Занзибар
От Момбасы всего час лета до Занзибара. Лететь над коралловыми рифами Индийского океана — все равно что заглянуть сверху в красочный мир диснеевских фильмов. Белые пятна съежившихся пеликанов за полосой прибоя, метнувшаяся из глубины стая рыб, напуганная тенью нашего самолета, и, наконец, сахарно-белые домики, раскиданные среди чего-то похожего на игрушечную мирту — на самом деле это оказывается гвоздикой, источником богатств Занзибара.
Пробыв на острове два дня, я почувствовал себя сбитым с толку, как гимназист, которому нужно писать первое сочинение. Что рядом с Занзибаром — Таити, Бали или Капри? Это добрый и гостеприимный город, пронизанный солнцем и обвеянный муссонами, город, где еще живут потомки Синдбада-морехода, где у индусов, которые во многих городах мира (кроме Индии) похожи часто на сварливых сорок или на раненую лань, открытые и веселые лица, где африканцы перековали свои старые цепи рабов на отливающие серебром браслеты, которые они носят на лодыжках.
...Раха Лео, бесспорно, райский уголок. В переводе «Раха Лео» означает «Отдыхай сегодня». Дети разных цветов кожи играли в крикет и футбол на зеленевшем поле, а взрослые — арабы, индусы и негры — сидели, потягивая свой вечерний кофе, который здесь подают в огромных конусообразных латунных кружках, начищенных до горячего блеска. Рядом с площадкой для игр возвышалось красивое белое здание, напоминающее по архитектуре смесь кафе, родильного дома, мечети и радиостанции; в данном случае, у микрофона выступал толстенький человек. Он сидел на столе, скрестив ноги, и читал коран, а передача шла прямо на репродукторы, развешанные по всему Раха Лео.
Когда появился гость, то есть я, вечерняя молитва была прервана, и я с ужасом сообразил, что мне придется выступать с речью перед жителями Занзибара. Любезный господин в красном, как помидор, тюрбане и сюртуке впихнул меня в стеклянную клетку и на звенящем незнакомом языке попросил включить звук; потом он перешел на английский, и я, к своему удивлению, понял, что, описывая снежный север, где живет «экзотический иностранец», он очень ловко вплетает в свой рассказ рекламу какого-то эскимо. Маленькие занзибарцы с восхищением и завистью смотрели на человека, который, если верить комментатору, проводит значительную часть своей жизни, бродя по колено в мороженом, так что когда мне наконец дали слово, у меня не хватило духу рассказать им правду о ноябрьской слякоти в Швеции — то, что она несъедобна, еще далеко не все... Вторым островом на пути был
Мадагаскар
Синдбад-мореход, рассказывая о загадочном острове Вакиак (в котором исследователь без труда узнает Мадагаскар), утверждал, что остров населен живущими на деревьях карликами, слонами и носорогами. Еще там живет ужасная птица Рох. «Носорог кидается на слона, поддевает его рогом и поднимает в воздух, но, когда кровь слона зальет носорогу глаза и ослепит его, сверху на них бросается птица Рох и — о ужас! — поднимает в когтях их обоих к себе в гнездо, на корм прожорливым птенцам». Здесь, конечно, есть некоторые преувеличения: на Мадагаскаре не водится ни слонов, ни носорогов, а что касается птицы Рох, то хотя она и появляется, но всякий раз оказывается самолетом компании «Эр-Франс».
Мадагаскар — это не Африка. Мадагаскар — сам себе континент, по величине равный Франции и странам Бенилюкса, вместо взятым. Здесь можно встретить вперемежку образцы самых разнообразных климатов и ландшафтов: пустыню Сахару, саванны Центральной Африки, рисовые поля Дальнего Востока, виноградники Оверни и альпийские озера Шварцвальда и Тюрингии, спрятавшиеся в темных хвойных лесах. За каких-нибудь два часа лета вы перенесетесь из Женевы на Таити, с Явы на склоны Килиманджаро. Кроме этих собранных со всего света ландшафтов, на Мадагаскаре есть и своп собственные, неповторимые: дикие, кроваво-красные утесы, леса баобабов, серых, как глина пли цемент, и похожих на колонны застывших мастодонтовых ног.
