полно, коты на «Вискасе» обленились, тишь да гладь.
– Полностью с вами согласен, у меня всё точно так же. Только вот что-то последнее время всё чаще охватывают меня меланхоличные настроения, – сказав это, Аркадий погнался за наглым воробьишкой, который почему-то решил, что остановка общая и семечками нужно делиться. Мелкий улетел, грубо отозвавшись о фигуре Аркадия и пожелав тому оказаться под колесами трамвая.
– Хамло беспризорное! – кинул ему вслед Аркадий и продолжил завтракать.
– Позвольте спросить, чем же подкреплены ваши душевные тревоги?
– Видите ли, Григорий, я всё чаще стал задумываться: а в чем, собственно, наше предназначение? Зачем мы здесь? Какой смысл прилетать сюда каждое утро, а потом слоняться по дворам в поисках новых источников пропитания? Мы же не делаем ничего полезного.
– А помёт? – удивился Гриша.
– Согласен – это весело, но ведь бессмысленно же!
– Вы так считаете? А как же новая модель АвтоВАЗа, которую мы обгадили на прошлой неделе? Разве это не важно?
Семечки закончились. Один из голубей услышал, как в трех километрах от остановки кто-то открыл пакет с пшенкой, и вся пернатая армада взметнулась в небо.
– Ох, Григорий, важно, конечно, но вам никогда не хотелось сделать что-нибудь по-настоящему значимое, постичь смысл своего предназначения? – в полете продолжил беседу Аркадий.
– Например?
– Ну, не знаю. Вы, например, слышали, что наши предки были почтальонами?
– Да, мой дед что-то такое курлыкал. Но разве это достойно уважения? Какое-то рабство.
– Но ведь куда приятней называться почтальоном, чем летающей крысой, вы не согласны?
Сизокрылая армия приземлилась в парке, где минуту назад старушка рассыпала желтое лакомство.
Когда все вокруг превратилось в одно большое море из голубей, воробьев и парочки сорок, старуха кинула еще пшена и громко в голос начала зазывать: гули-гули-гули.
– Господи, какой стыд, – произнес Аркадий, слушая старуху и собирая с асфальта зерно.
– Мне кажется, вы излишне пессимистичны, принимайте просто всё как должное, – произнес с набитым ртом Гриша.
– Григорий, мы благородные птицы! В истории были случаи, когда люди относились к голубям как к священным созданиям. Нам поклонялись, возвеличивали. Голубь помог Ною во времена великого потопа, в Древней Месопотамии…
– Вы это будете? – перебил Гриша своего соседа, указывая на что-то.
– Но это же кусок ластика!
– Значит, не будете, – сказал Гриша и проглотил резинку.
– Ну неужели вам совсем не интересно попробовать начать жить лучше? Перестать побираться, стать кем-то значимым?
– Будьте конкретней, не томите, а то у меня несварение от ваших намеков.
– Ну хорошо, есть у меня одна идея. Знаю я один балкон, его никогда не закрывают.
– Я слышал, как люди там часто говорят о голубях, мол, полезная птица.
– И что же?
– Думаю, там наше предназначение, наша судьба, наш смысл! – Аркадий произносил это с таким воодушевлением, что сам чуть ли не терял сознание от важности собственных слов.
– Звучит не очень-то убедительно.
– А еще там кукурузой пахнет!
– Настоящей кукурузой?! Что же вы сразу не сказали? Мой отец рассказывал, что это самое вкусное, что он когда-либо ел!
– Ну что, летим?
– В путь!
Голуби вспорхнули, оставив позади курлыкающую стаю, которая, несомненно, радовалась тому, что два лишних клюва удаляются в неизвестном направлении.
Балкон и правда был открыт.
Два пернатых товарища приземлились на пол с важным видом и пешком потопали в комнату, где их ожидала сама судьба.
В комнате было темно и пахло экзотическими приправами.
