Следующим вечером я довольно легко отыскал дом Мориса Шин ера. Старинная постройка из потемневших от времени сосновых брусьев, с подслеповатыми окнами и кровлей из каменных плит плотно сидела на высоком фундаменте из беленых камней. На фасаде, под коньком крыши, виднелись цифры: 1786.
Навстречу вышел седеющий мужчина в плотной фуфайке, обсыпанной стружками. В его руке дымилась старинная трубка из можжевельника.
— Грютцли! — поздоровался я на здешний манер. — Вы так славно играли вчера вечером...
Жители швейцарских долин лишь на вид необщительны. Но стоит разговориться с кем-то из них о его деревне, здешних делах, как он «открывается», становясь интереснейшим собеседником.
Так и тут. Суровое лицо хозяина дома потеплело.
— Заходите, заходите...
Я оказался в комнатке с щелястыми полами, голубой изразцовой печью и старинной двухэтажной кроватью. В тесных жилищах горной Швейцарии ценится каждый вершок — нижнее ложе кровати на ночь выдвигали наружу, словно ящик из стола. В углу стояла прялка. Словом, обстановка дома так и «просилась» в музей старинного быта.
Хозяин предложил рюмку домашнего вина. Затем рассказал, что учительствует в деревне. Играть на альпийском роге научился у своего отца, и не только играть, но и мастерить довольно редкий теперь инструмент.
...Примыкавший к дому сарай Морис Шинер превратил в столярную мастерскую. В ней всюду лежали заготовки. Густо пахло смолой, клеем, хвоей. Рядом с верстаком стояли токарный станок и циркулярная пила.
— Почти все свободное время провожу здесь. — Хозяин подвел меня к стеллажу, на котором были аккуратно разложены стволы каких-то молодых деревьев.
— Пихта. Из нее и делают у нас альпийские рога. Дерево должно быть совершенно прямым, без сучьев, диаметром семь сантиметров с одного и три — с другого конца. Как высохнет ствол, начинаю сверлить его с комля, постепенно уменьшая диаметр отверстия.
— На токарном станке?
— Да, на станке. Но порой и вручную, по примеру предков. Как ни странно, а звук у такого рога вроде бы и лучше.
— А раструб?
— Вырезаю отдельно из подходящего куска пихты и приклеиваю к расширенной части...
По словам Шинера, длина альпийского рога обычно метр-полтора. Но вот старинные, так называемые сигнальные, рога делались гораздо большими. Звуки у них очень низкие и сильные.
Хранение инструмента — целая проблема! Из-за сырости и перепадов температуры тонкие стенки рога легко деформируются, на них могут появиться трещины. В старину, чтобы не допустить незадачи, его обертывали березовой корой или пенькой, предварительно подержав в смоле. Позднее использовали измочаленные корни пихты или разрезанные вдаль стебли тростника. А в наши дни готовый рог обсыпают мелкими опилками из орехового дерева и покрывают лаком — тогда он и выглядит наряднее. В Верхнем Вале инструмент любят украшать еще и разноцветными лентами.
Открыв длинный черный футляр, хозяин бережно вынул альпийский рог. Тот оказался очень легким и гулким.
— На нем я играл вчера, — сказал Шинер.
Все увиденное и услышанные у Шинера заинтересовало меня, и позже всякий раз я вырезал из швейцарских газет материалы, в которых шла речь об альпийском роге.
Оказывается, история инструмента теряется в глубине веков. В давние времена его сильным звуком предупреждали жителей долин об опасности, о приближении врага; подтверждение тому — красивая и печальная легенда о пастухе с альпийского луга Флимзерштайн в кантоне Гризон, в Восточной Швейцарии. Горы в этом районе отличаются особой крутизной. На отвесных скалах там и тут видны красноватые потеки — следы выхода окисей железа. Пастух стоял на высоком уступе скалы, близ местной крепости Бельмонт, и вдруг заметил большой отряд вооруженных воинов: явился давний враг жителей долины — соседний властелин, граф де Монфон. И пастух трубил в альпийский рог до тех пор, пока ворота крепости не захлопнулись. Но он трубил с такой силой, что лопнули легкие, и пастух замертво рухнул на скалу. С тех пор, говорит легенда, и окрашены здесь скалы в цвет человеческой крови...
