Профессиональное обучение преследует единственную цель — эмиграцию. Молодого человека принимают в тот или иной профцентр при условии, что он после его окончания будет работать во Франции. Для девушек имеются курсы домашнего хозяйства, но опять же — они существуют только для того, чтобы готовить служанок для метрополии. Каждый год от семи до восьми тысяч молодых людей вынуждены эмигрировать во Францию в поисках работы. Такая колониальная — в полном смысле — политика тормозит развитие страны, приводит к сокращению занятости как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Местные власти видят выход только в ограничении рождаемости и росте эмиграции. Последствия этого могут оказаться самыми серьезными: ведь страна лишается своих жизненных источников. Наконец, просто ненормально, что четвертая часть населения острова живет за многие тысячи километров от родной земли.
Молодежь Реюньона активно борется за ликвидацию колониальной системы управления, за право на самоопределение. В сентябре 1982 года на острове был организован марш «За демократию, подъем национальной экономики и культуры», в котором приняло участие свыше пяти тысяч человек. Две колонны манифестантов двигались навстречу друг другу и соединились в городе Ле-Пор. Участники марша выдвигали требования подъема национального сельского хозяйства, развития культуры, признания креольского языка государственным. А когда в реюньонском городе Сен-Луи молодежь и студенты островов Индийского океана собрались на свой первый фестиваль, все пели песню «Да здравствует Индийский океан — зона мира». На церемонии открытия фестиваля прозвучали и такие слова: «Мы хотим навсегда уничтожить ненависть».
В. Дзюбенко, Ю. Скоков
В суете каждого дня видим ли мы свой город?.. Чем старше становишься, тем пристальнее вглядываешься в то, на что раньше не обращал внимания. С какого-то момента Москва стала для меня как бы продолжением моего жилища, потребовала внимания, участия, ухода. И тогда мне открылся еще один неповторимый штрих ее облика...
Оказывается, в Москве сохранились удивительные образцы художественного металла — металлические ограды, ворота, балконные решетки, кронштейны козырьков над парадными подъездами старых домов. Конечно, московский металл скромнее петербургского, но при этом он неизменно подкупает некой соразмерностью по отношению к улице, дому, человеку.
Как бы ни спешил, всегда любуюсь оградой храма Петра и Павла на Новой Басманной улице. На ряд прямых прутьев мастер смело набросил крупные спирали растительных побегов и листьев. В верхнем поясе побеги, уходя из вертикального ряда, устремляются ввысь, как бы сливаясь с листвой стоящих рядом деревьев.
А как пройти равнодушно мимо ограды в Толмачевском переулке возле Третьяковской галереи? Отлита она была уральскими мастерами в середине XVIII века. Состоит решетка из сложных узоров, которые буквально перетекают друг в друга меж белокаменных столбов. Но это, пожалуй, самая известная ограда, а сколько иных прячется в городе, незаметно создавая уют, свойственный только старой Москве.
В поисках старинных решеток я нередко брожу по московским улицам и переулкам и со временем стал замечать, что кое-где распускается потихоньку нить железного кружева, нуждается оно в починке. Достаточно взглянуть хотя бы на решетку нижнего балконного ряда «Метрополя». Она разрушается...
Но вот я обнаружил и следы недавней реставрации на старинных решетках Арбата, в прилегающих переулках, в Замоскворечье. Значит, есть в нашем городе мастера, которые умеют обращаться с черным художественным металлом! Значит, не исчезло это ремесло!
Довольно скоро выяснил, что литейщики и кузнецы работают в научно-реставрационной производственной мастерской № 2 при объединении Союзреставрация. Не откладывая, я направился туда. Мастерская располагалась в стенах величественного Новоспасского монастыря на Москве-реке.
Владимир Андреевич Самойлов, начальник участка по восстановлению черного металла, гостеприимно разрешил посмотреть, как работают реставраторы. Сам он спешил на завод — получать материал, а потому, не мешкая, передал меня в «нужные руки».
— Идемте сначала в медницкую, там не так шумно,— предложил высокий молодой парень Александр Пятов, мастер участка.
