— Интересно, сколько же?
— Ну, шиллингов пять-шесть, — несколько стушевавшись, ответил Смит.
Пять шиллингов! Столько в то время стоила пачка американских или английских сигарет! Европейцу трудно представить, как можно на такую мизерную зарплату прокормить семью, как правило, многодетную, ибо рождаемость в Кении одна из самых высоких в мире. Сборщики чая принадлежат к разряду сельскохозяйственных рабочих — наименее оплачиваемой категории наемных трудящихся. От беспросветной нужды спасает клочок общинной земли, но ее остается все меньше: Керичо с его плодородными почвами и благодатнейшим микроклиматом давно стало районом интенсивного развития капиталистических форм землепользования, где общине уже нет места.
Помнится, с Василием Песковым, приехавшим в Кению, мы любовались с высокого нагорья расположенной в зеленой долине и видной как на ладони деревней, сборщиков чая из народности кипсигис. Деревенька, огороженная живым, подстриженным по линейке кустарником, с аккуратными круглыми белыми хижинами под конусными крышами из тростника, так и просилась в кадр. Как потом я выяснил, такие деревни строит чайная компания и сдает внаем своим рабочим. Совсем неплохо! Но таких деревень со сносными бытовыми условиями единицы, построены они на туристских путях как бы напоказ. Глядя на них и зная истинное положение сельскохозяйственных рабочих, невольно вспоминаешь о «потемкинских деревнях», что возводил светлейший князь на пути следования кортежа императрицы Екатерины II.
Потом Смит показал фабрику по переработке листа; она одна из старейших в этом районе, но оборудование на ней самое современное, включая электронику. Все здесь рассчитано так, что убранный утром лист в тот же день перерабатывается и практически никаких потерь нет. Кенийский чай, по словам Смита, почти не страдает болезнями и высоко ценится на мировом рынке. В его вкусовых достоинствах меня убеждать было не надо: каждый год в течение семи лет, приезжая в отпуск, я привозил в подарок московским друзьям кенийский чай, и лучшего сувенира они не желали — так всем полюбился этот ароматный, цвета червонного золота напиток. Кстати, кенийские чаеводы высоко оценили качество краснодарского чая, образцы которого привозил с собой У. Г. Штейман. Мне запомнилось «чаепитие» в Кенийской ассоциации развития чая, представляющей интересы мелких африканских фермеров. Словно священнодействуя, африканские знатоки маленькими глотками отпивали красный ароматный напиток с предгорий Кавказа и с трудом верили, что этот прекрасный чай вырастили не на экваторе, а где-то между 43-м и 44-м градусами северной широты.
По пути на озеро Туркана наша маленькая экспедиция не отказала себе в удовольствии испить чая в «Коричо ти отель». Сидя под тентом, мы любовались плантациями, спускавшимися к горной речушке и вновь поднимавшимся на противоположном холме. Из объяснений мистера Смита я забыл упомянуть о том, что большое значение имеет продуманная посадка деревьев строгими полосами, расчертившими чайные плантации: создавая тень, деревья оберегают чайный лист от ожогов солнца. Для посадок отбирают определенные породы по такому принципу: когда одни деревья роняют листву, она появляется на других, чтобы в любое время года плантации находились в тени. Причем, как подчеркивал Смит, это целая наука.
В то время как мы философствовали о щедрости земли, сполна вознаграждающей человека за его разумные труды, о взаимозависимости и взаимосвязанности в природе того же чайного листа, солнца, дождя, высоты деревьев, дающих тень, наш Географ высмотрел на соседнем кусте бугенвилии хамелеона и начал со всех сторон «расстреливать» его из своих многочисленных фотокамер, восклицая при этом: «Какой великолепный экземпляр, вы себе не можете представить, объехал пол-Африки, а такого вижу впервые!» Хамелеон действительно производил впечатление своим крупным размером, расцветкой и, я бы сказал, важностью. По всей видимости, это был самец трехрогого хамелеона Джексона. Одно не нравилось Географу — хамелеон не менял свою окраску, хотя эта его способность вошла в поговорку. Добиваясь необходимого эффекта, мой экспансивный спутник почти вплотную подносил объектив к глазам хамелеона, стараясь напугать его. Но тот лишь вращал их в разные стороны независимо друг от друга, сохраняя невозмутимое спокойствие.
