Так точно! Из Кишинева я.
Майор достал блокнот, записал фамилию, затем объявил:
— Значит так, товарищи призывники. Сейчас вы пойдете в столовую! Там вас покормят. Потом попадете в распоряжение старшины карантина, получите обмундирование. Дальше: стрижка, баня и все остальное... Все понятно?
— Так точно!
— Тогда строем в столовую! Нале-во!.. Раз, два!..
Глядя им вслед, майор усмехнулся. Даже не спросили, где находится столовая. Ничего! Ребята толковые, разберутся!
Группа бодро зашагала по плацу...
— А куда идем? — спросил кто-то.
— В столовую.
— Это понятно! Только где она, эта столовая?
Группа замедлила шаг... А действительно, где?
— Осмелюсь предположить, — сказал новобранец Сырбу, показывая на небольшое строение, находящееся в пятидесяти метрах от них, — она там, на бугре! Видите одноэтажное здание? Там еще труба дымится. Это наверное обед готовят.
— Ну что же, очень грамотно подмечено. Если труба, да еще и дым оттуда валит... Молодец, Сырбу, хорошим поваром будешь! Пошли, ребята!
В столовой их встретили довольно прохладно.
— А, новобранцы, мать вашу!.. — хмуро проворчал младший сержант, дежурный по кухне. — Ну, проходите. Садитесь все за один стол. Да не шастайте тут без дела! Видите — все полы уже помыты.
Младший сержант находился в дурном настроении: "Эти новобранцы совсем задолбали! Вот уже месяц, как он регулярно, через сутки назначается сюда дежурным. И каждый раз одно и то же: Стоит убраться в зале, как появляются эти... Опять натопчут, намусорят!.. Он крикнул в маленькое окошко, ведущее на кухню:
— Эй, Ахмет, что там от завтрака осталось? Партизаны пришли!
Потом он поманил пальцем Анохина. Пашка с удивлением уставился на дежурного:
— Что такое?
— Разговорчики!.. А ну-ка бегом сюда на полусогнутых... Салабон!.. Я сам что ли буду за вас жратву таскать? Неси на стол миски, ложки, хлеб... И пулей назад — за кашей... Потом в этом же окне вам чай подадут. Все понятно?
— Понятно.
— Тогда выполняй!.. Извиняйте, хлопцы, кроме каши ничего нет. Обед еще не готов.
— Черт возьми, это месиво невозможно есть! — Цыганистый парень бросил ложку на стол, демонстративно отодвинул от себя миску с кашей. — Она же совсем сухая! Если ты, Сырбу, будешь тоже нас так кормить, то до дембеля точно не доживешь. Это я тебе обещаю.
— А что вы все: Сырбу да Сырбу? — обиделся будущий повар. — У меня имя есть. Меня Андреем зовут. А вот насчет каши ничего не могу сказать. Наверное не все от меня будет зависеть.
— А от кого же? Ты говори, да не заговаривайся!
— От разного. В первую очередь от продуктов...
— Да ладно, ребята, — подал голос Пашка Анохин, — что вы к парню пристали! Он же пока не повар и вместе с нами давится этой гадостью. А ты, Андрей, все же постарайся. Потом, когда из учебки вернешься. А то действительно от такой пищи никто из нас до дембеля не дотянет!
— А ты сам-то чего от учебки отказался? - спросил Будников.
— А я, — ответил Пашка, — сюда приехал не кашу варить... Пойду-ка принесу чай. Похоже, надо заканчивать с едой. Вон стоит бравый военный и пристально на нас смотрит. Что-то мне подсказывает, не случайно это!
И в самом деле! Метрах в пяти от них стоял сержант-сверхсрочник и молча наблюдал, посмеиваясь в свои усы. Он дождался, когда ребята допьют чай, и решительно направился в их сторону.
— Ну что, партизаны, поели? — грозно спросил он. — Тогда разрешите представиться. С этой минуты я для вас и папа, и мама, и царь, и бог, и святой дух — на весь ближайший месяц! И буду я из вас делать настоящих воинов... Вернее, попытаюсь. Так что выходите строиться — служба началась!
* * *
Служба в карантине особо не напрягала. Служба как служба. Старшина Екименко, обещавший сделать из них настоящих воинов, оказался неплохим человеком. С шуткам-прибаутками он вводил необстрелянных ребят в суровый мир армейской действительности. Было трудно поначалу раздеваться по команде "отбой" за сорок пять секунд, а потом за минуту снова одеваться. Да так, чтобы каждая пуговица на гимнастерке была застегнута; каждая нога аккуратно и плотно завернута в портянку и удобно сидела в сапоге. Старшина за этим очень строго следил. Он все замечал своим острым профессиональным взглядом. Если кто-то откровенно халтурил, он выводил его из строя и заставлял снимать сапог...
— А шо цэ такэ? — спрашивал он, показывая на портянку. — Я же как объяснял! Шоб ни одной складочки не було!.. А если война? Если прямо сразу в бой? Ты как в атаку побежишь?
— Мы же артиллеристы, мы в атаку не ходим! — раздавался голос из задней шеренги. Старшина грозно поводил усами, словно принюхивался:
— Это кто там самый умный? Выдь из строя, я хочу на тэбэ подывиться. Шо ты там за спинами ховаешься? Думаешь, я твой голос не узнал? Рядовой Капустин, два шага вперед!.. Я оценил твою шутку, Капустин. И то, что ты вступился за своего товарища, тоже заслуживает вознаграждения! Объявляю вам обоим по два наряда вне очереди!.. Что нужно ответить?.. Не слышу!..
— Есть, два наряда вне очереди!
— Молодцы! Становитесь в строй!.. Я же не зря вас мучаю, хлопцы. Объясняю еще раз для самых непонятливых: С такой портянкой уже через пять минут ногу натрешь. И неважно, где ты служишь. В артиллерии или пехоте. С такой ногой ты не боец, потому-что ходить уже не сможешь.
Старшина Екименко был строг, но справедлив. Спорить с ним — себе дороже! Вот и приходилось каждый вечер перед сном раз по десять ложиться-вставать! Все это у ребят, изрядно вымотавшихся за день, отнимало последние силы. И потом, когда эта вечерняя процедура заканчивалась, каждый из них моментально засыпал крепким сном.
Пашка Анохин вообще не понимал, как можно ухитриться за сорок пять секунд добежать до своей кровати, раздеться, аккуратно сложить свою одежду на стуле, успеть лечь,
