А есть тут и реликвии совсем иного плана. Скелет дронта — гигантского нелетающего голубя с острова Маврикий . Чучела бескрылой гагарки (именно этой птице исходно принадлежало имя «пингвин») и американского странствующего голубя. Шкура туранского тигра. Этих животных — как и тура, тарпана, стеллеровой коровы и многих других — больше нет на нашей планете. И уже никогда не будет. Впрочем…
— Основное предназначение коллекций — конечно, служить рабочим материалом для морфологов и систематиков, — говорит Игорь Фадеев. — Но кто знает... Может быть, когда-нибудь технология восстановления вымерших и истребленных видов станет реальностью. И тогда именно такие собрания станут источником их ДНК.
А пока чучела и скелеты бережно хранятся в темных шкафах. Посетители могут ознакомиться с ними лишь при помощи интерактивной программы «За семью печатями» — идешь в компьютерный зал, выбираешь в меню тот или иной отдел фондов, и на экране появляется его хранитель, рассказывающий и показывающий все самое интересное. И, кроме того, конечно, есть выставки...
Они в Дарвиновском музее столь же разнообразны и разностильны, сколь и коллекции. Это может быть, например, выставка старинных натуралистических книг «Заговорили фолианты разом» — благо, в фондах есть «История животных» Конрада Гесснера 1551 года издания, многотомник Бюффона из библиотеки Екатерины II , том Одюбона с его знаменитыми гравюрами... Или «Шутки природы» — экспозиция абсолютно в духе старинных кунсткамер (двухголовые телята, пятирогие козы и тому подобное), но только с серьезным современным комментарием о том, как «получаются» столь странные создания. Музей принимает и выставки, созданные за его пределами, такие как, например, серия великолепных фотографий растений «Herbarium Amoris» шведского фотохудожника Эдварда Койнберга, приуроченная к 300-летию его великого соотечественника — Карла Линнея.
Однако мало собрать ценные коллекции, мало их сохранить и правильно расставить — надо еще ввести их «в оборот», сделать элементом общественной жизни. Над этой задачей бьются все музеи мира. Единого и окончательного решения у нее не будет никогда, но Дарвиновский музей находит свои интересные варианты.
История одного экспоната. Лиса совхозная
Третий этаж, раздел «Эволюция поведения животных». Из витрины на посетителей глядит симпатичная собачка — чуть повисшие уши, черно-белый окрас, дружелюбное выражение морды. С виду — дворняжка дворняжкой, но если приглядеться, то можно уловить в ней нечто странное... Во второй половине 1950-х годов под Новосибирском создали знаменитый Академгородок. Среди прочих в нем открылся Институт цитологии и генетики. Если в Москве еще царил «народный академик» Трофим Лысенко, то здесь, в Сибири, уже можно было заниматься серьезной наукой. Вскоре молодой институт заключил хозяйственный договор с окрестными зверосовхозами. Те выращивали серебристо-черных лисиц — их мех тогда был в моде и прекрасно продавался за рубежом. Проблема, однако, заключалась в том, что даже после нескольких поколений разведения в неволе чернобурки боялись человека. И поскольку при клеточном разведении постоянных контактов не избежать, звери пребывали в состоянии хронического стресса, что плохо сказывалось и на размножении, и на качестве шкур. Кроме того, у выращенных лис, как и у их диких родичей, пора любви наступает в строго определенный сезон и длится недолго — это делало работу ферм крайне неритмичной. «Можете сделать нам лису, ласковую к человеку и размножающуюся круглый год?» — спросили звероводы. «Можем!» — ответили генетики во главе с директором института Дмитрием Беляевым. К делу подошли самым что ни на есть дарвиновским образом: из огромного множества лис со всех ферм отобрали 130 таких, которые чуть спокойнее прочих относились к людям. Их начали скрещивать между собой. В каждом поколении самых дружелюбных и способных к «неурочному» размножению оставляли на племя, прочих отбраковывали на мех. И довольно скоро, через несколько поколений, обитатели клеток лизали своим «хозяевам» руки, виляли хвостами и готовы были спариваться дважды в году. Но при этом и облик их волшебным образом изменился: пушистый лисий хвост загнулся серпом (и с каждым поколением все больше тяготел к баранке), лоб стал более выпуклым, острые ушки поникли. И что самое обидное — вместо роскошного черного с проседью меха «лису совхозную» покрывала светлая шерсть с черными и серыми пятнами самой неправильной формы. С научной точки зрения результат был великолепным: в недолгом эксперименте удалось воспроизвести на родственном виде процесс одомашнивания собаки — так открылся путь для дальнейшего изучения физиологических основ поведения. С точки зрения хозяйственной это был полный провал: лиса с таким мехом не стоила ничего. Погрустневшие звероводы покивали головами и откланялись. А «собаки на базе лисы» остались жить в институте. Прошло почти полвека. Спрос на мех на мировом рынке резко упал, зверосовхозов почти не осталось. Академика Дмитрия Константиновича Беляева больше 20 лет нет в живых. А работа с «лисой совхозной» в институте продолжается: новосибирские генетики вместе с американскими коллегами (в том числе известным гарвардским антропологом Ричардом Рангхэмом) пытаются нащупать гены, вызвавшие это чудесное превращение.
