Мама улыбнулась, сказала «конечно» и погасила свет.
Попозже она, как всегда перед сном, еще раз зашла посмотреть, все ли в порядке в детской. Риестофер дышал глубоко и ровно. Она поправила одеяло и постояла, глядя на сына.
Одна рука ее придерживала ночную рубашку, а другая нечаянно задела банку на тумбочке. Мама опять слегка, улыбнулась, провела пальцем по гладкому стеклу, сняла крышку.
И лицо спящего мальчика озарил яркий белый солнечный луч. На дне банки пылало маленькое солнце.
Перевел с норвежского Л. Жданов
Рассказ инженера Кузнецова о своих однофамильцах, которых он повстречал в Африке, с отступлениями и комментариями
Есть фамилии, запоминающиеся сразу, громкие и звучные. За всю жизнь, хорошо, одну такую и встретишь. У меня же фамилия самая обыденная — Кузнецов. Сам я — инженер по установке и наладке прессового оборудования. Часто бываю в командировках, и не было еще места, где бы не повстречал однофамильца. Ездил я все по Союзу, за границу выезжать не приходилось. Гана была первой зарубежной страной, куда я попал. Здесь нужно было установить новое оборудование на малюсеньком заводике, построенном еще в начале века англичанами. Наших специалистов было всего четверо: двое монтажников, инженер-энергетик и я. Так что работать предстояло, как говорится, с местными кадрами.
Этого я, признаться, побаивался, и, надо сказать, кое в чем опасения мои оправдались: подготовка у здешних рабочих оказалась слабоватой. Зато в других вещах с ними было очень легко, Было у них, знаете ли, такое чувство металла. Неметаллисту довольно трудно объяснить, что это за чувство. Возьмите, к примеру, пару брусочков стали. Вам они кажутся одинаковыми, а мастер постучит по ним молоточком и по звуку определит, какой на что годен. Да и разные операции — при доводке там, при притирке — для каждого металла свои: тут подогреть надо, там напильничком пройтись или, скажем, молоточком ударить посильнее.
Прежде чем приступать к работам, мы решили все-таки организовать какие ни на есть краткосрочные курсы. Мы с энергетиком должны были объяснить самые элементарные понятия, а монтажники — провести практические занятия. Ну, а раз курсы, значит, надо все как положено — вплоть до классного журнала.
Заполняя журнал, я обратил внимание на такую деталь: у всех моих слушателей оказалась одна и та же фамилия — Афуоле. Афуоле Джон, Афуоле Питер, Афуоле Джонатан, Афуоле Дэвид. И так далее.
Я еще спросил у переводчика: братья они, что ли, или родственники? Тот с ними поговорил и потом мне объясняет: нет, мол, не родственники. Просто у них Афуоле все равно что у англичан Смит. Смит так Смит. Я этому факту особого значения не придал.
Занятия шли своим чередом, в знаниях моих подопечных наметился прогресс, коллеги мои тоже его отмечали, хотя и не обходилось, как говорится, без накладок. Пока мы готовились к приему и установке оборудования, другие рабочие занимались подготовительными работами.
Потом настала наша очередь. Утром следующего дня мы должны были начать установку пресса. Я решил лечь пораньше, с темнотой — благо она тут не задерживается, — чтобы подняться завтра спозаранку, до жары. Только собрался ложиться, врывается в комнату переводчик.
— Владимир Борисович, — говорит, — ты что, спишь уже?
— Нет, — отвечаю, — собираюсь только, да и тебе советую. Завтра-то работы...
— Да подожди ты,— говорит он, — спать. Выспишься. Там, на площадке, такое творится... Наши ребята там обряд устроили. Для пользы дела.
...Возле забетонированной площадки — места будущего пресса — полным-полно незнакомого мне народу. Даже учеников своих я и то не сразу признал — куда подевались их пестрые рубашки да джинсы! Все в набедренных повязках, с которых свешиваются железные цепочки. На шеях железные ожерелья, а в руках молотки. Рукоятки молотков украшены обезьяньими хвостами.
В дальнем от меня конце сидел на табурете грузный мужчина в пестром «кенте» — африканской тоге. Над ним слуга держал зонт. (По здешним обычаям, зонт — привилегия вождя. Правда, у других вождей я видел на шее золотые ожерелья, а у этого было железное.)
Я, честно говоря, маленько заколебался: удобно ли нам присутствовать — все-таки не приглашали. Оказалось, удобно. Мои ученики, увидев меня, дружелюбно загалдели, и толпа раздвинулась, чтобы уступить мне место.
