В Дубках, поселке гидростроителей, широко раскинувшемся на вершине горы, с которой открывается панорама Сулакского каньона с пробирающейся глубоко внизу голубой рекой, я познакомился с Владимиром Анатольевичем Портновым, энергичным начальником Чиркей-гэсстроя. Поселок было не узнать: среди множества многоэтажных домов затерялся тот дом, что был построен первым. Владимир Анатольевич рассказал, что здесь этот поселок поставили потому, что старейшины Чиркея захотели новый Чиркей возвести отдельно. Им пошли навстречу, а сами забрались сюда. Теперь жалеют. Чиркейцы все равно в Дубки идут — тут стадион, бассейн, отделения институтов, клуб, а жителям Дубков зимою здорово досаждает ветер. Ураганы бывают порой такие, что на ногах трудно устоять.
— Поздновато вы приехали, — заметил Портнов. — Знаю, вам же картину пограндиознее подавай, чтобы техника урчала, шел дым и дело кипело. Такого здесь уже не увидишь. Чиркейская ГЭС готова, дает свои два миллиарда киловатт часов в год, снабжает водой оросительные системы, осталось немного: мрамором облицевать, и дело сделано. А вот в Ирганае и Миатпи только разворачиваем фронт работ. Да, — сказал он, — останавливаться на Чиркейской ГЭС мы не намерены. Река может давать стране в год до восьми миллиардов киловатт, и потому на Сулаке и его притоках планируется построить до двух десятков ГЭС. Но это в будущем, а на очереди одна — ниже по течению, в Миатли, на двести пятьдесят тысяч киловатт, а другая выше, у Ирганая. Эта будет помощнее: на семьсот пятьдесят тысяч!
Сейчас, — пояснил он, — Чиркейская ГЭС должна учитывать и нужды рыбохозяйственников, и земледельцев, производить сброс воды порой только для них. А когда появится водохранилище Миатлинской ГЭС, то эту заботу можно переложить на нее, дав возможность Чиркейской целиком переключиться на выработку электроэнергии.
— Однако все-таки непростое это дело — строить в горах, — заметил я, припомнив, сколько волнений было, когда ударило под Кумторкалой. Всюду только и спрашивали: а как, не повредило ли что на Чиркейской ГЭС? Но там лишь кое-где осыпались скалы.
— Конечно, не просто, — согласился Владимир Анатольевич. — Вот, к примеру, в этом году мы собирались перекрывать Сулак у Миатли. Все было готово, а горный склон вдруг возьми да поползи — не сразу, по нескольку миллиметров в сутки. Но пришлось все силы бросить на то, чтобы остановить оползень. Или при строительстве той же Чиркейской ГЭС начались вдруг подземные толчки, которые тоже заставили нас подзадержаться со строительством. Теперь-то, когда построили плотину, они уже не страшны, но всякое бывает. Вот в семьдесят четвертом подземные воды едва не затопили, чуть не сорвали пуск первого агрегата...
Владимир Анатольевич помолчал, протер лоб, вспоминая.
— Что там произошло, теперь трудно сказать. Мы уже правительству доложили, что завтра готовы первый агрегат пускать, а вечером мне позвонили: на сто двадцатой отметке встали насосы, вода заливает. Вода хлынула в тело плотины снизу и стала подниматься к сто пятидесятой отметке. Если бы она прошла выше, нам бы пришлось демонтировать гидроагрегат и начинать все сызнова. Спасти могли только водолазы. Надо было спуститься сквозь тридцатиметровую толщу воды, пройти по коридорам, не заблудиться, отыскать в считанные минуты задвижку, предназначенную на этот экстренный случай, и открыть ее.
Дело было серьезное. И рисковое. Наслаивать я не мог. Но доброволец нашелся. Молодой парень. Фамилию я его сейчас запамятовал, но звать как — запомнил. Володей его звали. «Вы мне только объясните, — сказал он, усмехнувшись, — что эта задвижка собой представляет и где она находится, а как по коридорам там ходить — не надо. Это я изучил. Хорош был бы я рабочий, если бы не знал, что строю». Спустился и задвижку открыл. Не сразу, конечно. Поволновались мы, подсказывали ему по телефону, однако все сделал так, как надо.
А вот сейчас, прежде чем приступить к строительству Ирганайской ГЭС, мы должны прорубить в горах под Гимринским хребтом четырехсполовинойкилометровый туннель.
Да не какой-нибудь узенький, а автодорожный — широченный. Тоже дело практически новое — как-то нас встретят недра?..
Ну а историю освоения Сулака вы, конечно, знаете? — спросил меня Портнов. — Она начиналась с низовья реки...
