— У-у-у, дьявол! — вырвалось у Бадди Иглтона, и он тут же покраснел, как до него Аманда Дамфрис.
— Что такое? — спросил Майк Хатлен.
— М-м-м... До прошлой недели у нас был целый ящик таких маленьких паяльных ламп. Из тех, что обычно используют дома, чтобы запаять протекающую трубу, или глушитель у автомашины, или что-нибудь в таком духе... Вы помните их, мистер Браун?
Тот мрачно кивнул.
— Распроданы? — спросил Миллер.
— Нет, они совсем не пошли. Мы продали всего три или четыре штуки и отослали остальные обратно. Вот зараза!.. Виноват... Жаль...— Покраснев так, что щеки его стали чуть ли не фиолетовыми, Бадди Иглтон снова смешался с толпой.
У нас, конечно, были спички, соль (кто-то смутно припоминал, что он когда-то слышал, что всяких кровососов и прочую нечисть вроде бы нужно посыпать солью), различные щетки и швабры с длинными ручками. Многие все еще бодрились, но я поймал взгляд Олли и заметил в нем спокойную безнадежность, которая хуже страха. И он, и я видели эти щупальца. И мысль о том, что мы будем бросать в них соль или отбиваться швабрами, казалась даже забавной, но забавной, как страшная карикатура.
— Майк,— сказал Миллер,— почему бы тебе не возглавить это маленькое мероприятие — укладывать мешки? Я хочу еще переговорить с Олли и Дэйвом.
— С удовольствием.— Хатлен хлопнул Дена Миллера по плечу.— Кто-то должен был взять на себя командование, и у тебя это отлично получилось. Добро пожаловать в наш город.
— Означает ли это, что я получу скидку с налогов? — попытался пошутить Миллер. Внешне он напоминал петуха: маленький, подвижный, с редеющей рыжей шевелюрой. Вообще Миллер был из тех, кто не может не понравиться при первом знакомстве и так же легко может разонравиться, когда пообщаешься с ним некоторое время. Из тех, кто знает, как делать абсолютно все лучше вас.
Доев шоколад, я взял банку пива, чтобы запить сладкое.
— Вот что я думаю,— сказал Миллер.— Надо отрядить с полдюжины человек обматывать швабры тряпками и обвязывать веревками. Потом надо будет приготовить несколько этих канистр с жидкой растопкой для угля. Если срезать с них крышки, можно очень быстро делать факелы.
Я кивнул. Идея была хорошей. Хотя наверняка недостаточно хорошей в глазах тех, кто видел, как щупальца утащили Норма. Но в любом случае факелы лучше, чем соль.
— По крайней мере, им будет чем себя занять,— сказал Олли.
Губы Миллера сжались.
— Дела настолько плохи?
— Вот именно,— подтвердил Олли.
К полпятому мешки с удобрениями и подкормкой закрывали все окна, за исключением небольших проемов для наблюдения. У каждого из них сидел дежурный со вскрытой банкой угольной растопки и горкой самодельных факелов. Всего сделали пять проемов, и Ден Миллер организовал смену дежурств. К полпятому я уже сидел на мешке у одного из проемов, Билли примостился рядом, и мы всматривались в туман.
Сразу за окном стояла красная скамейка, где люди иногда поджидали друг друга, поставив рядом сумки с покупками. Дальше начиналась автостоянка. Плотный тяжелый туман медленно перемещался. Один вид его заставлял чувствовать себя безвольным и проигравшим.
— Папа, ты знаешь, что происходит? — спросил Билли.
— Нет, малыш,— ответил я.
Он замолчал, разглядывая свои руки, лежащие на коленях.
— А почему нас никто не спасает? — спросил он наконец.— Полиция, ФБР или еще кто-нибудь?
— Я не знаю.
— А ты думаешь, с мамой все в порядке?
— Билли, я просто не знаю,— ответил я и обнял его за плечи.
— Я очень хочу к маме...— прошептал Билли, борясь со слезами.— Я больше не буду плохо себя вести...
— Билли...— сказал я и остановился, ощутив в горле соленый привкус и едва сдерживая дрожь в голосе.
— Это когда-нибудь кончится, папа? Кончится?
— Не знаю,— ответил я, и он уткнулся лицом в мое плечо. Я положил руку ему на затылок и почему-то вспомнил вечер того дня, когда мы со Стефф обручились. Я смотрел, как она снимает простое коричневое платье, в которое она переоделась после церемонии. На бедре у нее был большой фиолетовый синяк, оттого что за день до венчания она ударилась о полуоткрытую дверь. Помню, я смотрел на этот синяк, думая: «Когда она наставила себе этот синяк, она была еще Стефени Степанек», и испытывал что-то вроде удивления. Потом мы лежали рядом, а за окном сыпал с тускло-серого декабрьского неба снег.
Билли заплакал.
