А тот самый мешок с надписью «диссертация» Гуляев до сих пор так и не надул. Хотя и ветра, и гололеда, и полевого материала у него предостаточно. Вот со временем, как всегда, трудно...
Совсем осыпалась изморозь — оголила провода и опоры, снег на перевале стал мокрый и липкий, закапало с крыши.
— Ну что, встретим весну? — сказал Гуляев.
Лопат на всех не хватило, и Токтогул принес из сарая несколько кусков фанеры, ледоруб и даже крышку от большой кастрюли. Мы начали раскопки дома с северной стороны, где было больше всего снега. Спрессованный ветром фирн поддавался туго, и мы изрядно взмокли, пока откопали одно окно.
Впервые с прошлой осени в дом хлынул солнечный свет. Комната повеселела и перестала походить на нутро подводной лодки, затерявшейся в толще океана. Кто-то открыл форточку — запахло талым снегом, близкой весной.
Повеселели и зимовщики. Гуляев явился к столу при галстуке. Мамин наконец снял с себя замасленную телогрейку.
— За весну! — предложил Гуляев.
— За весну! — поддержали его все и подняли кружки.
В центре стола стояла стеклянная банка с тополиной веткой.
«Попробуй-ка сразу отгадать: надолго пришел или мимоходом заглянул, как перелетная птица? Выдержит зиму или сбежит? Делу пришел учиться или отдохнуть после армии? Трудно вот так, с первого взгляда, угадать, не кудесник же я». Перед Гуляевым стоял парень в солдатском бушлате, с тощим вещмешком за плечами и стучал сапогом о сапог. Видно, крепко подморозил ноги, пока поднимался на перевал (чудак, не догадался по телефону «луноход» вызвать, а может быть, просто не захотел беспокоить...).
Парень сказал:
— Я энергетическое отделение Техникума до армии закончил, хочу к вам лаборантом.
Гуляев молчал, думал. После того случая, когда Иван Матвеевич остался один, первым, кто появился на Орто-Ашу, был Токтогул Ибрагимов. Весной он вместе с отцом перегонял отару овец на Сусамыр и случаем забрел на перевал, сел на камушек и стал наблюдать, как по опоре медленно взбирался человек.
— Чего глаза пялишь, цирк, что ли, помог бы лучше! — кричит ему с высоты человек.
И целый день Токтогул помогал Гуляеву поднимать на опору провода, а на следующее утро опять пришел на перевал. Отец Токтогула долго сопротивлялся, не хотел отпускать сына. Мол, наше дело чабанское. А Токтогул ответил ему гуляевскими словами: «А чабанам электрический свет не нужен?»
Аспирант Федор Мамин приехал на Орто-Ашу временно, выбрать тему научной работы, но занялся проблемой искусственной плавки гололеда и остался на Орто-Ашу надолго. Уже третья его зимовка близится к концу.
Когда их стало трое, Гуляев зачастил в гости к соседям-лавинщикам: сыграть одну-две партии в шахматы и заодно проконсультироваться по метеорологическим вопросам. Словом, начал Гуляев издалека, а потом все-таки перешел к делу: мол, проблему сухих и мокрых лавин вы успели изрядно изучить, дороги сейчас охраняют от лавин галереи, надолбы, дамбы, а вот про ЛЭП забыли. Стоит одну опору сбить, весь район надолго останется без электричества. «Влияние сухих и мокрых лавин на ЛЭП». Стоящая тема, а? Никто еще этим вопросом не занимался, целина...
— Ты же знаешь, что я в Антарктиду собираюсь, — начал отказываться Попов, начальник снеголавинной станции Тюя-Ашу.
— Тебя же по здоровью не пропустили. Давление шалит.
— И все-то ты знаешь. Попытаюсь еще разок.
— А чем у нас не Антарктида?!
Так Николай Попов, опытный зимовщик, стал младшим научным сотрудником на станции Орто-Ашу.
...А Сережа Коблов все смотрел на Гуляева, ждал и украдкой постукивал сапогом о сапог, чтобы отогреть ноги.
— Снимай сапоги, суши портянки. Голова, наверное, кружится и одышка? Это от высоты. Со временем пройдет, — сказал Гуляев и подумал: «Видно по всему — славный парень. Чувствую, не подведет. И работать будет, и учиться. Ведь настанет же время, когда тебе, Гуляев, придется уйти с перевала. На кого тогда останется станция? Может быть, вот на такого парня...»
