вокруг него, над ним, под ним, за ним, в нем самом, проникая в его душу, взирая в бездну его сердца и смеясь над тем, что оно там находило… Разум Каджии ощущался плотным и тяжелым, словно в его мозге рождался чих. Он обнаружил, что не чувствует желания закричать или сбежать; он просто сидел, и наблюдал за танцующим силуэтом, с нетерпением ожидая увидеть очередную его жуткую форму.
Ками, наконец, начал стабилизироваться, сгущаясь в перепончатокрылое… существо, казавшееся смесью сотен различных форм, слепленных вместе, подобно влажной глине. Четыре лазурных глаза моргнули, смотря на ученика, и его тонкая прорезь рта причмокнула и задрожала. Лапы, похожие на конечности каких-то насекомых, окружали его брюхо, источающее туман и шептали Каджии тонким, пронзительным шипением. Пернатый хвост существа вилял во все стороны, проходя прямо сквозь тело Каджии, но тот продолжал смотреть, хотя с ужасом, или с благоговением, он разобрать не мог и сам.
Все это время Каджия туманно осознавал, в какой опасности он находился. Нападет ли ками? Унесет ли его куда-то? Или просто уничтожит силой одной лишь мысли?
Когда Товазу, наконец, начал действовать, он не сделал ничего из перечисленного.
Он сделал нечто худшее.
Он заговорил.
* * * * *
Для Азами Озу, старшего библиотекаря Минамо, это был очередной насыщенный день: постоянные проблемы с ками, постоянные проблемы с учениками, преподавание.
В придачу этот юный Каджия и его друзья.
Она прекрасно знала, что они ее ослушаются. Поэтому-то, и были помещены древние тексты в главном ярусе библиотеки. Буд-то у нее не было бесконечного числа более безопасных мест, чтобы их спрятать! Но она знала, что со временем, явится кто-то, кто удовлетворит Несказанного.
Естественно, друзья Каджии были встревожены. Они пришли к ней ранее, этим утром, в поисках его. Они явно не поверили ей, когда она сказала, что отчислила его. Она была бы разочарована, если бы они купились на это.
- Но, если бы Вы хотели это сделать, - спросила девушка по имени Рина, - разве Вы бы не отчислили нас всех еще вчера? – Конечно, отчислила бы, но вслух она это не сказала. Она просто предупредили всех троих, чтобы они не совали нос в чужие дела и забыли о мальчишке. Он явно был не создан для Минамо, и в этом мире существовали куда более важные вещи, о которых стоило беспокоиться, чем один ребенок. Никто из них не остался удовлетворенным ее словами; тот, которого звали Мотомура, казался особенно взволнованным, а юная Нозоми одарила ее страннейшим взглядом, покидая ее кабинет.
Они еще могут доставить проблем. Но, с другой стороны, они могут также стать следующими, кто встретится с Несказанным. Лучше подождать и посмотреть.
Азами оказалась в катакомбах, вытесанных в глубинах парящего острова, на котором возвышался главный корпус Минамо. Она моргнула, встревожившись; она пришла сюда из библиотеки, прежде чем осознала, куда ее ведут ноги. Но так и должно было быть; это же была одна из ее обязанностей.
В первой камере был заключен юноша (нет, к этому времени, уже мужчина), который провел здесь долгие пятьдесят лет, хотя она была уверена, что у него уже давно не было ни малейшего представления о времени. То же касалось и девушки (женщины) в следующей камере. В третьей же, чью дверь она оперла, сидел кто-то новенький, самая яркая надежда, которую видела Азами за долгие годы.
Каджия сидел в углу, дрожа, его глаза метались повсюду, словно наблюдая за полетом комара. Он постоянно шептал на том же забытом, гортанном языке, что и другие. Магические обереги оберегали ее разум (в отличие от стражников, приведших Каджию сюда из его комнаты, он они поправлялись, хоть и медленно), а также не давали ей услышать или разобрать их бормотание. От одной этой мысли у Азами сжималось сердце.
Когда Настоятель Хисока спросил ее, может ли она что-нибудь сделать для этих несчастных, конечно же, она солгала. Она могла вызвать разработанное лично ею заклинание с эффектом забывания, и со временем эти трое бы вернулись к здравому рассудку. Но это также бы стерло все знания, которыми наделил их Товазу. А это была бы еще большая трагедия, чем трое умалишенных, запертых здесь.
Согласно ее исследованию, Товазу, несмотря на свое ревностное отношение к своему наследию, был, все же, ками знаний. И даже он знал, что как только началась Война Ками, появилась возможность, хоть и ничтожная, что его вид может прекратить существовать. Тогда мудрость веков будет навсегда утрачена. Она могла лишь представить, что его скорбь от этой мысли была столь же сильной, как и ее собственная. Поэтому он стал выискивать смертных с умом и любопытством, для сохранения и охраны наиболее древних тайн ками. К сожалению, невежественный смертный разум был неприспособлен к содержанию этого наследия, не говоря уже о древнем языке ками – и неизбежно скатывался в безумие. Глупые даймё казнили большую часть ранних «учеников» Товазу, но она знала, где пролегала ее судьба, когда осознала, что первые его две жертвы находились прямо здесь, в ее руках.
А теперь и третий. Скоро, через этих троих, она отыщет способ расшифровать слова Товазу, не сходя с ума. В тот день, Война Ками будет выиграна. Ненужная бойня прекратится. И она… она будет оправдана за все. Это будет действительно славный день.
А до тех пор, учеников, не говоря уже о самом Хисоке, придется держать во тьме неведения. Азами вздохнула, размышляя, бывали ли подобные дни у Лорда Конды. Это был тяжкий груз, в одиночку искать истину. Но все же, некоторыми вещами делиться не следовало.
Она заперла дверь, оставив Каджию бормотать себе под нос в полной темноте.
Миссия слуги
Jay Moldenhauer-Salazar
- Такая милашка, - прохрипел Музан. Его толстый большой и указательный пальцы держали Чернильные-Глаза за подбородок. Четырехпалая рука огра без труда могла раздавить ее хрупкий череп, и эта мысль ненадолго мелькнула в его глазах, когда он придвинул ее лицо поближе. От его зловонного дыхания, шерсть Чернильных-Глаз встала дыбом, оно пахло мясом, кровью и вином. – Такая милая, и такая жестокая.
Чернильные-Глаза, не мигая, смотрела в глаза огра.
- Ах, как ты меня дразнишь, сладкая, - продолжал Музан. – Я нашел тебя в болоте одну, изгнанную твоим собственным крысиным племенем. Ты явилась ко мне холодная и голодная, теперь ты сытно накормлена падалью, согрета работой, больше не одна. Ты бы сдохла
