каких-то механизмов – в дело шло всё. Клетка находилась в углу, поэтому сварены были только две стены, да потолок. В узкой части Ами заприметил нечто, напоминающее дверь, и указал на неё Сейю.
– Пошли, – кивнул тот. – Это… надо увидеть.
Больше всего в этот момент Ами боялся, что в клетке, на полу, будут лежать останки узников, но никаких останков, разумеется, не было, да быть не могло. Зато на стенах имелось кое-что другое. И от этого другого у Ами вскоре мороз пробежал по коже.
– Видишь, они писали. Прощались, – глухо произнес Сей.
– Чем писали? – не понял Ами.
– Кровью, чем еще они могли писать? – Сей вздохнул. – Пойдем, почитаем.
«Мы не сдаемся. Клавдия». «Нас не победить! Прощайте! Борислав». «Я жила не зря, долой узурпаторов! Ирика». «Vive la resistance! Loteur». «Nie możesz odebrać swojej wolności! Wojtek» «Stop injustice! John». Надписей были сотни, какие-то выше, какие-то ниже, одни сохранились хорошо, другие осыпались почти полностью, третьи оказались смазанными. Случайно глянув под ноги, Ами испуганно вздрогнул – потому что едва не наступил на кровавый отпечаток ступни. Маленький, почти что детского размера. Девушка? Вот тут, в этой уродливой клетке, сидела босая девушка, и это след её ножки…
– Ну как тебе? – спросил Сей, словно ужасная эта клетка была его личной заслугой. – Нормально, да?
– Ужасно, – сдавленно произнес Ами. – Тут… убивали людей… и правда… А языки? Тут и старо-русский, и старо-французский, и старо-польский…
– Ага. А еще есть китайский, японский, английский, сербский, немецкий, хинди, и еще черти сколько языков, я не считал, – покивал Сей. – Думаю, сюда люди попадали не только после боя, который был в зале. Капсул нет ни единой, это ты сам видел. А сколько их обычно бывает в таких местах, знаешь?
Амрит покачал головой.
– По полторы тысячи в кассете, они же по сотне в зал подаются, – пояснил Сей. – Соображаешь, что к чему? Это место казни.
Ами всё еще не понимал до конца, он сейчас всё никак не мог справиться с нахлынувшими на него чувствами, которые до этого момента он вообще никогда не испытывал. Что я чувствую, в отчаянии думал он, что происходит со мной? Смятение? Это, видимо, смятение? Ужас? Непонимание? Да что же это такое?..
Сей подошел к стене, и медленно, даже как-то ласково провел пальцем по одной из надписей.
– Vivela resistance, – прочел он. – Да здравствует сопротивление. Знаешь, откуда взялся этот лозунг? Это ведь лозунг, Ами. Лозунг французского сопротивления, которое существовало во время одной из великих войн больше четырехсот лет назад. Сейчас и его, и ту войну мало кто помнит. Да и сопротивляться мы разучились… сто пятьдесят лет назад и разучились. Или – нас отучили, – он вздохнул. – Но до чего же красивые слова, правда? Как музыка.
Ами стоял, неподвижно глядя на него, и ожидая продолжения.
– И не все эту музыку забыли, – на пределе слышимости произнес Сей. – Они думают, что все. Но они ошибаются.
– Кто такие – они? – почему-то шепотом спросил Ами.
– О, это отдельная история, – Сей вздохнул. Тяжело, по-взрослому. Ами и не знал, что вечно веселый Сей умеет так вздыхать. – Они это они, про это я тебе расскажу, но позже. Понимаешь… – он снова подошел к стене, на этот раз к другой надписи, и провел по ней пальцем. – Это старо-китайский. Знаешь, что здесь написано? «Мы становимся сильнее и сильнее». Это строчка из очень старой китайской песни, её пело тоже… сопротивление, в некотором смысле. Партизаны. Во время войны с Японией.
– Китай воевал с Японией? – удивился Ами.
– Ну да, вот только в учебниках про это ничего нет. Но это неважно, – Сей отвернулся от стены. – Важно то, что я тебе это всё показал, а ты увидел. И сумел мне поверить.
– Надо быть конченным дураком, чтобы не поверить, – покачал головой Ами. – Это же очевидно!
– Что именно? – спросил Сей с интересом.
– Что здесь убивали людей, которые… – Ами осекся. – Которые, видимо, с чем-то боролись. Но я не знаю, с чем.
– Зато я знаю, – Сей отвернулся. – И… Ами, я ведь очень сильно рискую сейчас, ты понимаешь? Если ты кому-то расскажешь, будет такое, что…
– Что я тебя больше не увижу, – осторожно произнес Ами. Сей засмеялся – в клетке этот смех прозвучал дико.
– Нет, не только, – ответил Сей. – Нас просто уничтожат. Не только меня. Нас. Обоих. Ясно?
Ами кивнул. Во рту у него сейчас стало сухо, очень сухо, он невольно сглотнул.
– Ясно, – ответил он. – А может, и не только нас, да?
– Молодец, – серьезно сказал Сей в ответ. – Так и есть. А теперь пойдем, нам лучше вернуться всё-таки в срок.
– Да, пошли, – кивнул Ами. Напоследок он еще раз подошел к стене, и взгляд его снова упал сперва на надпись «Я жила не зря, долой узурпаторов! Ирика», а затем на след маленькой ножки на полу. – Слушай, а ты случайно не знаешь, кто такая была эта Ирика? – спросил он.
– Нет, – покачал головой Сей. – Наверное, одна из них. Да какая разница? Она давно уже часть Солнца, чего теперь-то…
– Ну да, – кивнул Ами. – Просто имя какое-то знакомое, может, слышал где-то, но не могу вспомнить, где. Нечасто такое имя встретишь.
– Редкое имя, – согласился Сей. – Идём?
– Да, идём.
Когда они вышли из первого зала обратно в длинный коридор, ведущий к шлюзу, Ами испытал облегчение – наконец-то они покинули это жуткое место, но в то же время он чувствовал, что в душе поселилось что-то новое, незнакомое, и… Мне страшно? думал он. Или… что я чувствую?
– Трясёт, да? – понимающе спросил Сей, когда они очутились, наконец, на корабле. – Меня тоже трясло, когда отец мне это место впервые показал. Так что тут я тебя понимаю.
– Отец? – вдруг дошло до Ами.
– А ты думал, – Сей улыбнулся. – Конечно. И показал, и рассказал. И ещё кое-что объяснил.
– А мама знает?
– Нет, – Сей покачал головой. – Мама не знает. Папа… слишком сильно её любит и бережет, она не знает. Не надо ей.
– Но почему ты показал это
