В танце былинок на бегущей волне заметишь ты намек на свою судьбу, в мелькании теней на гладких камешках дна всплывут вдруг картины раннего детства, лицо матери и отчий дом, а в сплетении корней на том берегу видится копна волос, полулыбка, быстрый взгляд, и прорисуется знакомый с юности женский профиль.
Осень уже обильно прошила красным и желтым бисером кусты ивняка и карликовые березки на лугу, долина ручья упиралась в дальний синий хребет, а тот отгораживал синее небо от синего озера. Небесное от земного.
«И ничего этого ты не увидел бы, не появись дед так кстати, так вовремя… Сверху смотрел — все видал, как мы биноколя смотрим… Мой дорога возле твой дорога близко делал… Как дальше будет, тоже Он знает…
Да, парень, тогда ты просто испугался обильно хлынувшей из раны крови и не знал, что делать, как поступить…»
* * *
В тот день, после удачной охоты, Андрей спускался с холма к палатке, как вдруг заметил катящий ему навстречу пневматик. Зрелище для тундры редкое. Он поднял бинокль.
Человек у машины тоже разглядывал его в бинокль, и было в человеке этом что-то зловеще-знакомое… Едва успел Андрей подойти к и палатке и сбросить рюкзак с мясом, как ударила первая очередь и вдребезги разлетелся бинокль на груди.
Тогда, в гостинице краевого центра, к нему в номер без стука вошли двое затянутых в кожу парней. Один с перешибленным, почти плоским носом и шрамом на левой скуле, второй — молодой, улыбчивый. Без обиняков плосконосый предложил тридцать процентов за совместную обработку «территории». Андрей лишь рассмеялся, сказал, что понятия не имеет ни о каких территориях, и попросил гостей удалиться. Уходить гости не желали, но желали купить карту. Тогда геолог вышвырнул обоих в коридор.
Но «братки» не кинулись драться. Плосконосый, снизу вверх глядя на геолога, шкафом нависшего в дверном проеме, осклабился:
— Пожалеешь…
Андрей захлопнул дверь и возбужденно зашагал по комнате. Камешки он сбывал всякий раз другому покупателю. Подыскивал клиентов и договаривался о цене старый институтский товарищ, человек надежный. На кого теперь думать?
Вечером следующего дня, возвращаясь в гостиницу, Андрей заметил за собой вчерашних знакомцев. Они и не думали скрываться. Младший даже сделал геологу ручкой!
Примерно за квартал до гостиницы начиналась заброшенная стройка, огороженная высоким глухим забором. Все фонари здесь были разбиты, улица лежала в темноте. Преследователи прибавили шагу.
«Та-ак, значит, здесь… Ну, не думайте, ребятки, что на цыпленка напали…»
Войдя в темноту, Андрей резко оглянулся. Так и есть — бегут! Он повернул назад, и преследователи сами набежали на него. Удар пришелся старшему в перебитый нос. Мешком упал он на тротуар, звякнул и покатился по асфальту нож. Андрей подхватил лезвие и бросился на второго, но парнишка уже улепетывал, да так ловко, что сразу скрылся из глаз.
В гостинице Андрей обнаружил пропажу карты. Пометок на ней, правда не было, кроме единственной карандашной точки в том месте, где стояла палатка…
* * *
Собрав высохшее белье, Андрей поднялся к избе и здесь в голос рассмеялся: дед Евдоким испуганно отмахивался от огромного шмеля какой-то старой шапкой, а тот с тяжелым гудением, как бомбардировщик, пикировал на деда то справа, то слева заставляя его отмахиваться и испуганно приседать.
— Деда, — сквозь смех крикнул геолог, — что же вы!.. В пристройку — и дверь закройте!
— Ай, правда! Ай, пустой башка! Совсем, однако, старый стал! — дед быстро юркнул в пристройку.
Выяснилось, что Евдоким еще весной повесил на улице, на шест свою шапку, да и забыл про нее. Сейчас решил взять, а там «шмель свой щенки развел». Старик «щенков» вытряхнул, шмелю не понравилось…
На другой день, с утра, Андрей ушел к палатке, чтобы собрать рассыпанные там камни. Еще два пластиковых мешочка с янтарем были спрятаны километрах в двух от палатки. Весь груз можно было взять за один раз.
Покидая избушку, Андрей не мог не улыбнуться идиллической картине: на зеленой завалинке, угревшись на осеннем солнышке, мирно спали Евдоким и его собаки. Темное мозаичное лицо старого охотника, как бы составленное из кусочков всех оттенков коричневого, казалось частью дерева избы.
* * *
Издалека, очень издалека, слышен в тундре гул вертолета. Иногда за двадцать и за тридцать километров.
