Наблюдать за повадками этих ровесников мамонтов весьма любопытно, хотя подчас и небезопасно.
Если послушать бывалых полярников, то создается впечатление, что большинство их встреч с овцебыками заканчивалось неприятностями.
Есть у овцебыков, особенно у старых, привычка впадать в этакую прострацию и часами стоять на месте, подобно монументам. Ездившие на Грумант полярники видели такого «размышляющего старичка» на одном и том же месте чуть ли не все лето. Таким же образом вел себя другой его мохнатый сородич, обосновавшийся в Колсбее. Однажды приехавшие туда туристы с Пирамиды были несказанно обрадованы, обнаружив овцебыка между старых построек. Защелкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры — бык стоял как манекен. Появились желающие попасть в кадр с быком. Кто-то тронул его палкой — тот не шелохнулся. Но тут подскочила приехавшая с полярниками рудничная лайка Бельчик, и «монумент» мгновенно ожил. Причем повернулся с такой быстротой, что собака с визгом еле-еле выскочила из-под его рогов. Вообще эти 500—600-килограммовые животные весьма проворны: легко поднимаются по заснеженным склонам гор, куда впору подняться лишь альпинисту, умеют съезжать со склонов, присев на крепкие задние копыта...
В 1973 году двое полярников отправились в домик В. А. Русанова, находящийся неподалеку от Колсбея. Тут им и повстречался овцебык, которому они почему-то не понравились. Животное гналось за людьми, пока они не спрятались в домике. После этого у них было более чем достаточно времени познакомиться с содержанием музея и книгой записей для гостей: бык стоял рогами к дверям почти трое суток...
Точно так же вел себя овцебык и в Колсбее.
Мишка, как прозвали его буровики, в общем относился к ним лояльно, но не любил назойливых, заставляя их пробежаться до ближайшего укрытия. И поэтому, когда один упорный фотолюбитель начал снимать Мишку не под настроение, тот погнался за ним с хорошей скоростью. Укрытия по пути не оказалось, и человеку пришлось прыгнуть на берег залива с довольно высокого обрыва. Снимки получились отличные, если иметь в виду рентгеновские — со сломанной ноги пострадавшего.
Из сказанного вовсе не следует, что овцебыки только тем и заняты, что охотятся за людьми. В большинстве случаев, завидев человека, животные стараются удалиться. Инициаторами инцидентов, увы, как правило, бывают сами пострадавшие. Выходцы каменного века — «народ» весьма самостоятельный, независимый, сознающий, что здесь у них практически нет достойных противников. Агрессивными они становятся, когда с ними есть теленок. Тогда при приближении посторонних они выстраиваются в «боевой треугольник», в середине которого укрыто любимое чадо. Это сигнал, что они умеют постоять за себя и потомство. Да и в обычной ситуации овцебыки предупреждают о своем недовольстве: громко фыркают, опускают голову к земле, роют ее копытами...
В истории наших рудников на Шпицбергене произошел один любопытный случай. Когда были остановлены работы на Груманте и Колсбее (это одна шахта), там еще долго жила семья, присматривавшая за имуществом и порядком. Овцебыки стали частыми гостями в опустевшем поселке. Они любили почесаться об угол дома, торчащие доски. Вскоре сторожа приспособили для гостей специальные чесалки вроде грабель, а потом с них собирали шерсть — длинную и мягкую. Позже это семейство усовершенствовало «технологию» сбора: был оборудован загон, под прикрытием которого люди чесали животных. Тем это понравилось, и они с удовольствием заходили в загон, дабы быть почесанными.
Нет сомнений, что эти реликтовые животные заслуживают не только того, чтобы за ними наблюдали. Да, они охраняются законом, но в суровые зимы нуждаются в подкормке. И если в этом году по здешним горам будет разгуливать знакомая нам Машка, то только потому, что в суровые месяцы полярной ночи ей помогли баренцбуржцы.
Э. Савицкий
Баренцбург, Шпицберген
Поезд надежды
Сан-Луис на карте надо искать немного южнее устья Амазонки, около океана. Здесь заканчивается трансбразильская магистраль. Дальше пути нет. Поезд из Сан-Луиса в Терезину отправляется в пять часов утра, а приходит к месту назначения в девять вечера. Для тех широт часы отправления и прибытия — время глубокой ночи даже летом. В одни сутки поезд идет туда, а на другие возвращается обратно. Сан-Луис — столица штата Мараньян, входящего в Нордесте, северо-восточный район Бразилии. К северу начинается иной район — Амазония, а к югу лежит еще один северовосточный штат — Пиауи со столицей Терезиной.