Гриша уже начал было нервничать и хотел улететь, предварительно высказав соседу всё, что он думает о его меланхолии и судьбоносных заявлениях, но тут его глаз заметил то, ради чего он готов был жизнь отдать. На столе, словно солнце в пасмурный день, блестел початок кукурузы.
– Ну что ж, Аркадий Олегович, отдаю вам должное, вы не соврали, наша судьба, действительно, в стенах этой комнаты.
Гриша вспорхнул и через секунду уже клевал тот самый початок. Кукурузины с трудом отделялись, а на вкус напоминали обычный пластик. Он склевал примерно половину.
– Тьфу ты! Осмелюсь заявить, что достоинства кукурузы явно преувеличены, – не успел Гриша договорить, как в комнату ворвался человек. Он радостно что-то крикнул и двинулся в сторону Аркадия, который в этот момент разглядывал стеллаж с книгами и восхищался качеством обложек.
– Добрый день! – галантно произнес Аркадий, видя довольное лицо хозяина, но вместо ответного приветствия сверху на него полетело какое-то покрывало.
Гриша, почувствовав, что запахло жареным, сорвался с места и начал метаться по комнате, сбрасывая снаряды из непереваренной кукурузы.
– Уходим! Уходим! – кричал он.
– Григорий Филиппович, успокойтесь, наверняка возникло недопонимание! – кричал Аркадий из-под покрывала.
Человек побежал в сторону балкона, чтобы закрыть дверь. Гриша, смекнув, к чему всё стремительно движется, опередил его, устремляясь на волю и скидывая по пути балласт в виде остатков кукурузы. Дверь захлопнулась прямо перед его клювом, и он врезался в стекло.
– Вот так свезло! – потирал руки человек, глядя на шарахающегося по комнате Гришу.
Поймать оглушенного голубя было несложно. Человек вытащил Аркадия из-под покрывала, а затем обоих пернатых товарищей посадил в большую клетку, которую достал из кладовки.
Человек ушел на кухню, оставив голубей одних.
– Господи Боже мой! Как я мог довериться вам! Сколько ещё семечек я мог съесть, сколько машин мог облагородить, даже потомства не оставил! – выл Гриша.
– Простите меня! Простите! Я лишь хотел достойной жизни… – оправдывался Аркадий.
Через пятнадцать минут в комнату вошел человек. В руках он держал кастрюлю.
– Ну вот и всё! Прощайте, Аркадий Олегович, знайте, я вас ненавижу!
– Прощайте, Григорий Филиппович!
Человек открыл клетку и вытащил из кастрюли два вареных початка кукурузы.
– Вот, варёная гораздо вкусней, – положил он початки внутрь и закрыл клетку.
– Ешьте, мои дорогие, а как попривыкните, начнем вас тренировать. Я давно хотел голубиную почту вернуть в обиход, да всё никак голубей специальных купить не мог, уж больно дорогие они, а вы ребята вроде смышленые, думаю, сработаемся. Как подружимся, отвезу вас на дачу, я там уже и голубятню соорудил! Будете питаться как короли и благородному делу обучаться! А не понравится, так улетите!
Когда человек ушел, Гриша, не в силах противостоять инстинкту, подошел к початку и клюнул. Это было так вкусно, что он буквально дрожал от восхищения.
– Простите меня, друг мой, что не верил вам! – обратился он к Аркадию.
Шокированный голубь стоял, вжавшись в угол.
– Знаете, я только сейчас, кажется, понял, что я и сам здесь из-за кукурузы.
Самый счастливый человек
– Джонни, солнышко, когда будем на похоронах, я прошу тебя, убери с лица эту дебильную улыбку, – после смерти мужа внутри Маргарет что-то сломалось, и теперь её язык работал как самое грязное помело в общежитии.
Но Джонни не убрал улыбку. Даже когда мать прилюдно отшлепала его по заднице и в очередной раз напомнила о том, что она его не хотела. Джонни улыбался, улыбался так, как завещал ему его отец, и эту улыбку он пронес через всю свою жизнь.
Мать Джона забрали в дом с мягкими стенами через два года после того, как рак скосил
