Потом мы засели дома, закрывшись на примитивные крючки, Я осматривал и снаряжал карабин. Волки тем временем исчезли.
Ночью мы несколько раз выходили на крыльцо. Слушали, как Моква стонал, рычал и чмокал. Стая здорово отделала бедолагу.
Продержал нас Моква в напряжении двое суток, а в ночь на третьи ушел. На полу сарая в пятнах крови торчали примороженные клочья шерсти, но следы медведя в тундру были чисты. Выходит, зализал раны.
С месяц Моква бродил по снегам, его видели и подкармливали буровики и оленеводы. А потом пропал. Видно, нашел местечко, где можно было спокойно доспать зиму.
Объявился он только весной. Первым его, конечно, увидел сын, лакомившийся на склоне морены прошлогодней шикшей.
— Скоре-ей, смотрите, наш Мо-оква бежит! — услышали мы как-то ликующий голос.— Ур-р-ра!
Я посмотрел, повздыхал и принялся убирать на улице все, что «плохо» лежит...
Волки после неудачной погони за медведем снова вышли на след Рэквыт. И тогда она сделала петлю по горам вокруг озера, разыскала совхозное стадо и на остатках сил довела своих соплеменников до него. Мы долго обдумывали этот маршрут Рэквыт и назвали его «Петлей разума».
А стая Нымэйынкина?
Она осталась в окрестностях перевалбазы, питаясь на многочисленных колониях леммингов. Ближе к весне пропала. Потом пастухи видели след стаи высоко в горах. Он вел на юг. Нымэйынкин увел собратьев в родные угодья.
Николай Балаев
Счастливчики, которым удалось записаться в очередь на лекцию профессора Нейла Халлама, томятся в ожидании не один месяц. Лекция эта проходит вне стен Мельбурнского университета. Нейл Халлам вот уже десять лет изучает «дыры» — уникальные подводные расселины и пещеры в соседнем штате Южная Австралия. Последние годы он подключил к сбору информации студентов-биологов. Но за один раз много народу не возьмешь: даже такой знаток пещер, как Халлам, всегда берет с собой опытного гида. Подземное царство велико и запутанно. Чтобы отправиться с профессором, мало быть прилежным и дисциплинированным — необходимо еще и отлично нырять с аквалангом. ...Выезжают рано утром. Нейл Халлам, трое студентов и гид, Джон Маккормик, укладывают свое снаряжение для подводного плавания в багажник пикапа.
Солнце встало, но его пока за холмами не видно. Пикап выезжает из дремлющего поселка Маунт-Гамбир, столицы пещерного края, и мчится по берегу Голубого озера, лежащего в кратере давно потухшего вулкана.
У спутников есть официальное разрешение на ныряние в пещерах. А Джон — профессиональный гид, прошедший курс обучения в Ассоциации спелеологов-подводников.
В сегодняшнее путешествие просился Фил Поттер — когда-то он был преуспевающим бакалейщиком, потом увлекся, как шутили соседи, «присох» к подводному царству. И стал первооткрывателем большинства расселин и пещер. Это было двадцать лет назад. Поттер стал гидом и для туристов, и для ученых. Однако наплыв посетителей увеличивался — возросла и опасность. Лет десять назад за год погибло сразу одиннадцать спелеологов-новичков. Власти закрыли доступ в самые трудные и интересные пещеры. Самые опасные даже замуровали навеки. В другие можно попасть лишь по специальному разрешению.
Поттер — ныряльщик старый, опытный — оказался не у дел: отстал от времени, не знает новейшего снаряжения. За самовольные же посещения нещадно штрафуют. Поэтому Джону Маккормику пришлось отказать Поттеру, хоть именно он когда-то открывал ему секреты подводного царства.
Пикап останавливается у деревянной пристани. Здесь начало озер Пикканини — цели путешествия.
Профессор достает фотографии озер с птичьего полета и показывает студентам, в каком месте начинаются «дыры».
— Точно сапог,— говорит один из студентов, заглянув через плечо Халлама. Профессор соглашается: и впрямь очертания озер напоминают карту Италии. Вокруг крупных озер, среди болотистых лесов, россыпь прудиков. Некоторые таят в своих глубинах ходы в подводные лабиринты. Невидимые царства прячутся где-то под сосновыми лесами, под лугами. Там вечная темнота.
То, что на аэрофотоснимке было «каблуком» сапожка, с берега выглядит уютной бухточкой.
— Глубина расселины пятьдесят семь метров, ширина — шесть,— рассказывает Халлам.
