Во время спектакля зрители едят, пьют, обмениваются репликами, прогуливаются, чтобы размять ноги. Лишь актеры не покидают своих мест — спектакль идет без перерыва; единственно, что они могут себе позволить,— выпить чашечку кофе или перекурить.
Для пожилых людей ночное представление — праздник, сюжеты давно знают наизусть, но все равно с напряжением следят за действием. Молодые не так терпеливы — они дети своего времени: дискотек, рок-музыки. Но им тоже интересно. Звенят цикады, кричат птицы, почти касаясь лица, проносятся летучие мыши, пряно пахнут цветы. Но вот оркестранты заняли свои места сбоку от сцены; погасли керосиновые факелы: за сценой вспыхнул свет бленчонга.
Ведущий обращается к духам предков, прося у них благословения и успеха. Ставит перед экраном чашу с рисом, три яйца и одну монету — видно, местные духи не так привередливы. Закончив с «прологом», он удаляется за экран...
Вступает оркестр-гамелан. Раскатилась барабанная дробь, зазвучали гонги, ксилофоны, колокольчики, им вторит флейта. Словами музыку не стоит описывать. Впрочем, Бальмонт верно написал:
Гамелан — как море — без начала,
Гамелан — как ветер — без конца.
В гамелане звучит само время и под звуки его оживают маленькие кожаные фигурки, становятся героями. О каждом новом персонаже — а их около ста — возвещает новая мелодия.
Заглянем за кулисы. Кукловод, поджав ноги, сидит перед экраном, над ним горит лампа; в пространстве между экраном и лампой будут двигаться куклы.
Я сказала «кукловод» и почувствовала неточность: уместнее сказать по-индонезийски «даланг» — ведущий спектакля. Он актер, певец, режиссер, дирижер оркестра. Его мозг, руки, ноги, голосовые связки — все находится в непрерывной работе. Он сочиняет текст, импровизирует, произносит на разные голоса монологи, поет, двигает кукол. И не просто двигает, а в «образе» — здесь и грациозные движения Сити Деви, и воинственные прыжки царя обезьян Ханумана, и вкрадчивые шаги коварного Раваны, и разболтанная походочка шутов. Даланг изображает все шумы — рев водопада, раскаты грозы, цокот копыт буйвола... Но и это не все. Чуткий психолог, он слушает аудиторию: веселит ее шуткой, когда она приустала; говорит с ней о высоком, когда она готова к восприятию вековой мудрости...
Трудно поверить, что все это проделывает всего один человек. Кажется, что у него не две руки, а по крайней мере шесть, как у Шивы. Далангом может стать только одаренный и, что не менее важно,— физически выносливый человек. Ведь спектакль длится всю ночь.
Но вот приблизился рассвет, тени на экране теряют свою четкость. Усталый даланг благодарит зрителей, помощники собирают плату и реквизит. Кукол аккуратно, в порядке их появления на экране, укладывают в корзины. В соседней деревне зрителям не придется долго ждать начала. Труппа рассаживается на велосипеды и отправляется в путь.
Джакарта
Е. Сумленова
Б. Травен. Сокровища Сьерра-Мадре
Под псевдонимом «Б. Травен»
Жизнь и судьба писателя Б. Травена в течение почти полувека были одной из загадочнейших литературных тайн нашего столетия. Он как бы нарочно бежит от любопытствующих читателей и журналистов, скрываясь под множеством псевдонимов, и ни один из издателей не мог похвастать тем, что лично беседовал с писателем. И потому подозревали даже, что под этим именем выступает не кто иной... как Джек Лондон, по неизвестным причинам избравший судьбу отшельника. А Травен все продолжал работать, и работать много. Рукописи его произведений, приходившие в Германию и Швейцарию, переводились на многие языки, но сама личность автора полутора десятков романов, лучшие из которых «Сборщики хлопка», «Корабль смерти», «Мексиканская арба», «Проклятье золота», «Сокровища Сьерра-Мадре» и другие, оставалась по-прежнему тайной. Сам он впоследствии скажет своему близкому другу: «У писателя и не должно быть иной биографии, кроме его произведений». В Советский Союз книги Б. Травена пришли в конце тридцатых годов. Предлагаемый читателю «Вокруг света» роман «Сокровища Сьерра-Мадре», который публикуется в журнальном варианте, был написан в 1927 году. А что же легенда о Б. Травене? Благодаря усилиям многих людей, и главным образом самоотверженному поиску литературоведа из ГДР Рольфа Рекнагеля, удалось установить, что настоящее имя писателя — Травен-Торсван-Кровс, родился он в 1890 году в Чикаго, в семье выходцев из Скандинавии, жил в Германии, где начал писать на немецком языке под псевдонимом Рет Мерут. За участие в революционных событиях 1919 года в Германии был приговорен к расстрелу, однако ему удалось бежать. Он попал в Мексику, жил среди индейцев, был сборщиком хлопка, искал золото, нефть, плавал матросом на кораблях. И писал об этом занимательнейшие книги, которые и стали его настоящей судьбой. Б. Травен умер в 1966 году.
