— Если ты, государь, желаешь спастись бегством, то это нетрудно сделать. Море рядом и корабли наготове. Ты можешь спасти свою жизнь. Смотри только, как бы тебе потом не пришлось пожалеть о таком спасении. Тому, кто однажды царствовал, стать беглецом — хуже смерти. Я не хочу дожить до того дня, когда меня перестанут называть императрицей. Мне более по душе изречение: «Царское одеяние — лучший саван»!
Слова Феодоры, сказанные в критическую минуту, переломили настроение императора и его придворных в пользу решительных действий. К вечеру того же дня 35 тысяч дымящихся трупов их врагов (по другим данным — 50) устилали улицы 400-тысячного Константинополя…
Император Юстиниан — составитель образцового свода законов. Гравюра, XIX век
Это эпохальное событие случилось на пятом году совместной жизни Феодоры и Юстиниана. Императрице, имя которой переводится как «божий дар», удержавшей трон супруга, было тогда примерно 32 года. Зрелый возраст во всех отношениях. Молодая женщина, прекрасная, как цветок душистого олеандра, наделенная недюжинным умом и прозорливостью, волею судеб и благодаря собственным разносторонним способностям уже пять лет вершила судьбу империи. Назначала и низвергала патриархов и министров, вела большую политику и находила такие слова в дискуссиях с супругом, что тот зачастую менял и отношение к происходящему, и свои планы. Прокопий Кесарийский видел в этом большое зло, потому как сначала Юстиниан «сошелся с ней как с любовницей, хотя и возвел ее в сан патрикии. Таким образом Феодоре удалось сразу же достигнуть невероятного влияния и огромного богатства. Ибо слаще всего было для этого человека, как это случается с чрезмерно влюбленными, осыпать свою возлюбленную всевозможными милостями и одаривать всеми богатствами. И само государство стало воспламеняющим средством для этой любви. Вместе с ней он еще больше стал губить народ, причем не только здесь [в Византии], но и по всей Римской державе. Ибо оба они издавна принадлежали к фракции венетов и их стасиотам предоставили возможность свободно распоряжаться делами государства».
Как относиться к такой оценке современника, данной императору, при котором Византия превратилась в самое могущественное государство Средиземноморья, вплоть до возникновения империи Карла Великого? Наверное, как к словам историографа, выражающего определенные интересы в определенные периоды. Здесь достаточно вспомнить его другие труды, посвященные эпохе Юстиниана, который правил с 527 по 565 год. Например, «Войну с персами», где император изображен неподражаемым, великим и всемогущим… И все же «Тайная история» Прокопия Кесарийского бесценна от первой до последней страницы, потому что и в глубоко субъективном мнении всегда присутствует то или иное описание, дорогое своим контекстом, который при желании можно и увидеть, и понять.
Союзу Юстиниана и Феодоры летописец отвел множество страниц. В негодовании блюститель нравов описал жизнь императрицы не стесняясь. Нанизывая один скабрезный сюжет на другой, он обвинил императора в том, что тот «не счел недостойным назвать своей всеобщую скверну, не стыдясь ничего, что было известно о ней» и сошелся с замаранной женщиной.
Императрица Феодора (?). Византийская скульптура. VI век
Как известно, жениться по любви издревле было привилегией простонародья. Из истории государств Западной Европы известно, как ее правители устраивали свои браки, следуя политическому расчету, будь то поиск друзей и союзников, стремление присвоить славное имя или наложить руку на оставшийся без наследников край. Византийские императоры ощущали себя иначе. Из своей женитьбы они, в общем-то, не делали вопроса большой политики, а брали в жены одну из подданных, не имея другой цели, кроме создания семьи. Любая красивая женщина могла стать супругой императора. Что же касается Юстиниана и Феодоры, то их брак отличался еще большей экстравагантностью и нарушал даже эти не слишком строгие правила. Будущая императрица, мало сказать, не была знатной особой. Она не сидела за рукоделием и молитвой, как это требовалось от честной девушки, а была актрисой и куртизанкой. Чтобы жениться на ней, надо было переменить законы, воспрещавшие лицам, достигшим сенаторского звания, брать в жены актрис. Самое интересное то, что по прихоти влюбленного законы были действительно переписаны, и Феодора стала женой наследника престола, а вскоре и византийской императрицей.
