Мы свернули на пустынную дорогу, проторенную колесами фургонов. Огромные камни как нарочно лежали прямо посредине пути, а колеи были так глубоки, что машина скребла днищем по песку. С грехом пополам мы одолели полмили, и наконец Резер (Герой книги М. Бэка «Внутри воду», отрывок из которой предлагается вниманию читателей. Резер по происхождению американец, долго жил на Гаити, приняв религию местных жителей. (Прим. переводчика.)) решил, что лучше идти пешком. Он договорился с нашим угрюмым таксистом, что тот будет ждать нас на этом самом месте в два часа пополуночи. Сейчас было около десяти вечера.
Шофер помигал нам на прощание фарами, и в их жидком свете Резер повел нас куда-то по холмистой местности.
Мы пересекали заболоченные низины и огромные лужи, а совсем близко — казалось, рукой подать — вздымались окутанные облаками горы. Я никак не мог простить своей жене Лорене, что она оставила в отеле свой карманный фонарик. В то время, когда мы больше всего в нем нуждались, он мирно покоился в ящике гардероба. Сомнительно, чтобы мы вообще когда-либо нашли это место без проводника. Мы все еще не в силах были преодолеть языковой барьер, более того, я понятия не имел, что ожидает незваного гостя вроде меня в Царстве Воду. Единственное, что меня выручало, — это растущая уверенность в доброжелательности Резера.
Предупрежденные тихим восклицанием нашего гида «Ох-о, ох-о!», мы скорее почувствовали присутствие людей, чем увидели их, и поразились тому, как близко от нас они появились. Резер тепло, как старых знакомых, приветствовал их. Невдалеке на фоне темной постройки, крытой пальмовыми листьями, мерцали свечи и двигались фигуры людей. Окружив Резера, подошедшие повели нас вперед.
Футах в двадцати от постройки Резер остановился. Сопровождающие растворились в темноте. От тени здания отделилась фигура высокой стройной гаитянки в белом тюрбане и простом белом платье. Рядом с ней шли несколько девушек со свечами в руках. Женщина остановилась перед Резером и сделала таинственный знак раскрытой ладонью, как бы осеняя нас крестным знамением. Резер ответил тем же. Гаитянка перекрестила запястья рук. Словно предугадывая движение, он быстро повторил жест. Затем они сблизились и, все еще скрестив руки, обменялись энергичным рукопожатием, трижды встряхнув кисти друг друга сверху вниз. Только теперь они обнялись.
Последовал короткий диалог на креольском, и Резер представил нас женщине, объяснив, что это мамбо, жрица воду. Она не понимала по-английски, но тем не менее кивала и ежеминутно улыбалась, когда мы рассказывали ей о нашем интересе к местным обрядам. Взгляд невольно задерживался на ее резко очерченном лице, как бы вырезанном из черного дерева. Чудилось, от ее глаз невозможно ускользнуть, тело казалось наэлектризованным, настолько резкими и нервными были движения.
— Пошли внутрь, — предложил нам Резер. — Обряд вот-вот начнется...
Строение представляло собой перистиль — большой шатер с крышей из пальмовых листьев. Края крыши подпирали резные деревянные колонны, а остроконечная верхушка держалась на длинном шесте, торчавшем посредине постройки. По периметру шатра были расположены ряды скамеек без спинок, образовывавшие прямоугольник размером 20 на 30 футов. Около сотни людей собралось здесь для совершения обряда. На мужчинах были выцветшие, неряшливо обвисшие брюки и рубашки светлых тонов — обычный безликий наряд гаитянского крестьянина. Большинство женщин были одеты в узкие бесформенные платья из неотбеленной материи. Одни носили широкополые крестьянские шляпы, другие — белые головные платки. Почти все были босы.
В обстановке обряда, так же как и в одежде собравшихся, никакие формальности явно не соблюдались. Вокруг центрального шеста воздвигнут низкий жертвенник из коричневого камня, на нем — свечи в бутылках, глиняные сосуды, кустарное распятие, калебасы и бутыль из тыквы, увешанная разноцветными бусами и змеиными позвонками.
Девушка лет пятнадцати проводила нас в первый ряд. Еще шесть девушек, одетых в опрятные белые платья и украшенные длинными нитками бус, причем вперемешку с шариками были нанизаны позвонки змеи и ракушки, встали поодаль. Резер объяснил, что это уисиканзо — ассистенты мамбо.
— Чтобы понять воду, — говорил Резер, — нужно проникнуться его духом. Посмотрите на центральный шест. Он посвящен Дамбалле, одному из величайших и наиболее известных лоа (Лоа — собирательный термин для обозначения любых духов и божеств воду. (Прим. переводчика.)) . Символ Дамбаллы — змея, красный боа-констриктор. Всякий раз, когда вы смотрите на шест, вообразите, что вокруг него обвилась змея. Ее нет там на самом деле, она в вашем воображении. Когда христиане смотрят на крест, хотя бы это и не распятие, они видят пригвожденного к нему человека. Сегодня вы должны так же мысленно увидеть Дамбаллу.