Такие карстовые «дыры» встречаются кое-где в мире, но здесь, в Южной Австралии, они отличаются разнообразием строения и чрезвычайно прозрачной водой.
Обилие озер и прудов создает характерную особенность ландшафта и по горизонтали и по вертикали. Если пустоты в земле находились близко к поверхности, то верхний ее слой проваливался и в прогибе скапливалась вода. Озеро Пикканини — как раз пример отрогного провала почвы. Но в этом провале есть ответвления — полости. Если бы гигантским ножом просечь здесь землю на сотни метров вглубь, то разрез был бы похож на исполинскую головку сыра.
Наконец, аквалангисты надвигают маски и уходят вглубь — вниз по расселине, среди густых кущ водорослей,— ко входу в Собор.
Маккормик делает призывный жест рукой и вплывает в клубок водорослей. Студенты следуют за ним, протискиваясь в узкую щель. Полумрак сменяется полной темнотой, которая словно густеет от тщедушного лучика фонаря.
Студенты направляют лучики фонарей в разные стороны — тьма, стен нет. Ощущение бездонной пропасти. А когда Маккормик и Халлам устанавливают несколько небольших прожекторов, былые страхи проходят. Зал — размером с готический собор. И фонариками всей его красоты, конечно, не охватить. Аквалангисты зависли у дна, своды высоко-высоко, слоистые стены глыбятся вверх — где прямо, где арками. По углам мерещатся статуи, в центре — алтарь, наверху проходы в другие пещеры — словно лестница на хоры.
Вдруг тень — угорь из щели выметнулся и змеится подальше от света.
Освоившись в Соборе, студенты замечают, до чего прозрачна вода — будто ее и нет вовсе. Телом ощутить можно, а зрительная иллюзия рождает чувство полета. Не зря профессор говорил, что аквалангист здесь ощущает себя как бы в невесомости.
Гид ведет группу вверх к пещеркам, входам на «хоры». Халлам, так долго учивший студентов плавать, не поднимая ила, сам забылся, и его ласты поднимают тучи ила. Выбираются все из пещеры на ощупь.
Внезапно яркий луч солнца бьет в подводное подземелье. Здесь стали видны сказочные сады водорослей. Иные пловцы сравнивают их с ухоженными английскими парками. Поттер, бывало, ворчал (про себя, конечно): плывешь внутри кастрюльки с овощным рагу.
Из сплетений водяных лютиков поднимаются стройные стебли триостренника. Клубни его съедобны, аборигены, рассказывают, разнообразили ими свой рацион.
Все окрестные «дыры» славятся прозрачнейшей водой. Это связано с тем, что из подземных ключей бьет дождевая вода, профильтрованная мощным слоем известняков. В ней много кальция. Органические остатки в озерах и пещерах очень быстро выпадают на дно. Буйная растительность удерживает ил на дне. Вода меняется быстро и не застаивается. Ряску можно увидеть на поверхности только «дыр-одиночек», не связанных со всей системой пещер.
Благодаря исключительной прозрачности воды фотосинтез зеленых растений на глубине необычайно интенсивен. Света так много, что некоторые растения развили красноватую окраску — защиту от избытка солнца. Обычно кислород выделяется подводными растениями невидимо. Но если улитка, угорь, рачок повредят лист, трещинка заметно выделяет пузырьки кислорода, которые поднимаются вверх, как в бокале шампанского.
Озера Пикканини немного солоноваты, в их воде достаточно фосфора и азота, а значит, много фитопланктона и одноклеточных водорослей — основы сложных пищевых цепей. В Юэнсовых прудах, которые накануне посещали студенты с профессором, вода прохладнее — пятнадцать градусов, в ней кислорода растворено больше. Зато фосфора и азота в ключевой воде тех прудов меньше, и это отражается на растительности — она там куда скудней.
Юэнсовы пруды — первая часть лекции Халлама. Они названы так в честь незадачливого здешнего полицейского Юэнса, который лет сто назад провалился в них как был — в форме и верхом, вместе с лошадью. Искали его, а обнаружили три расселины, и в каждой по нескольку пещер. Самая большая расселина шириной тридцать метров, глубиной десять. Пруды соединены восьмимильной речушкой Эйт-Майл-Криком, которая что ни день несет в океан двести тысяч кубометров воды. Хотя в Австралии «криком» называют пересыхающие реки, Эйт-Майл-Крик никогда не иссякает. Ключи — очень сильные, напор потока чувствуется особенно в соединяющих их протоках.