Этот звук, хотя и не походил на обычный гул турбин МИ-8, все же шел откуда-то сверху.
Вскоре показался и сам источник шума: низко над землей проплыла картинка из журнала — крошечный вертолетик выписывал над холмами круги и зигзаги.
Геолог сразу понял, кто это такие и чего хотят в тундре. Жаль, не успел… До палатки оставалось меньше километра.
Осторожно дополз Андрей до крупного валуна, снял рюкзак и карабин. Несколько взмахов ножом и широкий пласт моховой дернины легко отделился от мерзлоты. Под это бурое одеяло он и заполз, положил под живот пустой рюкзак, пристроил под руку карабин и замер.
Вертолетик несколько раз прошел вблизи, затем прямо над головой. Сквозь плексиглас кабины виднелись лица двух человек.
Разглядывая летающую невидаль, Андрей горько усмехнулся: в других странах с этим просто, но попробуй ты у нас, в России, получить права на управление любительским воздушным судном! Затаскают по кабинетам и комиссиям. Но деньги делают все…
Пилоты, наконец, обнаружили палатку и приземлились на берегу ручья. Держа руки на невесть откуда взявшихся короткоствольных автоматах, они обследовали окрестности, вошли в палатку. Вынесли оттуда мешок с янтарем и, прихватив лопату, отправились откапывать могилку. Андрей приник к половинке бинокля.
Из могилы был извлечен такой же короткоствольный автомат, — а дед ни словом не обмолвился, — и, погоди-ка! Один из гангстеров спрыгнул в яму и там, наверное, обыскивал труп. Выпрыгнув, он торжествующе развернул перед вторым большой бумажный лист: карта!
Затем тот же «налетчик» принес из кабины вертолетика фотоаппарат и заснял палатку, сгоревший пневматик на склоне и развороченную могилку. Строго с отчетностью в разбойничьей организации! Могилку кое-как забросали землей, отбросив в сторону крест, и забрались в кабину. Следуя извилинам реки, вертолетик пошел вниз по течению.
Андрей прикусил губу. Сейчас наткнутся на зимовье старого охотника… Предчувствие беды сдавило грудь, геолог заспешил назад, и никогда еще пеший способ передвижения не казался ему таким несовершенным, как сейчас.
* * *
Между тем в кабине аппарата происходил такой разговор:
— Глянь, изба! А на карте нету! Может он здесь? Давай?
Второй кивнул. Вертолетик легко подпрыгнул на моховых кочках у самой избы. Лопасти задрожали и остановились.
— Никого, даже собак, — удивился молодой крепкий парень, летевший «пассажиром», — значит, маску — на хрен?
— Ну.
Оба с открытыми лицами вышли из кабины, но тут дверь пристройки открылась, три рослых кобеля с лаем бросились на незнакомцев, а следом показался и сморщенный дедок с трубкой в зубах.
— Ну во-от… — у «пассажира» сразу испортилось настроение. Деда теперь придется убрать, приказ был строгий, а убивать парню не нравилось, не втянулся…
— Здоров был, дедушка! — весело гаркнул пилот. — Показывай свое хозяйство! Чужой человек, высокий, светлый, случаем не заходил сюда?
— Заходите, однако, чай пить будем!..
Гости Евдокиму сразу не понравились, потому что не понравились собакам. Псы, обычно приветливые и любопытные ко всякому новому человеку, сейчас исходили злобным лаем.
С утра было у Евдокима тоскливо на душе. Странный сон приснился. Будто он вновь ребенок. И пурга. И холодно. И бегает, ищет родителей… И будто он — чайка. И летит. И внизу блестит река… И будто Ульяна, умершая жена его, снова здесь. Сидит у воды, чистит рыбу. Но как холодно и одиноко! От холода он и проснулся, хотя, угретый собаками, спал на завалинке…
На деда уже не обращали внимания. Все перерыли в избе. Парень сунул в сумку шахматы, хотел и Библию, но пилот съязвил:
— Побойся Бога! Сколько народу ее в руках держало! Думаешь, они моются, эти «дети природы»? Через одного — туберкулезники! Подхватишь северный СПИД, не говори потом, что не знал!
Парень брезгливо отбросил книгу в угол, но шахматы все же взял, уж больно фигурки красивые, и принялся изучать старое дедово ружье.
В пристройке старший разбойник тряс перед лицом деда выстиранной рубашкой геолога, столь большой, что в нее без труда можно было бы поместить двух человек дедовой комплекции.
— Не молчи, дед! Куда ушел этот человек? Раз стирался, значит, давно здесь живет! Или двое их? Вся палатка изнутри кровью измазана… Ранены? Где они?
— Однако, был. Однако, ушел. Кажин человек свое дело есть.
