Часть из них содействуют американской компании «Уэбб рисерч» в поисках нефти. В окрестностях Нукуалофы есть несколько заброшенных скважин. Их бурили американцы, австралийцы и новозеландцы, объединившиеся в консорциум «Тонга-шелл» после того, как в 1969 году у берегов острова Эуа были найдены следы нефти. Но пробуренные у Нукуалофы скважины оказались пустыми. Австралийцы и новозеландцы вышли из консорциума, а контрольный пакет акций оказался в руках американцев. Тогда они и продолжили тщательное изучение геологических структур архипелага. В 1977 году в районе деревень Мауфанга и Хофуа на Тонгатапу были обнаружены месторождения нефти. Угасшие было надежды превратить Тонга в Кувейт Тихого океана вновь возродились.
Американцы продолжают поиски нефти. Австралийцы развивают туристский бизнес. А западные немцы, японцы и канадцы ведут переговоры о финансировании строительства крупного международного аэропорта на Тонгатапу.
Мои собеседники — от школьной учительницы до члена парламента П. Фолиаки — с гордостью подчеркивали, что табу на продажу тонганской земли иностранцам — весьма сильное оружие против проникновения чуждого образа жизни, против вторжения заморского капитала. Это одна из причин того, что на Тонга иностранцев меньше, чем в других островных государствах Океании.
Однако современные неоколонизаторы нашли способ обходить запрет. Сотрудник газеты «Кроникл» рассказывал мне о возмущении, с которым тонганцы восприняли весть о том, что европейцам удалось недавно приобрести земельный участок в центре Нукуалофы за 50 тысяч австралийских долларов. Когда разразился скандал, стало известно, что иностранцы давно скупают наделы, платя по 1500 долларов за участок в 8 акров. В той же «Кроникл» я прочитал сообщение о намерении короля с помощью Запада придать Тонга роль транспортного ключа региона. Через королевство будут проходить основные авиатрассы между Америкой, Азией и Австралией. Заинтересованность и намерение оказать «помощь» Тонга выражают многие западные страны.
Но сможет ли при этом маленькое островное государство у тропика Козерога сохранить свою самобытную культуру, экономическую независимость и политическую самостоятельность?
...Темно-зеленая полоска Тонгатапу исчезала на горизонте. Я никак не думал тогда, что придется вспомнить через год о путешествии на острова Тонга.
Ураган над архипелагом
Утро 4 марта 1982 года было тихим и солнечным. Синее безоблачное небо предвещало отличную погоду. Лишь приливные фонтаны на юго-западном берегу Тонгатапу вели себя необычно. Англичане назвали их «блоухоулз» — «взрывающиеся дырки», «пузыри». Здесь вода морского прибоя через тысячи пещер в недрах кораллового острова вырывается наружу из природных скважин на некотором расстоянии от берега. Когда море неспокойно, они бьют на высоту 20 метров.
Но в этот день фонтаны били значительно выше. Жители соседней деревеньки Хоума заподозрили неладное. Они знали, что сезон ураганов на Тонга и других тихоокеанских островах длится с декабря по апрель, но сильные циклоны обычно обходят Тонга стороной, достигая апогея разрушительной силы в районе Фиджи. Так было и в 1979 году, когда пронесшийся по южным островам циклон Мели, не причинив особого вреда Тонга, на Фиджи погубил пятьдесят человек.
На Тонга в жаркий и влажный сезон, когда дуют обычно северо-западные и северные ветры, морской накат лишь придает фонтанам возле деревеньки Хоума особую силу. В это безоблачное утро даже старожилы Хоума были поражены мощью водяных выбросов. Далее события развивались стремительно. К полудню небо укрылось облаками, ртутные столбики барометров в Нукуалофе неумолимо поползли вниз, приближаясь к тревожной отметке. Тучи налились свинцом, низко опустились над городом и всеми островами королевства. По радио был передан сигнал бедствия. Его не услышали в деревнях и на отдаленных островах — там радио нет. Но и без того жители поняли, что надвигается беда. В крупнейшую церковь Нукуалофы набилось более двух тысяч человек, надеясь укрыться под ее каменными сводами. Мощные раскаты грома, сверкание молний царили над притихшими островами.
Циклон вступил в свои права сразу. Порывы ветра сорвали крыши домов в городах, стекла лопнули, утварь, ветки понеслись в воздух. Бамбуковые крыши крестьянских хижин разметало начисто. Согнулись до земли стволы пальм. Под мощным обстрелом несущихся в воздухе на огромной скорости листов железа, шифера, досок, бамбуковых стволов и всего, что было поднято вихрем, обрушились недоспелые орехи, были срезаны кроны и всюду — как спички — переломаны стволы.
