— Не шальной, а дурной, — бросил всадник и снова погрузился в свои мысли.
Тропа постепенно сужалась, превратившись наконец в тропинку.
— Коня себе не оставляй, — вдруг подал голос всадник.
— А? Простите?
— Коня моего продай, говорю. Найди перекупщика самого жадного и глупого, какого сможешь. И постарайся больше не попадаться ему на глаза. А то ведь он тебе отомстит.
— Не вполне понимаю, мой господин.
— Ты же сам заметил — конь боевой. Не завидую тому, кто на него позарится.
— А что случится с новым хозяином?
— В один прекрасный день ему откусят голову, — сказал всадник.
И погладил коня.
Тропинка вывела их на небольшую поляну, и тут всадник объявил привал. Разбойник снял с коня бурдюк с водой и суму, расстелил попону.
— Далеко еще? — спросил всадник.
— Мы свернем на боковую тропинку, она гораздо короче, чем главный путь. Правда, только для пешего годится, но продеремся как-нибудь. Часа за три-четыре. Ой…
— Представь себе, я умею мерить время часами.
— Виноват, мой господин.
— Успеть бы.
— В каком состоянии был Младший, когда вы уезжали?
— Я видел мальчика сразу перед отъездом. Он был в сознании. Озноб, потливость… Средняя потливость, я бы сказал. Лицо еще не совсем белое, но пятна крупные. Примерно как золотой островной чеканки.
— Островной чеканки, не метрополии? — переспросил разбойник. — И что вы прописали?
— Прописал… — всадник невесело хохотнул. — М-да… Я прописал там кое-кому по морде. Сказал, чтобы давали обильное питье. Теплая подслащенная вода, на один кубок выжать один желтый плод.
— Разумно, это его поддержит. Тогда у нас полно времени, — заявил разбойник. — В худшем случае мальчик сейчас без сознания. Белая лихорадка страшно цепкая, но зато медленная дрянь.
— Это у тебя полно времени! — заметил всадник сварливо. — У Младшего его в обрез. И у меня тоже. Ночью или завтра днем наступит облегчение. Потом новый приступ — и уже как повезет. Значит, через три-четыре часа мы доползем до Диннерана… Да, мне придется очень быстро его убедить, что он тоже обязан соблюдать правила.
— Дин не уверен, — сказал разбойник тихонько.
— Его никто за язык не тянул.
— Он, наверное, был очень расстроен, — предположил разбойник, стараясь так и сяк заглянуть всаднику в глаза.
— Тогда все были расстроены, — отрезал всадник.
— Кроме нашего драгоценного короля.
— Ты!.. — всадник повысил было голос, но потом только рукой махнул.
— Виноват, мой господин, — буркнул разбойник.
— Так или иначе, а «жизнь в обмен» — одно из старейших правил мира, — сказал всадник, разделывая кинжалом ломоть мяса. — Пусть теперь Диннеран это вспомнит и выполнит его.
— Вы никогда не думали, мой господин, — острожно произнес разбойник, — что правила, как и указы, могли создавать люди? Просто древние люди, о которых все забыли? Есть же старые, но справедливые указы, которые хороши и сейчас.
— Что ты мне пытаешься сообщить, философ с небольшой дороги? — спросил всадник, жуя.
— Сам не понимаю, — признался разбойник. — Видите ли, вот эти правила… Вы не совсем верно их оцениваете. Они не столпы нашего мира. Точнее будет сказать, что правила отражают мир. Та сила, которая протекает сквозь каждую былинку, сквозь нас с вами, сквозь Дина, она вот так отразилась в человеческом разуме — правилами. Например, почему больной должен заплатить целителю? В крайнем случае хоть руку ему поцеловать…
— Некоторым дамам больше нравится раздвинуть для целителя ноги, — буркнул всадник.
Разбойник густо покраснел и смог продолжить не сразу. Всадник хитро щурился на него исподлобья. Сейчас грозный Эгберт впервые за весь день выглядел если не довольным, то хотя бы живым.
— Заплатить — это правило. Верно, мой господин? Оно не обсуждается? А ведь смысл его в том, чтобы замкнуть кольцо. Чтобы сила, направленная на исцеление, не продолжала течь сквозь целителя и больного, уходя в никуда. Силу надо запереть в них обоих. Вы мне денежку передали из рук в руки, вот кольцо и замкнулось, и сила не тратится впустую. Целитель дальше успешно лечит, больной не свалится с повторным приступом. Так?
— Философ, — сказал всадник, придвигая к себе бурдюк. — Ну?