Я передал сказанное Лорене, и мы послушно воззрились на шест. Все остальные тоже приковали к нему свое внимание, как будто мысли собравшихся, не говоря уже о глазах, следили за нами. Какой-то человек внес слабо мерцающий светильник и привязал его к шесту как раз над жертвенником, словно приглашая сосредочить на нем внимание.
Некоторое время унси стояли в ожидании, и наконец с медлительной грациозностью вошла мамбо. Она подошла к жертвеннику и взяла в руки тыквенную бутыль, увешанную бусами, — ассон, символ жреческой власти. Держа его в правой руке, жрица энергично потрясала им, как бы поочередно освящая все углы перистиля. К ассону был прикреплен маленький металлический колокольчик: он должен был призывать добрых лоа и противодействовать влиянию злых. Звон колокольчика и постукивание бус о тыкву вызывало смешанное ощущение: это было одновременно и красиво и по-дикарски невыразительно. Внезапно к звукам присоединилась тихая барабанная дробь. И наконец в воздухе зазвучали удары стали о сталь — это оган (1 Оган — гаитянский ударный инструмент. Состоит из двух металлических палочек; звуки извлекаются постукиванием их друг о друга. (Прим. переводчика.)) вносил лепту своим леденящим душу стаккато.
Барабанщики и огантьер, едва различимые в полумраке, располагались как раз напротив нас. Молодой человек в выцветшей голубой блузе, белых брюках и измочаленной соломенной шляпе играл на мамане. Рядом с ним сидел барабанщик-секонд, полный человек средних лет, вокруг головы которого был повязан белый платок. Он выбивал сложный ритм, пользуясь короткой палочкой и маленьким смычком, зажимая его в правой руке таким образом, что мог ударять по барабану либо концом смычка, либо ладонью. Мужчина, склонившийся над ката (Все водуистские обряды сопровождаются игрой на барабанах. Барабанов счетом три, все они разные, и каждому присущ определенный ритм. Самый большой из них носит название «маман» — ему принадлежит ведущая партия. Следующий именуется «секондом» и, наконец, самый маленький — «ката». (Прим. переводника.)) , был обнажен по пояс... Он поминутно встряхивал головой в такт движениям рук. Огантьер держал в левой руке маленький стальной прут и постукивал по нему длинной железной спицей. У каждого барабана был свой отчетливый ритм. Они сливались со звуками огана в гипнотическую симфонию. Я пытался не дать ей увлечь себя, но против воли все больше и больше зачаровывался. Нечеловеческий плач огана и дьявольская магия барабанов уже пленили мой дух, они уводили его в ночь, влекли в далекую Дагомею, и мамбо, как призрак, преследовала меня, визгливым, протяжным голосом распевая заклинания.
Резер прошептал, что она взывала к Папе Легбе, а это лоа, с которого всегда начинается любой обряд. Она приглашала Легбу и остальные божества, воздавая им хвалу и умоляя благосклонно отнестись к собравшимся.
— Какого бы лоа ни призывали, — пояснил Резер, — всегда поют три песни. Первая обязательно посвящена Легбе. Слушайте! Они произносят: «Папа Легба, отвори ворота, Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти. Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа».
Тело мамбо было как бы заряжено ритмом: трепетал каждый мускул. Многовековая традиция ритуальных танцев джунглей билась в ней. Внезапно с быстротой молнии мамбо преобразилась. Создалось впечатление, что она с облегчением сбросила с себя бремя привычек, забот и нужды. Она превратилась в наместницу бога. Белый хлопчатобумажный тюрбан стал короной, ассон — скипетром, глаза — драгоценными камнями, ритмика ее движений — образом и сущностью лоа.
— Этим людям присуще особое чувство ритма, — говорил Резер. — Прислушайтесь к барабанам! Самый маленький получил свое название от издаваемого им стаккато: ката, ката, ката. Секонд вносит свой ритм: ум-пим, пим, ум-пим, пим, бид-длилип, ум-пим, пим. А маман говорит: бум, бум, пим, пим, бум, бум, бим, бим, бим, и затем — раскатисто: б-р-р-р-р-р, бэнг! бум, бэнг!.. На христиан святой дух, — продолжал он, — нисходит в песнях и музыке. Здесь же духов призывают барабанами, заклинаниями и, главное, танцем мамбо. Мамбо совершает ритуал по раз и навсегда заведенному образцу. Смотрите, каждое ее движение имеет особый смысл. Ох-о, ох-о, а это уже к обряду не относится. Или я ошибаюсь?
