Что-то давно тебя не видно.
— Дела, Слими, дела.
— Ну какие там дела в твоей деревне?
— Разные. На той неделе привезли трактор...
— Уж не стал ли ты на старости лет трактористом?
Старик замолчал, глотнул из чашки кофе. Но, видно, ему очень хотелось поговорить.
— Я не стал. Сын стал.
— Твой сын тракторист?
— Да, Слими. Раньше я сюда в баню приезжал, а теперь у меня в доме свой душ есть. В город и за хлебом ездили, а сейчас у нас такую пекарню построили... Там мой старший сын заправляет. Я теперь почетный человек. Каких детей вырастил! Внуки в школу ходят.
— А, у вас и школа...
— Конечно, теперь у нас все есть. В кофейне всегда весело, шумно.
Но если хочется побыть в одиночестве, то достаточно просто опустить глаза, и вот ты уже наедине со своими мыслями.
Не помню случая, чтобы кого-нибудь обсчитали, не помню и того, чтобы посетитель ушел, не заплатив.
Кофейни работают часов до девяти. Допоздна никто не засиживается. Утром рано вставать.
«Тихий Дон» в Батне
В городе нет публичных библиотек. Они существуют только при учебных заведениях. Поэтому об интересе батнинцев к литературе можно судить по книжным магазинам, по тому, какие книги раскупают сразу, а какие залеживаются. Подавляющая часть продаваемой в Батне, как и в целом Алжире, художественной литературы поставляется французскими издательствами. Много русской классической литературы: Толстой, Гоголь, Чехов, Достоевский. Книги наших писателей раскупают охотно.
Однажды, зайдя в магазин, я застал его хозяина за чтением сборника чеховских рассказов. Поговорили о русской литературе, в которой мой собеседник неплохо разбирался. Больше всего ему нравился Лев Толстой. Желая показать свою начитанность, он обстоятельно пересказал несколько эпизодов из «Войны и мира». Потом заговорили о Шолохове. «Тихий Дон» совсем недавно разошелся с прилавков книжных магазинов.
— Вот только жаль,— сказал мой новый знакомый, — что мало переводят ваших современных писателей. Увы, знаю только их фамилии.
— У меня дома есть несколько привезенных из Советского Союза книг.
— Но я не знаю русского. Будь у нас в городе курсы русского языка, с удовольствием записался бы.
Почти все школы в Батне построены после революции. По утрам малыши, одетые в голубую форму, с яркими цветными портфелями бегут в школу. Некоторых родители подвозят на машинах. Перед занятиями — торжественные линейки.
Самый крупный лицей Батны назван именем Бен Булаида — одного из руководителей алжирской революции, павшего от руки французов.
Студенты — а в их число входят в Алжире и те, кого бы мы назвали старшеклассниками,— принимали участие в аграрной революции, создавали ударные строительные отряды добровольцев. Они едва ли не первыми приняли на себя удар реакционеров, выступавших под религиозными лозунгами, утверждавших, что аграрная реформа противоречит исламу.
Я обратил внимание на то, что экономическую и политическую литературу в Батне раскупала именно молодежь. Однажды в магазине «Фетх» — «Открытие» я услышал любопытный диалог.
Двое молодых людей у полки с трудами Маркса, Энгельса и Ленина обсуждали, чем им заняться после окончания медицинского факультета. Один с гордостью сообщил, что его родственник, давно обосновавшийся во Франции, почти нашел ему место ординатора в больнице Марселя.
Второй сказал, что вернется домой — в городок Сетиф, к северо-востоку от Батны.
— Сетиф? Ты бы еще в деревню поехал. Сетиф! Ты с ума сошел! Лопнешь от работы. Посмотри вон, как работают русские врачи в Батне. Мне их стоматолог сказала, Лена ее зовут, что у нее по семьдесят пациентов в день бывает. А остальные... С утра до ночи. Да еще к ним и после работы люди бегают.
— Да, они еще и нас учат. Конечно, спасибо за все то, что они делают. Но я сам хочу лечить и буду лечить. Даже в деревне. Если не я, то кто же?
— Ну давай! — Собеседник покачал головой. — Но что ты находишь в этом хорошего? Пойти некуда, работы — много, зарплата — с той, что платят во Франции, не сравнить...
— Но ведь я же буду лечить своих, понимаешь, алжирец лечит алжирцев.
— И всю жизнь мокнуть под этими дождями...
Характеристика Сетифа, городка, находящегося рядом с Сахарой, казалось бы, звучала странно. Но непогода в этих краях начинается в конце октября и тянется до середины апреля. Это время составляет осень и зиму вместе.
Батна лежит в котловине, ветер в которой дует сразу с четырех сторон, и со всех сторон хлещет с утра до вечера холодный мелкий дождь. Пауза в ливне — чаще всего предвестник ураганного ветра.
...— Да, мокнуть под этими дождями и жариться под этим солнцем. Ведь это наша страна! А иначе — зачем мы учились?
Нет, Батна менялась на глазах. Ведь еще совсем недавно специалист с дипломом искал себе место — любое, только чтобы не оставаться в этом захолустье.
Муджахиды Батны
Строили фабрику рядом с Батной, преобразовывали деревни в окрестностях, жарко спорили студенты в книжном магазине, а на улицах — на первый взгляд — ничего не менялось...
Как-то я зашел в маленькую лавку. Хозяин, человек лет шестидесяти, молился. Оторвавшись от своего занятия, он повернулся ко мне, и, не вставая с коврика, попросил немного подождать. Закончив молитву, хозяин занялся мною. Он оказался знатоком старинных книг, и мы проговорили около часа.
— Батна всегда тихая была, — сказал хозяин. — А революция все же началась здесь. Тут тогда такое было!.. Французы здорово перепугались. Поначалу странно казалось. Французы — сила, культура, а мы что?.. А потом, бог ты мой, как все раскачалось!
Хозяин говорил не спеша, внимательно следя за выражением моего лица. Он знал, что я из Советского Союза, знал, что наша страна поддержала алжирскую революцию.
— Вокруг Батны действовало много отрядов муджахидов. Они блокировали дороги, нападали на французские отряды. Французы тогда стали сжигать на горах лес, нагонять газ в пещеры, где, как они думали, скрывались муджахиды. Много тогда погибло женщин, детей, которые ушли вместе с партизанами.
...Много раз, проходя мимо старых домов «колониального типа», с гнутыми решетками на больших окнах, видневшихся из-за заборов, я думал, что Батна напоминает южные французские, итальянские городишки, что-то вроде Тараскона из грустной книги Альфонса Доде. На этих улицах все осталось по-старому. Только живут там другие люди.
Муджахидов Батны я увидел на ноябрьской демонстрации в честь годовщины алжирской революции. Надо сказать, что их участие в подобных шествиях остается символом продолжения дела революции. Государство проявляет заботу о ветеранах революции, особенно пожилых. В стране существует ведомство ветеранов, охраняющее их интересы. Большинство муджахидов продолжают работать, занимаются общественной деятельностью. Тот, кто уже в возрасте, выбирает себе дело попроще и спокойнее.
