Расцвет и падение великого суахилийского острова
Для обеспечения этой торговли султаны Килвы начали чеканить собственные монеты. Это самые первые африканские монеты, найденные до сих пор к югу от Сахары. Их начеканили очень много: на следующий день, когда я снова поехал в Килву в сопровождении Чунгуфу, тот показал мне целый ящик медных и серебряных денег, которые время от времени выбрасывает на берег море или случайно подбирают в траве жители острова. Но все монеты в очень плохом состоянии, разобрать на них надпись невозможно.
Хорошо сохранившиеся монеты выставлены в местном музее. Первые в Килве собственные деньги, по форме и рисунку напоминающие монеты египетских Фатимидов, начал чеканить султан аль-Хасан ибн-Талуугу, правивший в Килве с 1277 по 1294 год. Последним их выпустил Ибрагим ибн-Мухаммед, правитель Великой Килвы, взятый в плен португальцами.
Но больше всего поразило меня в Килве обилие фарфоровых черепков. Голубые черепки блестят в траве, торчат из-под развалин зданий, их собирают все островные мальчишки. Не отступая от нас ни на шаг, они настойчиво предлагали купить осколки.
Фарфор — благодарная находка для археологов, поскольку без труда поддается датировке. Обнаруженные в одной из бесчисленных комнат Хусуни Кубва черепки удалось склеить в роскошную вазу эпохи поздней династии Сун, то есть конца XIII века.
Итак, вывод напрашивается сам собой. Дорогостоящий фарфор из Китая, первые в Тропической Африке монеты, в которых нуждалась торговля, роскошные здания появились в Килве в XIII веке. Именно тогда, когда в глубинных частях материка возникли централизованные могущественные государства, процветавшие на добыче золота.
Когда в 1498 году каравеллы Васко да Гамы вошли в Килву, один из его спутников, некто Лопеш, записал в своем дневнике: «Купцы-мавры говорят, что в Софале есть таинственный рудник, а в местных книгах можно прочитать, что это и есть страна Офир, откуда царь Соломон каждые три года получал золото...»
Португальцы впервые встретились в Килве с чернокожими моряками, знавшими компас, квадрант и имевшими отличные карты, впервые увидали купцов, бывавших в Индии — стране, путь в которую и приказал им отыскать лиссабонский владыка. «Они увидели, — пишет Б. Дэвидсон,— процветающую морскую торговлю. Они увидели торговый мир, который по размерам, а может быть, и по богатству превосходил все, что знала в то время Европа. По сравнению с океанскими судами, бороздившими в то время Индийский океан, корабли да Гамы казались поистине крошечными».
Это был процветающий, мирный край. Индусы и африканцы, арабы и китайцы, привыкшие иметь дело друг с другом, не интересовались цветом кожи. Да и португальцы на первых порах обращались с местными жителями как с равными.
Но очень скоро грохот пушек возвестил закат городов Восточной Африки. Из всех этих городов Великой Килве досталось больше всего. Пораженные ее богатством, португальцы поспешили сокрушить город, надеясь тем самым стать хозяевами золотой торговли с Софалой. Флотилия Васко да Гамы в 1502 году вновь появилась на рейде острова. Через три года капитан Альмейда предал Килву огню и оставил там гарнизон. Немецкий путешественник Ганс Мейер, который вместе с Альмейдой прибыл в Килву, описал, как был выжжен город, перерезана большая часть его двенадцатитысячного населения, разграблены дворцы, сожжены деревянные дома, вырублены цветущие сады.
А еще через семь лет Эдуарде Парейра, заправлявший португальским разбоем на суахилийском побережье, рапортовал своему королю в Лиссабон:
«Капитаны вашего величества обнаружили большой рудник и овладели им. Полагают, что это Офир, но сейчас его называют Софалой».
Г. Мэтью, Н. Читик, Д. Киркман и другие историки, работающие сейчас в Восточной Африке, уже не сомневаются в том, что источником золота для Софалы были рудники, находившиеся на территории могущественных внутриматериковых африканских империй. Где-то там были загадочные «копи царя Соломона» — один из семидесяти тысяч древних заброшенных рудников, найденных в наши дни учеными в междуречье Замбези — Лимпопо, на территории современных Родезии, Мозамбика, Ботсваны. Семьдесят тысяч рудников — это внушительная цифра. Из них в Софалу ежегодно поступало четыре тонны золота и никем еще не оцененное количество железа. Португальцы застали закат этой торговли, но арабы писали о ней еще за пятьсот лет до Васко да Гамы.