Мощный ливень сбил бананы, унес в море урожай с полей.
Стихия буйствовала недолго. Сильный ветер улетел с беззащитных островов. Небо прояснилось. Люди выбирались из своих убежищ. Земля была усыпана обрушившимися кокосами, плодами хлебного дерева и бананами. Все мокрое, побитое, вперемешку с обломками дерева, железа, опутано сорванными со столбов проводами. Многие деревья повалены, корни торчат в воздухе, пальмы лишились крон и стояли как столбы — безмолвные и унылые. Дома оказались без крыш, большая часть стен покосилась. Во многих деревнях вместо жилищ — замусоренные пустыри. Листья с деревьев облетели, они стояли голые, словно опаленные пожаром.
По данным правительства Тонга, причиненный циклоном ущерб хозяйству огромен. Пять человек погибли, тысячи остались без крова. Уничтожен весь предназначавшийся для экспорта урожай кокосового ореха, 90 процентов урожая бананов, весь урожай плодов хлебного дерева, от 30 до 60 процентов главных продовольственных культур — ямса, таро, маниоки. Страна, по весьма заниженным подсчетам, будет нуждаться в продовольствии не меньше полугода. Тонганцы надеются, что через полгода плодородная земля восполнит потери продовольственных культур. Но уничтожение экспортного урожая кокосов и бананов, несомненно, будет влиять на финансовое положение страны не один год. А сколько же времени потребуется для восстановления кокосовых плантаций.
Рудольф Гладких Нукуалофа — Москва
По дворам ходили пейлеваны
Первые два дня, что я провел в Ереване, Сурен только и делал, что объяснял с утра до вечера. И, кажется, это вошло у него в привычку. Мне нужно было разобраться в работе этнографической экспедиции, где участвовали молодые армянские ученые. Они обследовали множество деревень в республике, и результаты оказались, как я слышал еще в Москве, весьма интересными. Меня должны были взять с собой в деревню — посмотреть на работу в полевых условиях, и до этого следовало понять принципы и направления обследования. Мы копались в кипах опросных листов, и каждую запись Сурик растолковывал в доступной форме.
Но сегодня выходной день, и мы решили съездить в Гарни — недалеко от Еревана. Там ожидался народный праздник, да и храм в Гарни стоило посмотреть — первый век нашей эры, эллинистическая архитектура...
Мы шли вниз с площади Абовяна, направляясь к автобусной станции. Из-за угла вывернул микроавтобус, и от столба к нему устремилась маленькая, но шумная толпа.
— Бежим,— крикнул Сурик,— наш!
Люди с таким азартом хлынули к «рафику», что показалось: мест не хватит. Но, оказалось, многих пришли провожать родственники, они-то и создавали шум и впечатление суеты. Мест для сидения хватило всем, правда, устроились мы не рядом, и все-таки Сурик потянулся ко мне:
— Когда я был маленький, окраина была куда ближе к центру. Помню даже, во дворы еще заходили пейлеваны. Прямо шесты ставили и начинали...
Кто такие пейлеваны, я не знал, но промолчал, ибо видел, что через головы шумных пассажиров говорить ему было неудобно.
— Ничего... Скоро приедем.
Я украдкой взглянул на Сурена Ервандовича Бнгибаряна: маленьким он был лет двадцать назад...
За городом начались рыжие горы, дорога круто поворачивала то вправо, то влево. На поворотах в окно открывался отдаляющийся Ереван — все ниже и ниже, хорошо различимый в этот ясный день под блеклым осенним небом. А потом остались только сухие рыжие горы, гряда за грядой.
Крутанув в последний раз, мы въехали на обширную сельскую площадь, окруженную двухэтажными домами из серого камня. От нее шла аллея, обсаженная невысокими деревцами и кустами, и по ней двигалось множество людей. Под первым же кустом стоял деревянный ткацкий станок, а на нем работала женщина несельского вида. Руки ее двигались неспешно, продергивая уток. Она брала ножницы, подрезала нити, связывала их крошечным аккуратным узелком. Вокруг густо толпились люди, и она что-то им тихо объясняла, показывая то на мотки шерсти, то на узкую полоску готовой узорчатой ткани вверху рамы.
Рядом мужчина в берете работал резцом. Вздрогнув, завивалась широкая розово-желтая стружка персикового дерева. Вокруг скульптора стояли люди, но вопросов не задавали.
