class="p1">— Так, а где зарплата?
— Та какая зарплата?
Семейная разборка набирала обороты и я, воспользовавшись ситуацией, выскользнула из квартиры: вряд ли поспать мне тут дадут, да и кормежка явно не предвидится, а вот список дел у меня на сегодня большой.
И начну я, пожалуй, с магазина спецодежды.
Дорога к магазину, как удалось выяснить у дворника, пролегала мимо дяди Витиного дома. И я решила на секунду заскочить, узнать как дела. Вдруг она уже вернулась, и я сейчас покончу с борщевиком и спокойно займусь своими проблемами.
Как в воду глядела. Они вернулись. Без мешков, правда.
В доме дяди Вити, на кухне, переминаясь с ноги на ногу, стоял Хвощ.
— Ну что там? — недовольно дёрнул головой дядя Витя-Пузырь, прикуривая папиросу.
— Там это… — запинаясь тяжело вздохнул Хвощ и тоскливо уставился в окно.
— Да говори ты! — рыкнул на него дядя Витя, выпуская клубы дыма.
— Мешков нету, — хмуро пришел ему на выручку Яша и тоже посмотрел в окно.
— Как нету? — не поверила я, — развязались?
— Да нет, вообще нету.
— Так идите, блядь, и найдите! — рявкнул дядя Витя так, что зажженная сигарета упала ему на живот, что отнюдь не добавило ему благодушия.
Мы выскочили из дома.
После длительных нудных расспросов, кто был в то время у оврага, удалось найти мелкого вихрастого пацана, который пускал в ручье кораблики и видел, как какой-то дядя выудил два мешка и забрал с собой. А дальше выяснить, что это за дядя такой в небольшом городке было вопросом пятнадцати минут.
И вот мы, наконец, подошли к миленькому, по-мещански опрятному, дворику. За выкрашенным забором уютно светлел свежевыбеленными стенами чистенький домик, на окошечках резные ставенки, дворик выкошен, везде всё ладненько — нигде ни сорняка, ни сориночки. Красота-лепота, в общем.
Во дворе хлопотала женщина. Предпенсионного или свежепенсионного возраста. Такая себе, вполне ещё в соку, в общем.
Я присмотрелась: женщина держала за крылья гуся, которого пыталась примостить на колодку. Гусь сердито вертел длинной шеей и ложиться на колодку категорически не желал. Но женщина таки пристроила его, подняла топор и с размаху опустила. Послышался глухой удар, и гусь орать перестал.
— Здрасьти вам, — заискивающе-вежливо поздоровался из-за забора Хвощ.
— Чего надобно? — неприветливо спросила женщина, не выпуская из рук топор, с которого капала густая гусиная кровь.
— Мешки ищем, — сообщил Яша деловито. — Два мешка. С семенами. Нам тут подсказали, у вас они.
— Нету! Врут всё! — заполошно взвизгнула женщина, опасливо покосившись на неприкрытую дверку клуни, — ничего не знаю! Уходите! А то милицию щас вызову! Хулиганы!
— Да мы посмотрим только, — сказал Яша, заходя уже во двор, — что, мамаша, всполошилась так? Расхищаем государственное имущество?
— Пошел вон отседова! — заверещала женщина, — Люди! Люди-и-и! Убивают!
— А ну, нишкни, — цвыркнул ей Яша и та испуганно утихла.
— Я клуню гляну, — сказал мне Хвощ, — а ты в сенях.
Пока я осматривала сени, Хвощ издал радостный возглас, который сразу же сменился злобным:
— Ты где семена дела, мать? Говори!
— Не знаю! Не я это!
Я выскочила во двор. Там вовсю шла разборка: растерянный Хвощ вытащил один полный мешок и второй на треть пустой.
— Где семена, я тебя спрашиваю?
— А нету, — сжала губы в одну тонкую линию женщина, и, подбоченясь, хмыкнула, — И вот что теперь? Что ты мне теперь сделаешь?
— Каюк тебе теперь, — спокойно ответил Яша, отобрав у женщины топор.
Та побледнела.
— Так где, говоришь, семена дела? — переспросил Яша, рассматривая подсыхающую кровь на топоре.
— На огороде, — пролепетала женщина, ещё больше бледнея, — посеяла я их. Кто ж знал, что они ваши.
— Твою ж мать, — аж удивился Хвощ, — ты хоть соображаешь, дура, что ты посеяла?
— Морковь, — растерянно ответила та и зарыдала. — Ильюха сказал, что новый сорт агрономы привезли. А у меня кабаки не взошли, место как раз было. А я ж этому ироду ещё две бутылки первача взамен отдала!
Подталкиваемая Яшей, женщина, всхлипывая, провела нас в огород, где нашим глазам предстала огромная латка свежевскопанной земли, соток на пять-шесть, промеж аккуратненьких грядочек с овощами.