Да, историю я слышал раньше от Юсупа Дадаева, одного из комсомольских работников Дагестана. Юсуп подбросил меня на «газике» к плотине, и мы долго стояли, разговаривая, не в силах оторвать взгляда от голубеющего моря.
— В начале века, да и раньше, — рассказывал Юсуп, — находились горячие головы, мечтавшие заставить Сулак работать, но дальше мечтаний дело не пошло. Вплотную взяться за Сулак позвало дагестанцев письмо Ленина.
Конечно, браться за строительство плотин в двадцатые годы, в условиях послевоенной разрухи, было невозможно. В своем письме-обращении к коммунистам Кавказа в апреле 1921 года Владимир Ильич Ленин, подчеркивая значение работ по электрификации и орошению, писал: «Орошение больше всего нужно и больше всего пересоздаст край, возродит его, похоронит прошлое, укрепит переход к социализму». Со строительства канала для орошения и началось будущее Сулака.
В том же двадцать первом году дагестанцы вышли на всенародную стройку. С кирками, мотыгами, лопатами. Пришли горцы из разных аулов. Советское правительство выделило несколько миллионов рублей. Помогали рыть канал отряды красноармейцев. И с делом, о котором прежде мечтали почти полвека, справились в два года.
Семидесятикилометровый канал, связавший Сулак с Махачкалой, дал возможность обводнить шестьдесят тысяч десятин раньше бесплодной земли, напоил город водой. Назван был этот первый канал именем Октябрьской революции. Дагестан за самоотверженный, упорный труд и смелый почин был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
А испробовав, что можно сделать, когда навалятся все разом, сообща, — продолжал Юсуп, — остановиться уже было нельзя. В тридцатые годы было задумано строительство плотины на Сулаке. Высотой она должна была быть в сто метров, но разве это не грандиозный замысел для тех лет?..
Овечьи отары перегородили нам дорогу, устремляясь к плотине. Я спросил у чабана, в какие края он держит путь.
— К верховьям, в Тляратинский район, — последовал ответ. — Пройдем через плотину и в горы.
— Ты знаешь, что неподалеку от Тляраты тоже собираются строить плотину? — спросил я.
— Давно ждем ее, — ответил чабан. — Геологи говорят, что тогда проложат хорошую дорогу, они найдут то, что ищут, и начнут в наших горах расти города. — И он зашагал к скопищу белых овец, привычно двигавшихся по плотине на ту сторону Сулака.
В. Константинов, наш спец. корр.
Молодое озеро
Лодки тихо колыхались на волне. Пышный июньский день шел под уклон, но солнце было еще светлым, далеким от заката. Под причальными цепями морщилось в стеклянной воде песчаное дно озера Кнаппензее.
Слева красовались лебединые пары: распахнув широкие крылья, они рассекали поверхность бухты и совершали горделивые пробежки, между водой и воздухом. Справа из кустов, прочеркнув воздух дугой незагорелого тела, сиганул в воду голенастый мальчишка. Вспенивая невозмутимую гладь, он ринулся к далекому противоположному берегу. Повернул, и через десять минут его голова снова возникла на слепящей платине солнечной дорожки. Он вышел на берег, искры влаги, шурша, осыпались на мягкую подушку пляжа. Треск мотоцикла заглох за кустами, негромкие голоса донеслись из-за ивовых ветвей. Мотоцикл мягко двинулся дальше по асфальтовой дорожке, ведущей вокруг озера. Мимо нас брел парнишка в мокрых джинсах. «Семь марок, штраф», — растерянно показал он нам квитанцию. Вода капала со светлых волос, голубые глаза озорно смотрели из-под челки.
— За что штраф?
— Купался не там — дно опасное здесь. Полицейский говорит: «Кнаппензее — молодое озеро». А какое же оно молодое? Лет двадцать ему.
Мальчишке, наверное, двадцать лет казались веком...
— Озеро действительно молодое, — сказал мне Хайнц-Йорген. — Водой его начали заполнять в пятьдесят пятом году. Здесь был мелкий, еще довоенный карьер...
Весь этот день я провела вместе с секретарем по пропаганде и агитации Котбусского обкома ССНМ Хайнцем-Иоргеном Генауком, а утро началось с того, что мы выехали из Котбуса на «Шварце Пумпе».
Недра Шпреевальда
Школьные учебники гласят: основу энергетики ГДР составляет бурый уголь... Ни в одной стране мира он не играет столь решающей роли, как здесь... По добыче бурого угля страна занимает первое место в мире, и составляет это более 260 миллионов тонн — треть мировой добычи.