Сан-Луис редко поднимается выше третьего этажа и представляет собой музей старой колониальной архитектуры с ее эклектикой античных ордеров, мавританских балконов и двориков. Колокольни его соборов до сих пор возносятся над черепичными крышами мирских жилищ, и единственное здание, откуда можно свысока бросить взгляд на дом господень, принадлежит банку.
При всей монументальности вокзала, зала ожидания в нем нет. А поскольку в пять утра городской транспорт еще не работает, пассажиры устраиваются с вечера на ступеньках и вокруг них и могут наслаждаться свежим воздухом. Обвешанный корреспондентской амуницией — дорогими господскими «игрушками», — я был среди них не просто белой вороной, я был единственным горожанином. Перепутать род занятий моих попутчиков было невозможно. В праздничных рубашках и кофтах, одинаково помятых на плече перевязью мешка, они смотрели, как толкутся мотыльки у лампы, и старательно не обращали внимания на затесавшегося в их среду «господина».
Бразильцы, которые летают самолетом, никогда не сядут в автобус, и те, кто может ехать хотя бы автобусом, постараются избежать железной дороги. Дело в том, что даже на трансбразильской магистрали, соединяющей столицы штатов, поезда идут со скоростью тридцать километров в час. Но прибавь поезд чуть-чуть ходу, и он тут же слетит с рельсов, положенных вкривь и вкось на трухлявые шпалы. Едва не падая с колес, вагоны мотаются так страшно, что без практики верховой езды выдержать эту качку невозможно. А в открытые окна раскаленный воздух несет тучи пыли.
Хотя железные и шоссейные дороги — собственность бразильского государства, автомобили и автобусы выпускаются иностранными компаниями, так что получается как в сказке —добрый отец обижает родную дочь в угоду злой мачехе. Впрочем, для трудящихся бразильцев оно и к лучшему: важнее комфорта им цена билета на автобус — она втрое выше, чем на поезд. В Сан-Луис я отправился самолетом. Однако дальше мне надо было не спеша пересечь глухой уголок Бразилии. И вот, чихая от пыли и подскакивая, мы двигаемся сквозь сплошные заросли пальмы бабасу. Невзирая на мучения, мои спутники сохраняют терпеливое спокойствие, как сохраняли его при посадке, хотя мешки резали плечо, места в вагонах не нумерованы и путь предстоял неблизкий. Это спокойствие не от покорности судьбе — карие глаза попутчиков полны блеска и жизни — оно рождено уважением к ближнему и обостренным чувством собственного достоинства.
...Пальмы бабасу провожали нас до темноты. Они отличаются от кокосовых большей прямизной и жесткостью ствола, поскольку ему не угрожают удары морских шквалов. Листья вроде птичьего пера, ими кроют крестьянские хижины, серые силуэты которых периодически проплывают мимо нас. Но главное в бабасу — орехи. Их ядра более чем наполовину состоят из масла. Бразилия занимает первое место в мире по производству масла-бабасу, а Мараньян — первое место в Бразилии. В Сан-Луисе мне показывали могучие механизмы для сокрушения скорлупы ореха, а теперь передо мной плантации.
Вагоны узкие, на скамейке помещаются лишь два человека. Рядом со мной сидит сеньор Патрисио. Он вошел на какой-то промежуточной остановке и едет, погруженный в свои мысли, поминутно то распуская без видимой цели узлы мешков, то снова затягивая их. Его бок все время в напряжении и почти не касается меня, несмотря на тряску, и на мои вопросы он отвечает почти беззвучными «да» или «нет», которые растворяются в адском грохоте колес.
«Вы крестьянин?» — «Да». — «Земля своя?» — «Нет». — «Арендуете?» — «Да». — «Исполу?» — «Нет. За четыре мешка из каждых десяти». — «А пятый?» — «Пятый отрабатываем на земле хозяина». — «Семья большая?» — «Восемь детей». — «Что сеете?» — «Рис». — «На жизнь хватает?» — «Нет».
Впервые Патрисио проявляет свое отношение к моей назойливости — он бросает на меня негодующий взгляд и снова вцепляется в узлы. Я говорю ему «спасибо» и даю передохнуть рассуждениями об особенностях выращивания суходольного риса. Большая часть бразильского риса растет без воды, как пшеница, и только поэтому его можно культивировать на засушливом Нордесте.