По образцу Колобка
Сто лет назад, когда Котс открыл свои достояния публике, хорошо сделанные чучела животных — особенно редких и экзотических — уже сами по себе производили впечатление на посетителей. Фотография в то время была черно-белой, кинематограф и вовсе делал первые шаги, а многие люди за всю жизнь ни разу не покидали родного города. Поэтому разнообразие живых существ, сконцентрированное в музейных витринах, представленное в виде остановленных мгновений жизни и дополненное талантливыми картинами и скульптурами,— само по себе потрясало.
Сегодня по телевизору каждый день идут отлично снятые фильмы об африканских саваннах, Амазонии и глубинах океана. Многие наши соотечественники видят заморские чудеса своими глазами. Даже ископаемые животные после выхода «Парка юрского периода» сделались для широкого зрителя привычными и знакомыми. Что же такого особенного может предложить своим поклонникам ГДМ в современном городе, где к тому же есть еще Зоологический, Палеонтологический и Тимирязевский музеи, не говоря о Зоопарке?
Музейная коллекция бабочек — одна из крупнейших в России (более 50 тысяч экземпляров)
Конечно, сегодня гостей встречают не только чучела и анималистическая живопись, пусть даже и лучших мастеров. Дарвиновский музей в полной мере использует возможности новой техники: так, панорамные световидеомузыкальные шоу «Живая планета» и «Властелины Земли», интерактивные элементы и прочее преодолевают противоречие между статичностью экспозиции и вечным движением главного объекта музея — биологической эволюции. Но все это начинает работать, когда посетитель уже пришел. А вот кто же туда придет и зачем?
Как и во времена Котса, ГДМ — заведение прежде всего учебно-просветительское. Московские школы часто заказывают тематические экскурсии: числовые закономерности классической генетики гораздо лучше воспринимаются на конкретных мышах или кроликах, чем на абстрактных «признаках a и b». Но, по подсчетам сотрудников, около двух третей посетителей — это родители с детьми. Солидный академический музей фактически стал крупным досуговым центром семейного отдыха. «Мы могли бы организовать экспозицию серьезнее, строже в научном отношении, но наш главный «клиент» — ребенок. И мы должны строить экскурсии так, чтобы ему было не только понятно, но и интересно, а также предусматривать пункты для отдыха и развлечения», — говорит заведующий сектором палеонтологии Андрей Шаповалов.
Если, скажем, в музей явилась компания первоклассников, то вряд ли стоит им рассказывать про отличия аллопатрического видообразования от симпатрического. Но в зале «Микроэволюция» и для них найдется много интересного: специально для маленьких тут предусмотрена экскурсия «В гостях у Колобка». В ходе нее детям расскажут о том, каковы на самом деле животные — герои знакомых сказок. Что лиса не так уж хитра и, во всяком случае, не умнее волка, что медведь в самом деле косолап (маленьких экскурсантов научат даже ходить, «как косолапый мишка»), но отнюдь не неуклюж, что рыбы и вправду разговаривают, хотя, конечно, совсем не человеческим голосом... Для первого знакомства с животным миром — неплохо, а тот, кого это заинтересовало, может двигаться дальше, понемногу знакомясь с более сложными для понимания концепциями. И вообще, «есть такие любознательные дети, которые бегут впереди экскурсовода и проговаривают за него всю экскурсию. Или повергают публику в шок, произнося без запинки латинские названия динозавров. Иной раз думаешь: а они-то зачем сюда приходят?» — говорит ученый секретарь музея Юлия Шубина.