Животный мир острова первобытен. Такие биологические новинки, как слоны, носороги, крупные хищники и обезьяны, увы, отсутствуют. Зато в реках и озерах живут двоюродные братья бронтозавров юрского периода, в море, у берегов острова, плавают живые ископаемые — целеканты, а в лесах живут тихие, добродушные лемуры — особый вклад Мадагаскара в мировую фауну. Так же своеобразна и первобытна флора острова. Ботаник может привезти домой в своем багаже 740 различных сортов орхидей; если он по-настоящему любит цветы, в дорогу ему придется взять мясные консервы, чтобы кормить хотя бы самых прожорливых из мадагаскарских растений-хищников. Бродя по острову, он имеет большие шансы встретиться и с каким-нибудь представителем шести тысяч видов жуков, которые здесь водятся. Население живет, по-прежнему разбившись на группы по племенам. Это таналы («Те, что из леса»), они живут охотой и считаются мастерами резьбы по дереву; бецимизарака («Множество неразлучных»), которые возделывают кофе и ваниль на своей части острова; антаиморо («Те, что из долин»), в жилах которых течет арабская кровь. В восточных районах острова живут сакалава («Те, что из низин») — скотоводческий народ, рослый и статный, их женщины когда-то считались жемчужиной любого приличного гарема; махафали («Те, кто держит много запретного») — кочевники, славящиеся бюрократией, которую можно сравнить разве только со шведским крючкотворством. Заключают этот ряд амбанитанитра («Те, что под небесами»), бецилео («Множество непобедимых») и мерина, или хова, — малайцы. Мы приземлились на аэродроме Аривонимамо — для Мадагаскара это очень короткое название, почти как Хью у нас в Швеции. Обычно здесь города называются куда красивее — Амбатофинандрахана и Амбохимахасоанфанадиана, если упомянуть лишь пару из-за экономии места. Заглянув в учебник, мы прониклись глубочайшим состраданием к маленьким мадагаскарцам, которым приходится учить историю и географию своей родины. Сами мы не решились углубляться в славное прошлое острова; дело в том, что каждая страница пестрела такими фразами: «Когда Андрианампойнимерина стал королем, он заключил мир со своими родителями Андрианамботсимарофи и Раворомбатодамбохидратомо...»
Тут мы с Хасснером сдались. Позднее я узнал, что мадагаскарцам к середине XVIII века это тоже надоело, и они прибегли к лингвистическому приему, состоявшему в том, что каждый второй слог проглатывался. В полном соответствии с традициями и этой системой аббревиатуры портье в гостинице называл меня и Хасснера «мсье Стран» и «мсье Ас».
Путь от аэродрома к городу идет по красным илистым дорогам между зеленых склонов. Мы приехали на Мадагаскар в период дождей; над землей плыл туман, заползая в ложбины. Люди были одеты настолько одинаково, что это напоминало униформу. Мужчины, женщины, дети — все разгуливали в одном и том же: на плечах белая накидка, на макушке — обычная мужская фетровая шляпа. К тому же у каждого в руке был зонт. (Позже мы открыли, что одной из важнейших статей французского экспорта на Мадагаскар были шляпы и зонты; каждый уважающий себя мадагаскарец имел большой набор зонтов и носил иногда две или три шляпы сразу, чтобы показать свой богатый гардероб.)
Мы приехали в Тананариве (Тана по-местному) в пятницу — день, когда на городскую жизнь кладет свой отпечаток большой базар — зоман. Базарная площадь была полна людей, бродивших под тысячами белых зонтов. На зеленых камышовых подстилках возвышались пирамиды фруктов, овощей, лепешек, цыплят, яиц, а угол, отведенный для торговли цветами, горел золотым и красным от мимозы и бегоний. Я не могу перечислить все те базары, на которых мы побывали за время путешествия, но этот был чем-то не похож на них. Сначала я не мог сообразить, чем зоман в Тананариве отличается от других базаров, но потом вдруг понял: здесь стояла мертвая тишина! Закрыв глаза, я слышал лишь мягкий гул и щебет ласточек, гнездившихся под крышами. Здесь никто не торговался, надрывая горло, никто не ругался, не стучал по пустому жестяному подносу, чтобы привлечь к себе внимание, здесь не ныли нищие и уличные певцы. Зоман — это спокойные люди, которые встречаются для того, чтобы кивком или легким наклоном головы купить пли предложить товар, это случай проявить свое достоинство и выдержку.
Проезжая как-то через город, нам пришлось притормозить па перекрестке: мы встретились с каким-то праздничным шествием. Мужчины и женщины танцевали под звуки флейты и барабана, их накидки мягко колыхались, белея в вечерних сумерках. Впереди шел юноша, исполнявший, как видно, роль ведущего: его глаза горели от азарта, а в руках он нес нечто запеленатое в «ламбо» — так называется накидка. Когда мы подошли поближе, то увидели, что это нечто — мумия с пустыми глазницами. На шее у нее был венок, руки, напоминавшие две сухие ветки, сложены на груди.