Следующее утро выдалось пасмурное. Туман до краев наполнил чашу Сусамыра, низко над перевалом пошли тучи, поблекли снега, исчез рыжий Барометр, завертелся флюгер, заскрипели опоры, стали раскачиваться провода.
— Зачем ты все это затеял с окном, с весной? Знал же.
— Да так, потешиться немного, — ответил Иван и положил мой рюкзак в сани-«луноход». — Позвони домой, сыну, скажи, пусть хорошо заканчивает год и собирается ко мне...
Сани неслись по крутому склону, свистел снег под полозьями, бил в лицо ледяной ветер. А я искал взглядом людей на перевале и никак не мог найти. Их скрыли от меня снежные флаги, снова захватившие перевал Орто-Ашу. Зимовка продолжалась.
Е. Котлов, наш спец. корр.
Берлин сегодня — один из красивейших городов Европы. Это признает каждый, кто прогуляется хотя бы час по центральным площадям и проспектам столицы ГДР, а затем поднимется на телевизионную башню и посмотрит оттуда, с двухсотметровой высоты, на город.
...Последний приказ Гитлера гласил: «Столица рейха будет обороняться до последнего человека. Борьбу должно вести фанатически — всеми средствами обмана, хитрости и коварства». В предсмертном пароксизме страха отдано распоряжение взорвать мосты, заводы, склады, электростанции, затопить туннели метро, где спасаются от гибели женщины, дети, раненые. Тысячи людей, солдат и гражданских, бессмысленно гибнут перед самым закатом смрадной ночи фашизма...
...Столица Германии являет собой страшное зрелище. Это каменное кладбище. Один из каждых трех берлинских домов разрушен полностью, второй наполовину, третий поврежден. Уцелевшие в этих руинах люди надломлены и потрясены...
А победители ведут себя странно: лечат раненых, тушат пожары, откапывают засыпанных в подвалах, обезвреживают мины, раздают хлеб голодным — короче, поступают с побежденными совсем не так, как предвещала геббельсовская пропаганда. Немцы знакомятся с гуманизмом вчера еще враждебного мира, гуманизмом не показным, а природным, естественно присущим социалистическому строю. Начинается медленная и мучительная переоценка ценностей.
Советские солдаты взялись за восстановление городского хозяйства, пустили воду, электричество, газ. Начали налаживать городской транспорт. Вместе с «активистами первого часа» они уже через два месяца организовали работу шестисот предприятий.
Несколько первых лет ушло на то, чтобы дать людям самое необходимое: спешно восстанавливалось и ремонтировалось то, что еще можно было использовать. Только залечив свои самые страшные раны, Берлин смог приступить к планам нового строительства.
Старый Берлин был серым, низким, основная масса домов стандартная — трех-пятиэтажная. Рабочие кварталы отличались скученностью, унылостью, отсутствием зелени. Берлинцы называли свои дома «казармами в аренду». Новый Берлин решено было строить заново: дать людям больше простора, света, зелени.
В 1952 году по обеим сторонам бывшей Франкфуртераллее стали со сказочной быстротой вырастать многоэтажные светлые дома. Это был самый первый новый проспект не только столицы, но и всей республики. В его строительстве принимали участие берлинцы и энтузиасты из других городов. Советский Союз помог арматурой, автодорожными и строительными машинами.
Постепенно оправлялись от войны и другие районы столицы. Город упорно поднимался из руин. Но еще много лет спустя в Берлине оставались пустыри на месте разбитых зданий, половинки домов, мрачные, без единого окна, стены, на которых отпечатались следы разрушенных этажей или зигзаги рухнувших лестниц.
Генеральный план реконструкции Берлина, принятый Советом Министров ГДР летом 1968 года, рассчитан до начала третьего тысячелетия — молодое социалистическое государство смотрит в будущее смело и уверенно. Берлин будет иметь четыре «кольца» и пять главных радиальных магистралей.
Часть этого грандиозного плана была реализована к 20-летию республики, широко отмечавшемуся в 1969 году.
Долгое время площадь по обе стороны станции городской электрички «Александерплац» в центре города была огорожена забором. Сверху через стеклянные стены станции просматривалась широкая строительная панорама. Размах стройки поражал даже видавших виды москвичей. На слом шли целые улицы и переулки: нужно было дать простор будущему центру Берлина, откуда лучами разойдутся главные проспекты.
Когда к 20-летию республики заборы сняли, глазам восхищенных берлинцев предстала огромная площадь: раза в четыре больше прежней и во много раз красивее.
Вторым юбилейным подарком стала телевизионная башня. Она поднялась в самом центре столицы, как серебряная булава с круглой граненой головой.