— Вот, — хмуро кивнула на землю женщина, подтвердив мои самые страшные опасения.
— Что теперь делать будем? — задумался Хвощ. Яша и себе задумался. Внезапно женщина ловко извернувшись, пнула Яшу и вырвалась из его рук.
С криком она отбежала к пруду в конце огорода и развернулась, тыкая в нас кукиши:
— Уроды! Изверги! — верещала она, — Хулиганьё! Скоты! Тьфу на вас!
Она ещё что-то прокричала, внезапно развернулась спиной и, нагнувшись и высоко задрав подол, показала нам голую жопу.
Проверещав ещё что-то сердитое, женщина опустила подол и резво скрылась в лесочке.
— Что делать теперь будем? — опять спросил Хвощ и все взгляды уставились на меня.
— Может обратно выкопаем? — предложил Яша.
— Там семена останутся, в земле, — не согласился Хвощ.
— А если глубоко копать? — запустил пятерню в волосы Яша.
— Хоть бери да бетонируй теперь эти грядки, — потёрла слипающиеся глаза я.
— Что за дебош ты устроила в городе, а, Горелова⁈ — Бармалей говорил вроде тихо, но меня проняло аж до печёнок. — Почему мне звонят из ГУВД со странными вопросами⁈
Я вздрогнула, а Бармалей уставился на меня колючим взглядом. Вид у него был донельзя сердитый, еле сдерживаемый гнев плескался в глазах:
— А я тебя, между прочим, отпустил в город под свою ответственность! Под свою, Горелова! А ты что там натворила⁈ Кстати, а что? Рассказывай давай!
Я опустила голову и потупилась. А что мне было говорить? Не буду же я рассказывать, что огород той вредной тётке мы-таки залили бетоном? И не только ей. А ещё заодно три огорода её предприимчивым соседям. Которые тоже позарились на дармовую «морковь» за две бутылки первака. Будут теперь у них собственные танцплощадки прямо посреди огородов. Потому что я не представляю для чего ещё можно использовать эти неравномерно забетонированные участки.
— Я тебя на сколько отпустил в город, Горелова? — свистящим шепотом продолжал обличать меня Бармалей, — на сколько, а?
Я молчала. Сидела, не поднимая головы.
— Молчишь, да? Правильно, молчи! А отдуваться за тебя перед Ледковым должен я⁈ — взорвался Бармалей, — ты у следователя, между прочим, в подозреваемых числишься! Александр Владимирович по-человечески закрыл глаза на твою отлучку в город! Пожалел тебя, убогую! В больницу отпустил! Швы снять! Швы, Горелова, швы! А ты что сделала⁈ Поставила весь город на уши! Его же теперь из-за тебя туда вызвали! Из-за тебя, Горелова!
Уши мои заалели.
— А мы, Горелова, из-за тебя четыре лишних дня торчим в Кедровом! Я людей на работу принял! Шесть человек! А они теперь вынуждены тут торчать! Из-за тебя! А их кормить надо, Горелова! И проживание оплачивать! Это из чьего кармана будет, а⁈
Я опустила голову ещё ниже.
— И пока благодаря тебе, Горелова, я тут прохлаждаюсь, в отряде, между прочим, чёрт его знает, что, может, происходит! И я уверен, что вся работа стоит, пока мы здесь! А вегетация, между прочим, короткая! И вот с кого потом спросят! А⁈ С кого⁈ Что мы в отчёте писать будем, если всю работу не сделаем⁈
И в таком духе примерно на полчаса. Я сидела и молча обтекала. Ну, а что мне было говорить? Бармалей прав. Я накосячила. Но жалею лишь о том, что так тупо попалась. Если бы мне пришлось провернуть всё заново, я сделала бы это опять. Да кто же знал, что этот урод Ильюха побежит в милицию доносить? Во люди! Мало того, что свистнул семена борщевика из ручья и потом толкнул их за первак соседям, так он ещё на нас донёс! У нас украл и на нас же потом донёс! Хотя, если бы я увидела, как моим соседям какие-то люди насильно бетонируют огороды — не знаю, как бы поступила я. Но всё равно он неправ.
— Горелова! — сказал Бармалей тоном уставшего от жизни человека, — вот скажи, что мне с тобой делать?
Я пожала плечами, собираясь с ответом.
Но тут скрипнула дверь и заглянул Володя. Это был новый член отряда, и, насколько я поняла, он занял место их негласного лидера.
— Иван Карлович! — сказал он, — всё готово. Вас только ждём.
— Сейчас буду, — коротко сказал Бармалей и рыкнул мне, — Горелова, собирайся давай! Через четыре минуты выезжаем. Но разговор с тобой мы продолжим позже!
Ну, а что мне собираться?