Протяжные мелодии альпийского рога всегда милы и дороги жителям швейцарских гор. Под них играли свадьбы и веселились в праздники, сражались с врагами, хоронили близких.
Композиторы XVI—XIX веков, рисуя музыкальными средствами пасторальные сцены, иногда использовали в своих произведениях мелодии, характерные для альпийского рога. Они звучат в музыке француза Андре Гретри, писавшего оперы на народно-патриотические темы. Ряд музыкальных тем заимствовал у альпийского рога Россини для своей героической оперы «Вильгельм Телль». Звуки рогов слышны в «Пасторальной», или Шестой, симфонии великого Бетховена. Иногда альпийский рог даже вводили в оркестр, как это сделал Дж. Мейербер в опере «Динора».
Вид альпийского рога мало изменился на протяжении веков. И техника изготовления осталась примерно той же. Правда, раньше мундштук вырезали вместе с трубой — они составляли единое целое. Но столь важная часть инструмента нередко получалась довольно грубой, поэтому постепенно вошли в обиход вставные мундштуки.
Звуковая гамма у рога примерно такая же, как у трубы. Тона у него ясные и чистые, за исключением фа, которое звучит почти как фа диез. Нота эта постоянно слышится в песнях йодлеров Центральной Швейцарии. По мнению специалистов, именно от рога ведут свое начало знаменитое йодль-пение фальцетом и другие песни альпийских пастухов.
Звуки рога, его гулкое пение раздается иногда и в городах, где на экзотических инструментах играют специально для иностранных туристов. Но особенно сильное впечатление мелодии альпийского рога производят, конечно же, среди родных гор. Отсюда и его второе название — Эхо Альп.
В. Крашенинников
З аселенные издавна Киклады — острова Греческого архипелага в Эгейском море — сохранили множество остатков прошлого: от неолитических топоров и рубил до внушительных развалин античных храмов и византийских крепостей на побережье и в горах.
А выше всего — чуть ли не на вершинах — старинные каменные мельницы.
Их построили столь высоко по двум причинам. Появились мельницы не так уж для Греции давно: веке в одиннадцатом, когда внизу все было застроено. До того измельчали зерно в муку каменными жерновами, которые крутили волы.
К тому же на гористых Кикладах настолько ценят каждый клочок земли, который можно засеять пшеницей и ячменем или засадить виноградом, маслинами, что под хозяйственные постройки используют участки каменистые и неудобные.
Но главное — на вершинах гуляет сильный ветер.
Строят мельницу всей общиной — в нее входят обычно три-четыре деревни. Собираются главы семей, распределяют обязанности: кто камни подвозить будет, кто раствор месить, кто кладкой займется. Вскладчину нанимают мастера — руководителя работ.
Правда, новые мельницы ладят теперь редко: хватает тех, что в старину ставили кикладские строители. Но мельницу надо поддерживать в рабочем состоянии, и мельник, нанятый общиной, следит за вверенным ему механизмом и в случае необходимости созывает сход. Мельник и учет работ ведет:
— Спирос в прошлом году камни возил, значит, в этом — очередь Хараламбоса Костакиса, а помогать с помолом и ремонт делать пойдет семья Хаджидимитриу, у них семь парней, и все крепкие.
У Хаджидимитриу и денег нет, чтобы мельнику платить, а молоть-то надо, вот и отрабатывают парни: на спинах таскают камни и лесины.
Семь парней, два ослика — и все в гору, на кручу.
Ведь где самое удобное для мельницы место? Там, где земля неудобна.
Л. Ольгин