— Почему вы живете в «Кливленде», дружище? — спросил Доббс Куртина.— Ведь там вы платите не меньше трех песо за ночь.
— Четыре,— ответил Куртин.
— Так перебирайтесь ко мне, в «Осо негро», больше пятидесяти сентаво с вас не возьмут.
— Чересчур там грязно, полно разных прохиндеев и бич-комберов,
— Ваше дело. Когда деньги кончатся, очутитесь в «Осо негро», как мы все. Думаете, мне там сладко? Но я хочу попридержать кой-какую мелочь. Кто знает, когда удастся опять подработать. Я и есть хожу, как прежде, к Чинку — за полета сентаво...
Они подошли к самому углу площади, к большому ювелирному магазину «Ла перла». Остановились, залюбовавшись выставленными в витрине драгоценностями. Золото и бриллианты так и сверкали на солнце. Возможно, именно эти драгоценности и отвлекли их от привычных мыслей о нефти. Ибо все, кто здесь жил, думали только о нефти, все мерили нефтью и мечтали о тех удобствах в жизни, которые каким-то образом связаны с нефтью. Работал ли кто или занимался биржевыми спекуляциями — все было завязано на нефти.
— Что вы вообще-то собираетесь делать, Куртин? — спросил Доббс по некотором размышлении.— Стоять тут да ждать, не перепадет ли тебе случайно что-нибудь,— тоска смертная. Ждать, ждать, и конца этому нет. А денежки-то уплывают и в один прекрасный день кончатся вовсе. Тогда начинай снова дуть в старую дуду, знай выклянчивай деньги у тех, кто на день или на ночь вернется сюда с нефтяных полей. Нет, серьезно, я подумываю, как бы на сей раз не опростоволоситься. Сейчас, когда есть еще деньжата, самое время взяться за ум. Когда их не будет, станешь как пришибленный — и ни с места.
— Этот же вопрос мучает и меня,— ответил Куртин.— Я знаю, что здесь к чему и как оно бывает. Но никакой идеи у меня нет. Разве что отправиться копать золотишко, другого выхода я не вижу.
— Вы всерьез так считаете? — перебил его Доббс.— А ведь вы вроде мои мысли отгадали! Риска в этом не больше, чем ждать удачу на нефтяных полях. Вряд ли есть другая страна, где столько золота и столько серебра лежат себе и ждут, что их откопают!
— Давайте-ка пройдемте вон туда, посидим на скамейке,— предложил Куртин.— Я вам вот что хотел сказать: я сюда подался не из-за нефти, а из-за золота,— начал он, когда они сели.— Решил поработать немного на нефтяных полях, поднакопить деньгу, чтобы отправиться на охоту за золотом. Станет это не в ломаный грош. И на проезд надо, и за лопаты выложи, и за кирки, и за сковороду, и за другой инструмент. И потом на жизнь надо, от четырех до восьми месяцев пройдет, пока что-нибудь заработаешь. А может быть и так, что подсчитаешь — прослезишься. Все в минусе: и деньги, и труд, потому что ничего не нашел.
Доббс ждал, что Куртин скажет еще, но тот умолк, будто говорить было больше не о чем.
— Риск не так и велик,— начал, в свою очередь, Доббс.— Шляться здесь и ждать работу — риск не меньший. Кому повезет, заработает в месяц долларов триста, а то еще больше, и так шесть, десять, восемнадцать месяцев подряд. А нет счастья, не подвернется работа, останешься без гроша. Золото, оно тоже кучами не валяется и здоровенными кусками тоже, так что только давай поддевай лопатой и вали в мешок. Это и мне известно. Но если не золото подвернется, может быть, серебро, а не серебро, так, может, медь, или свинец, или камни какие хорошие.
Ни у кого из нас мысли не рождаются только для того, чтобы в одной голове и остаться, ни одна оригинальная идея не рождалась для того, чтобы остаться невысказанной. Любая новая идея — продукт кристаллизации тысячи разных идей, появившихся у людей. Вдруг один из них находит нужное слово или подходящее выражение для новой идеи. И как только слово отыскивается, сотни людей припоминают, что подобная мысль им уже давно приходила в голову.
Когда Доббс вернулся в «Осо негро», то застал в ночлежке троих американцев. Остальные постели были в эту ночь не заняты. Один из вновь прибывших был человеком пожилым, с начавшими седеть волосами.