— Тш-ш-ш, Билли, тш-ш-ш,— говорил я ему, чуть покачивая голову, но Билли продолжал плакать. Такой плач умеют успокаивать только матери.
В «Федерал Фудс» наступила преждевременная ночь, и Бад Браун раздал штук двадцать фонариков — все, что были в запасе.— Нортон от лица своей группы громко потребовал выделить фонари для них и получил два. Пятна света запрыгали по проходам, словно беспокойные призраки.
Прижимая к себе Билли, я продолжал смотреть в проем между мешками. Молочный полупрозрачный свет снаружи почти не изменился. Стало темно, оттого что мы заложили витрины мешками. Несколько раз мне казалось, будто я что-то вижу, но скорее всего мне это просто казалось.
Билли снова увидел миссис Терман и, обрадовавшись, побежал к ней, хотя она и не приходила посидеть с ним целое лето. Ей тоже выделили фонарик, и она позволила Билли поиграть с ним. Скоро Билли уже выписывал свое имя лучом на чистых стеклянных панелях шкафов с замороженными продуктами. Оба они, похоже, были одинаково рады видеть друг друга и через какое-то время вдвоем подошли ко мне. На груди у Хэтти Терман, высокой, худощавой женщины с красивыми рыжими волосами, в которых только-только начала появляться седина, висели на цепочке с орнаментом очки — такие очки, как я понимаю, с полным правом могут носить лишь женщины средних лет.
— Стефени здесь, Дэвид? — спросила она.
— Нет. Дома.
Она кивнула.
— Алан тоже. Долго тебе еще дежурить?
— До шести.
— Что-нибудь видел?
— Нет. Только туман.
— Если хочешь, я побуду с Билли до шести.
— Ты хочешь, Билли?
— Да. Можно? — ответил он, медленно выводя фонариком дугу над головой и глядя на игру света на потолке.
— Господь сохранит твою Стеффи и моего Алана,— сказала миссис Терман и увела Билли за руку. Она сказала это с искренней убежденностью, но в глазах ее не было уверенности.
Около пяти тридцати в дальнем конце магазина послышались громкие спорящие голоса. Кто-то над чем-то рассмеялся, и кто-то — я думаю, это был Балди Иглтон — выкрикнул:
— Вы все сумасшедшие, если туда собираетесь. Несколько лучей света сошлись в центре группы спорящих, потом двинулись вместе с ними к выходу. Резкий издевательский смех миссис Кармоди, напоминающий неприятный звук, раздающийся, когда ведешь пальцем по грифельной доске, расколол тишину. А над гомоном голосов послышался адвокатский тенор Нортона:
— Позвольте пройти! Позвольте нам пройти!
Мужчина, дежуривший у соседнего со мной проема, оставил свой пост и пошел посмотреть, из-за чего крики. Я решил остаться на месте: люди все равно двигались в мою сторону.
— Пожалуйста,— говорил Майк Хатлен,— давайте все обговорим.
— Нам не о чем разговаривать,— заявил Нортон. Из темноты выплыло его лицо, решительное, но изможденное и несчастное. В руках он держал один из выделенных «Обществу» фонариков. Закрученные пучки волос все еще торчали у него за ушами, как украшение рогоносца. Нортон вел за собой маленькую группку людей — пять человек из тех девяти или десяти, что были с ним вначале.
— Мы идем на улицу,— объявил он.
— Что за сумасшествие?! — спросил Миллер.— Майк прав. Мы ведь можем все обсудить. Мистер Маквей жарит кур на газовом гриле, и мы сможем сесть спокойно, поесть и...
Он оказался на пути Нортона, и тот оттолкнул его. Миллеру это не понравилось. Лицо его налилось краской.
— Можете делать что хотите,— заявил он.— Но вы ведете этих людей на смерть.
Ровным тоном, свидетельствующим о непреклонной решимости или о непробиваемом заблуждении, Нортон сказал:
— Мы пришлем вам помощь.
Один из сторонников Нортона пробормотал что-то в его поддержку, но другой в этот момент потихоньку скользнул в сторону. Теперь с Нортоном осталось четверо. Может быть, это не так уж и плохо: даже самому Христу удалось найти только двенадцать.
— Послушайте,— сказал Майк Хатлен.— Мистер Нортон... Брент, останьтесь по крайней мере поесть. Горячее вам не помешает.
— Чтобы дать вам шанс продолжить ваши уговоры? Я слишком много времени провел на судебных заседаниях, чтобы попасться на эту удочку. Вы уже одурачили с полдюжины моих людей.
— Ваших людей? — Хатлен почти простонал.— Ваших людей? Боже праведный, что это за разговоры? Они просто люди, и все. Это не игра и тем более не судебное заседание. Там, снаружи, бродят какие-то твари, другого слова и не подберешь, так какой же смысл рисковать своей жизнью?