Мы вошли во внутренний дворик, и тут я увидел то, что давно представлялось мне в воображении. Возле высокой монастырской стены, к которой приткнулось несколько низких построек, собственно и образующих дворик, лежали и стояли створы ворот, звенья оград, части оконных решеток, снопы прутьев с пиками на концах. В этот момент меня охватило ощущение подлинной, не сусальной старины. Я представил себя в одном из многих кузнечных двориков прошлого века. Когда-то кузницы имелись повсюду — и в больших городах, и на затерянных в снегах сибирских трактах...
Мы шли, а Александр рассказывал об Иване Павловиче Коренкове, Сергее Павловиче Лобачеве, Алексее Сергеевиче Галахове — мастерах, которые более двух десятков лет простояли у наковальни.
— Ну а каким образом попадает к вам художественный металл? — спрашиваю Пятова.— Почему восстанавливается все же не так много памятников кузнечного мастерства?
Пятов задумывается.
— Вообще-то,— говорит он,— заботу о металлических украшениях должен проявлять хозяин здания, ныне — это занимающее его учреждение. Но, к сожалению, есть пока организации-арендаторы, которым нет дела до красоты своего дома. Рачительные хозяева обращаются к нам в объединение. Работу по реставрации включают в план, составляют проектно-сметную документацию. После этого металлические украшения везут сюда, на кузнечный дворик...
По мне, как-то не вязались канцелярские слова — план, арендатор, документация, о которых толковал Саша,— с живым делом. Не соответствовали они и дедовскому оборудованию кузницы в монастырских стенах. Хотя я понимал: чем ближе к дедовским методам работы, тем достовернее реставрация. Согласен с Пятовым: не все нынешние хозяева исторических зданий обращаются за помощью к реставраторам. Но хотелось бы видеть и обратную связь — реставратор сам должен спешить спасти разрушаемое временем...
Правда, тут я живо представил, что было бы, если сюда, в Новоспасский, свезли на починку все поломанные решетки — они заняли бы весь монастырь! И маленький отряд кузнецов-художников вряд ли бы смог быстро привести в порядок все московское кружево. Для целой Москвы одной кузницы явно недостаточно, неплохо бы и расширить мастерскую, снабдить ее новым оборудованием.
Ведь каждая решетка или фигурный кронштейн, каких в столице бесчисленное множество, требуют от мастера индивидуального подхода, не просто умения, но и смекалки.
Пятов рассказал, как реставрировали ограду середины восемнадцатого века у церкви Ивана Воина на улице Димитрова, бывшей Якиманке. На первый взгляд работа была не очень сложная: вертикальный ряд прутьев с наложенным на них узором. Но часть ограды была утрачена, растительный орнамент решетки кое-где «завял». Всего одна секция сохранилась целиком, по ней, собственно, и удалось восстановить остальное. Ковали все мастера в этом крошечном дворике, куда решетку привозили звено за звеном.
Здесь же кузнецы выполнили и новые фонари для старого здания МХАТа, которые не отличить от прежних, оконные и балконные решетки музея А. С. Пушкина на Арбате, ворота и калитку дома Рябушинского у Никитских ворот — ныне дома-квартиры Горького...
Выходя из медницкого отделения, я случайно бросил взгляд на один из рабочих столов и невольно вздрогнул: там, словно бездыханная, лежала знаменитая мхатовская чайка со следами пайки. Ее тоже не пощадило время.
— Когда закончится реконструкция театра,— перехватил мой взгляд Александр Пятов,— чайка вновь займет свое место на фасаде.
Эта эмблема была создана для построенного в начале века здания МХАТа в бывшем Камергерском переулке, ныне проезде Художественного театра, архитектором Федором Шехтелем.
Вообще Шехтель, один из ярких художников московского модерна, оставил изумительную коллекцию кованого металла, которым он украшал возведенные по его проектам дома. Кованое узорочье, словно плющ, перекидывается с оград и ворот на лестничные перила, балконы, а от них — на стены здания, где бушует уже в камне, стекле, майолике.
...Я снова иду через полюбившийся дворик. Постоял, посмотрел, как мастер Аркадий Петрович Елисеев обмерял недавно привезенные ворота церкви Троицы в Кожевниках. Потом зашел к кузнецам. Под молотом простой металлический стержень принял на моих глазах вид спирали и превратился вдруг в затейливый орнамент. Мелькнула мысль, что вот так же, веками используя огонь, человек упорно искал красоту в бесформенном куске железа.