По знаку человека под зонтом ему поднесли двух куриц, рыжую и белую. Еще через мгновение обе птицы бились у него в руках с перерезанным горлом. Их кровь собрали в железную чашку, и каждый из моих ребят окунул туда свой молоток. Человек под зонтом тоже.
Потом он размахнулся — и его молоток звонко ударился о бетон точно в центре площадки. Толпа запела. Кур и молоток зарыли у края площадки.
— Слушай, Женя, — толкнул я переводчика, — ты спроси, этот, под зонтом, у них кто: вождь местный?
Женя пошептался с каким-то старичком и перевел:
— Нет, это не вождь, это Афуоле.
— Да знаю я, что Афуоле, тут вроде все Афуоле. Ты мне скажи, по профессии он кто: вождь, колдун или еще кто?
— Конечно, они все Афуоле, если работают с железом, и отцы их были Афуоле.
— Так я не про фамилию спрашиваю. Ты мне говорил, что Афуоле — это вроде бы Смит...
Вот тут-то Женя хлопнул себя по лбу и расхохотался...
— Извини, Владимир Борисович, моя вина. Смит-то по-английски значит кузнец...
Выходит, я однофамильцев своих учил! У них, значит, Афуоле, а у англичан Смит все равно что у нас Кузнецов. Погоди-ка: а у немцев самая распространенная фамилия какая? Шмидт.
— Женя, — говорю, — ты немецкий знаешь? Шмидт что значит?
— А то же самое, — отвечает.
Один наш монтажник в Польше работал. И вспоминаю я, что он рассказывал: каждый третий там — пан Ковальский. Ковальский — это и без перевода понятно.
А у нас? Почему считается «самой русской» фамилия Иванов? Попробуйте-ка вспомнить: много ли вы Ивановых и Петровых встречали? Зато не было места, где бы вы не наткнулись хоть на одного Кузнецова! Вопрос с фамилией меня заинтересовал, и потом я уже никогда не упускал случая поговорить со знающими людьми на этот счет.
Мой список продолжился чешскими Коваржем и Коваржиком, эстонскими Сеппом и Раудсеппом, венгерским Ковачем...
Однако тут у меня вышла небольшая закавыка. Допустим, что наши (всех Кузнецовых, Смитов и т. д.) предки были кузнецами. Но ведь у других людей были предки пахари, плотники, токари, пасечники и тому подобное. Правда? И ведь есть такие фамилии — Плотниковы, Сапожниковы и прочее. Но отчего же их несравненно с нами, Кузнецовыми, меньше?
Отступление первое
Стоит немного поговорить о том, как появились фамилии вообще и «кузнечные» в частности. Вначале фамилии существовали только у дворян. Бралось название феодального поместья, и к нему добавлялся предлог или окончание, обозначающее «из». Простои же народ (особенно крестьяне) сравнительно еще не так давно фамилий вообще не имел. А поскольку святцы грешат некоторым однообразием (немало было тезок среди святых), людей с одинаковым именем различали в деревне по каким-нибудь характерным признакам. Скажем, в Венгрии, где в одной деревне могло жить четверо (а то и больше) Яношей (что соответствует русскому Ивану), их, возможно, называли Большой Янош, Маленький Янош, Немец Янош (если этот Янош побывал в Германии и научился говорить по-немецки) и Кузнец Янош. Соответственно по-венгерски: Надь, Киш, Немет и Ковач. Позднее такое деревенское прозвище могло стать наследственной фамилией. Автор этих строк безуспешно пытался отыскать в Венгрии своего соученика по университету Ласло Ковача, адреса которого, к сожалению, не знал. Увы, минимум четверть сегедской телефонной книги занимали Ковачи, и, чтобы различить их, мелким шрифтом были даны их профессии: инженер, зубной врач, столяр... (Мы не претендуем на полноту охвата в вопросе о происхождении фамилий. Конечно же, он намного сложнее. Но существует и такая гипотеза, и она представляется нам вполне вероятной.)
То, что у многих народов «кузнецкие» фамилии очень распространены, показывает, что профессия кузнеца очень долго служила у них отличительным признаком, то есть кузнец заметно отличался от своих соседей.
В самом деле, в общине, живущей натуральным хозяйством, каждый человек умеет и пахать, и сеять, и молотить, и дом построить, и одежду сшить, и еще очень многое другое. Все это он умеет, ибо без этого не прожить, но ни в чем не достигает, естественно, мастерства узкого специалиста.
Но вот во втором тысячелетии до нашей эры появляется металлургия железа — сначала в Древнем Египте и Месопотамии, а потом распространяется по всему Старому Свету (именно Старому, ибо в Новом Свете железа не знали до прихода европейцев).