Португальцы пришли на землю гостеприимных суахили как враги. Они не хотели делить богатств с местными правителями, не хотели торговать с купцами. Они пришли грабить. И поэтому португальцы не нашли в Килве и Софале союзников. Тайны Африки навсегда остались для них тайнами. Разгадки этих тайн исчезли вместе с самобытной, хрупкой, неповторимой цивилизацией, разрушенной матросами Васко да Гамы. Не прошло и века, как из некогда цветущих и так много обещавших португальской короне суахилийских городов полетели в Лиссабон новые депеши: золота нет, отбираемые у населения ценности не могут даже покрыть расходы на дорогостоящие экспедиции, колонии хиреют. Отобрав у людей золото и слоновую кость, дома и земли, португальцы под конец забрали последнее, что осталось у африканцев, — их свободу. Начался век работорговли.
Потеряв всякую надежду найти «копи царя Соломона», вконец спившись, заработав малярию, португальцы покинули Килву...
Второй раз европейцы открыли Килву в начале прошлого века, британское адмиралтейство отрядило к восточно-африканскому побережью бриг «Барракута» под командой капитана Ботелера — присмотреться, выбрать хорошие гавани, составить карту будущих территорий, намеченных к колонизации Великобританией.
Капитан Ботелер по достоинству оценил выбор, сделанный суахилийскими мореходами. Он признал гавань Килвы одной из лучших в мире. Но все остальное произвело на бравого английского офицера гнетущее впечатление. Измазав свой белый мундир в тине, разодрав брюки в мантрах, Ботелер добрался до берега. Идущие впереди матросы топорами расчищали ему путь среди леса. Наконец показалась стена каменной кладки, скрытая лианами. В ней зиял провал, через который англичане увидели огромные постройки под пальмами, остовы жилых домов, купола неповторимой по своей красоте мечети. Но надо было обладать огромной фантазией, чтобы представить, что некогда этот город жил. На всем острове моряки с трудом нашли несколько лачуг, в которых ютились боязливые люди. «Признаки былой роскоши и культуры резко контрастируют с современной нищетой и дикостью», — записал Ботелер в судовом журнале.
Через неделю, когда, исходив все лесные тропинки Килвы и соседних островов, я собрался уезжать, бвана Чунгуфу пришел проводить меня в порт.
— За шесть лет, что работаю в Килве, ни разу не видел здесь журналистов, — признался он. — Постарайтесь рассказать об этом великом, незаслуженно забытом городе.
Я обещал ему написать о Килве.
Сергей Кулик, корреспондент ТАСС в Восточной Африке — для «Вокруг света»
Килва — Найроби
Жиль Перро. По следам бесследного
Окончание. Начало в № 8
Он бродил до вечера по улицам Гамбурга. В нем жило непреодолимое влечение к кораблям, гаваням, морю. Были ли у его сверстников такие же затаенные, вышедшие из моды мечты, о которых они стыдливо умалчивали? Он выпил пива с норвежскими моряками, отправлявшимися в Бостон. Помощнику повара пришлось остаться на берегу из-за аппендицита. Он не знал, шутили они или нет, предлагая ему занять вакантное место. Бостон не входил в извечный сказочный маршрут, начинавшийся в Александрии и кончавшийся в Вальпараисо. Но все-таки. Он с увлечением читал Верселя, Сендрара, Пейссона, Конрада. Потом — как и все — Сэнт-Экзюпери и Камю. Сын мой, ты будешь человеком. Славный парнишка, учившийся с ожесточением, чтобы заслужить стипендию и оправдать принесенные матерью жертвы. Май шестьдесят восьмого года сделал для него очевидным то, мысль о чем терзала его уже давно: стоит ли карабкаться на ярмарочный шест, чтобы добыть в награду протухшие окорока? После этой бури ни малейшего свежего ветерка, мертвый штиль, единственная отрада — побренчать на гитаре. Никакого желания попытаться спилить шест. Когда он вернулся из Божона, он нашел квартиру пустой и мать в больнице. Очередная серия сеансов лечения сном. Так было с самых давних пор. Сын Венеры не знает, что ему-то еще повезло. Семнадцать расстрелянных, двадцать восемь сосланных в концлагеря и мальчишка, получивший в наследство мать-неврастеничку: прекрасные трофеи, папочка. Почему она ему никогда ничего не говорила? Он долгое время думал, что смерть его отца объясняет все, а также смерть Шарля, их первого сына, его старшего брата, скончавшегося от лейкемии в 1949-м, в шестилетнем возрасте. Детство, благочестиво проведенное между алтарем отца — на камине, и алтарем брата — на ночном столике матери. Нельзя все время жить с мертвыми. Другие вспоминают о них лишь в день всех святых, Он мог бы дать голову на отсечение, что его мать никогда больше не знала мужчины. Совершенно зря. Родители его друзей разводились, заводили любовников и любовниц, а он оставался у подола безупречной матери, лезшей для него из кожи вон, как в романе Бальзака. Мать Горио. Это было столь же невероятным, как и его мечты о кораблях, бороздящих океан на пути в Такому.