Манипуляции Географа вокруг хамелеона привлекли всеобщее внимание, и вскоре к нашему столику подошел метрдотель и от имени менеджера сказал: «Попросите, пожалуйста, бвану (Господин (суахили).) кончить фотографировать. Хозяин извиняется, но говорит, что хамелеон уже устал». Географ убрал камеры, отыскал менеджера отеля, принес извинения за беспокойство, доставленное хамелеону, но спросил все же, почему тот ни разу не изменил окраску.
— Видите ли, сэр, — ответил менеджер, — хамелеоны меняют окраску, когда сильно испугаются. Очевидно, вы не напугали моего хамелеона. Вот если бы рядом появилась змея...
Овиди, ставший свидетелем разговора с менеджером, искренне, с удовольствием смеялся и надолго запомнил эту сценку. Когда в дороге нам приходилось что-то «выколачивать» — ночлег ли в хижинах, зарезервированных туристами, ведро ли воды на последней бензоколонке на краю пустыни, еще что-либо «дефицитное», он неизменно говорил: «А жаль, что не захватили с собою змею». А вообще у Овиди и Географа были отличные дружеские отношения.
«Долина уныния»
Наша ночевка в городе Элдорет не укладывается в традиционные представления об африканском сафари. Дело в том, что мы порядком замерзли, хотя спали не под открытым, удивительно звездным небом, а в местном отеле под шерстяными одеялами, и, выглядывая на улицу, завидовали ночным сторожам, расположившимся группами около жаровен с древесным углем или у ярких костров, разведенных прямо на асфальте около охраняемых магазинов и отделений банков. После этой холодной ночи на краю нагорья с первыми лучами солнца мы начали спускаться к жарким полупустыням, в плоской чаше которых лежало озеро Баринго. Дорога шла крутыми петлями, и видимость то сужалась до полоски поросшей кустарником скалы, то вдруг расширялась до самого горизонта безбрежной ослепляющей долины, как бы покрытой прозрачной разноцветной кисеей, стирающей реальные очертания предметов до расплывчатых символов пейзажа в феллиниевском «Амаркорде». Необычную световую гамму в долине создавали испарения сернистых источников, во множестве впадающих в озеро.
Жизнь, казалось, навсегда покинула пыльные, почти лишенные растительности берега Баринго. Но где там! На воткнутых в землю кольях сушились рыбацкие сети, на вешалах вялилась рыба — неизменная телапия, которая водится почти во всех пресноводных озерах Кении и постоянно значится в меню даже самых дорогих ресторанов. На самом озере мутную, а местами желтую воду бороздили, обходя многочисленные острова, легкие лодки рыбаков из племени нджемпс. Эти люди в давние времена выделились из единого гордого племени масаев, упорно продолжающих сопротивляться современной цивилизации и остающихся скотоводами-кочевниками. Нджемпс, напротив, прочно осели на берегах Баринго, занимаются рыбной ловлей и земледелием. Они одними из первых создали кооператив по совместному освоению и обработке земель, а на отвоеванных у болот плодородных илистых почвах разводят не только кукурузу и другие культуры для собственного потребления, но и выращивают на экспорт лук и дыни.
Принято считать, что кочевники по натуре своей индивидуалисты. Однако дело тут скорее в условиях существования, которые порождают обособленность. Стоило измениться традиционному укладу, и это нашло отражение в психологическом настрое членов племени нджемпс. Коллективный труд по освоению земель пришелся по душе бывшим кочевникам. Объединились в кооператив и рыбаки. На их вооружении не только лодки собственной конструкции, которые люди нджемпс и живущие бок о бок с ними туген сооружают из легких — легче пробки — стволов местного дерева амбач, но и моторный бот, и плоскодонки заводского производства, и нейлоновые сети, приобретенные за счет государственного займа.
Но куда девать рыбу, которой с приходом современной техники стали вылавливать куда больше, чем раньше? По-прежнему сушить на вешалах и по дешевке продавать перекупщикам? На помощь пришла государственная Корпорация развития промышленности и торговли, построившая на акционерных условиях на берегу озера холодильник и небольшую фабрику, изготовляющую рыбное филе Благо от Баринго до городов нагорья — Элдорета, Китале, Накуру, Ньерида и самой столицы Найроби — не так уж далеко и дороги есть. К тому же хоть и медленно, но преодолеваются старые предрассудки, из-за которых почти половина африканского населения страны не берет в рот рыбы.