— «Пять пальцев, пять слов» — зачем? Это не просто защита от убийства на месте. Это такое же построение кольца. Чтобы вложить в пять слов всю судьбу или всю нужду, требуется огромное напряжение. Человек прогоняет через себя целый поток силы и обрушивает на убийцу. И если тот все же совершит свой постыдный акт…
— Ой, кто бы говорил!
— Я рад, что мне удалось рассмешить вас, мой господин, — разбойник улыбнулся, глядя, как хохочет всадник, стряхивая с камзола пролитую воду. — Но позвольте, я закончу. При убийстве не меньший поток силы будет замкнут на жертву, и разрыва не произойдет. А пощадив человека, несостоявшийся убийца должен по правилу некоторое время пробыть с ним рядом, обязательно беседуя. И таким образом он понемногу возвращает тот же объем силы. Кстати, вы слыхали, как часто помогают людям, которых вот-вот собирались надеть на меч? Какие завязываются тесные дружбы?
— Знаю. Со мной такое случалось не раз, — кивнул всадник. — Правда, я всегда был с одной и той же стороны.
— Человеком с мечом?
— Фу! — всадник опять рассмеялся. — Дурак ты все-таки. Уж если кто заслужил меча от меня, он может хоть все двадцать пальцев растопырить. Я его слова, конечно, выслушаю… И убью. Хорошо, давай теперь я кое-что расскажу — и двинемся. Я был на трех войнах. Там правила выполняются тоже, специальные правила войны, но иногда все идет наперекосяк. Находятся безумные командиры или… Или безумные короли. И они ломают правила. Ты никогда не проезжал Черным Долом? Знаешь, сколько лет там трава не растет? Просто не растет отчего-то. А там случилось, наверное, самое подлое убийство в мире. Резали пленных. Несколько тысяч безоружных людей взяли — и покромсали. Там до сих пор даже ненадолго остановиться страшно. Руки трясутся и волосы дыбом. Сквозь Черный Дол сила хлещет полноводной рекой. То ли в небо из земли, то ли с неба в землю. Пустая, бессмысленная, неприкаянная сила. Сколько раз я мечтал о том, чтобы вложить ее в умелые руки!
— Так вы все знаете… — разочарованно протянул разбойник.
— Теперь, после твоего урока, знаю, — бросил всадник небрежно. — Я всегда быстро учился. А ты вот что…
— Слушаю, мой господин, — разбойник вскочил.
— Перестань меня жалеть! Дурак.
Разбойник обиженно надулся и принялся собирать остатки трапезы в суму.
— Не надо. Забери только воду. Мясо и хлеб оставь своим босякам, — распорядился всадник. — А то у них на весь лес в животах урчит.
Когда всадник и разбойник скрылись за деревьями, на поляну выскочили трое.
— Видел Эгберта? И чего он приперся? Неужто заела гада совесть?
— Может, у него заболел кто.
— Он другой Эгберт. Старый помер. А этот сам вроде больной.
— А все равно конец ему.
Трое похватали еду и снова растворились в лесу.
Разбойник дулся и глядел только под ноги, пока всадник опять не заговорил.
— Наш драгоценный устроил Черный Дол по всему королевству, — сказал всадник. — Руками моего несчастного отца. Разломал самое главное кольцо. Ты тут сидишь в лесу, дурак, и ничего не знаешь. А у нас все разваливается.
— Дин знает. Он следит. Мой господин, вы при дворе как у себя дома — скажите, многие верят, что университетские хотели короля извести?
— А какая тебе разница, верят или нет?
— Все-таки надежда. Если не верят.
— У короля раздвоение ума, — сказал всадник. — Иногда он более или менее здоров, а иногда вдруг болезненно подозрителен. Вот в такую несчастливую минуту и случилось… то, что случилось. Когда-то я радовался, что у нас сильный король. Теперь я этим крайне опечален. Потому что на его силу накладываются приступы безумия. Да, есть такие, кто не поверил в заговор ученого люда. Но они запуганы. И очень скоро поверят в обратное. Просто из страха. Человек не приспособлен бояться долго. Он либо сам обезумеет, либо примет на веру ложное или ошибочное мнение.
— Тогда на что надеяться? — спросил разбойник с тоскливым вздохом.
— На Младшего, — сказал всадник. — Это очень хороший мальчик.
— Но сколько лет пройдет…
— Десять-пятнадцать. Срок немалый. А все равно вам больше надеяться не на что.
— Нам… — зачем-то произнес разбойник.
— Вам, — эхом откликнулся всадник.
Еще чуть позже он сказал:
— Университет-то сожгли, конечно. И побили вашего брата основательно, где ловили, там и били. Но ведь били — не резали.
— Повезло, — отозвался разбойник безучастно.
— Ха! Дурак. Отец мой приказал. Король едва не сместил его, когда узнал об этом.