Да и сам Юстиниан выбился в люди совсем недавно. Он унаследовал власть от своего дяди императора Юстина, который был родом из иллирийских крестьян и в молодости пришел в столицу наниматься в солдаты. Тогда все его достояние составляли козий тулуп и запас прихваченных из дому сухарей. Рассказывают, что Юстин был первым императором, так и не выучившимся грамоте. Для подписания государственных документов ему изготовили деревянную дощечку с прорезями букв. «Юстин, — сообщает летописец, — не сумел сделать подданным ни худого, ни хорошего, ибо был совсем прост, не умел складно говорить и вообще был очень мужиковат. Племянник же его Юстиниан, будучи еще молодым человеком, стал заправлять всеми государственными делами». А к старости Юстин и вовсе стал посмешищем в глазах подданных. Злые языки сравнивали его с вьючным ослом, который идет туда, куда ведут, и лишь потряхивает ушами. Он жил с женщиной по имени Луппицина. Вместе с мужем она выбилась в императрицы из простых крестьян. Стесняясь своего деревенского имени, она велела называть себя Евфимией. Ничего не смысля и не участвуя в государственных делах, Луппицина-Евфимия тем не менее как могла противодействовала скандальному увлечению своего племянника. С ее подачи патрицианки ежедневно обменивались мнениями о том, какой необузданной наглостью обладает блудница: истории, конечно, известны примеры, когда знатные особы превращались в куртизанок, но когда происходит наоборот — это неслыханно! Не римское право, а строгая тетка стала для Юстиниана настоящим препятствием на пути к желанному браку: он смог жениться на своей черноокой красавице только после смерти Луппицины. А при жизни тетки ему, как уже говорилось, удалось лишь возвести Феодору в патрицианки. Для этого он отправил возлюбленную побеседовать с дядей — императором Юстином, и тот, по всей видимости, тоже попался в «сети» красавицы.
Не подумайте дурного: император был уже стар и болен.
Образец римской мозаики для пола в спальне с изображением влюбленной пары
Молодость циркачки
Как ни грустно, но о юности Феодоры нам поведал опять же Прокопий Кесарийский, без обиняков утверждающий, что Юстиниан был самим дьяволом, а Феодора до замужества — публичной женщиной. При этом автор справедливо опасается, что его чересчур эксцентричное описание может вызвать недоверие читателя. Впрочем, по мнению большинства современных исследователей, летописца, скорее, можно упрекнуть в излишней тенденциозности, нежели в прямой неправде. По большому счету, Прокопий передает то, о чем шептались в Константинополе, когда куртизанка Феодора оказалась на троне. И если созданный портрет императрицы не слишком соответствует оригиналу, то он как минимум является «портретом» ее репутации.
Подобно греческой богине любви Афродите, Феодора родилась на Кипре, но его благоухающие, покрытые зеленью горы и лазоревое море помнила едва ли: когда ей исполнилось четыре года, семейство переехало в Константинополь. Здесь Акакий — то ли отец, то ли отчим Феодоры — устроился смотрителем за медведями в зверинце при партии Зеленых, то есть при прасинах, выражавших интересы земледельческой и высшей сенаторской аристократии. А их оппоненты — венеты, партия Синих, представляли интересы торговых и ремесленных объединений. Эти партии были вечными врагами на Ипподроме. Игры тогда, в том числе и прославленные состязания колесниц, являлись неотъемлемой частью столичной жизни. Ставки делались на все и на всех, а гибель наездника и лужи крови на арене лишь распаляли азарт игроков. Гул, крики, вопли синих и зеленых трибун — вот что врезалось в память четырехлетней девочки, которая постоянно подсматривала за действом, разворачивающимся на Ипподроме, — женщин туда не пускали. Не успело семейство обосноваться в столице, как случилась беда: Акакий, раненный цирковым медведем, умер, обрекая тем самым Феодору и двух ее сестер на голодное существование. Правда, через некоторое время его место занял другой человек, некто Ородонт. Но должность Акакия, на которую он претендовал, ему не досталась. И тогда мать Феодоры решилась на крайность: выставила трех сестер на арене Ипподрома прямо перед началом скачек, и оробевшие от криков девяноста тысяч зрителей дети, одетые в белые туники, стали просить о милости. Так состоялось их первое выступление при «полном аншлаге». Когда же разъяренная толпа стала требовать выкинуть их с арены, партия Синих публично сжалилась над семейством (в пику Зеленым), и Ородонт был принят смотрителем зверей…
