Закономерность та же, что и в развитии электрических сетей. Есть Система — есть надежность; нет ее — район, город привязан к источнику одной линией, авария на ней грозит отключением всему району. А когда трубопроводы подходят не с одной стороны, а с двух, трех, то тут уж и речи быть не может о катастрофе.
Тем более газ не электричество, его можно аккумулировать, создавая искусственные «месторождения» там, где нужно. Иногда, впрочем, это слово надо понимать буквально. Было естественное газовое месторождение, оттуда все взяли, но оно лежит поблизости от центра потребления, и у месторождения начинается новая парадоксальная жизнь. Месторождение создают заново, закачивая туда газ, подаваемый с расстояния порой нескольких тысяч километров. Оно служит теперь аккумулятором, резервом, который тратится при скачке потребления. Такие резервные месторождения создаются, конечно, и там, где природой они не были «предусмотрены». До сих пор геология только разрабатывала месторождения, теперь она их еще и строит.
Ведь и то сказать, природные кладовые располагаются далеко не всегда так, как хотелось бы. Чем ближе к 80-м годам, тем выше зависимость европейской части СССР от дальних источников топливного и энергетического сырья, ибо собственных ее ресурсов не хватает. Возникает задача — посредством энерголиний, трубопроводов перебрасывать все большие массы энергии или энергетического сырья из Сибири и Средней Азии в Европу. Межконтинентальные переброски миллионов, миллиардов тонн, кубометров и киловатт-часов. Вот это существенная черта экономической географии нашей страны, которая со временем будет проявляться все резче.
Потому и удлиняются на тысячи километров энергетические реки, потому и множится, разветвляется, сращивается их сеть, образуя все более и более сложные системы.
И как в электроэнергетике рост требует все более мощных, высоковольтных артерий, так и в газовой системе увеличивается диаметр труб, напор течения. Для минувших лет был достаточен 1000—1200-миллиметровый диаметр и давление 56 атмосфер, для ближайших лет эти артерии узки — нужны трубы 1420-миллиметрового диаметра и 75-атмосферные давления. Потом и этого окажется мало. Техносфера прорастает все более разнообразными, крупными, разветвленными и сложными системами.
Между прочим, сходно эволюционировала и прогрессирующая ветвь жизни. Одноклеточные организмы становились многоклеточными, усложнялась, специализировалась их структура, совершенствовались и тоже усложнялись кровеносные, нервные и прочие системы. Только технику заставляет эволюционировать разум, а это, конечно, принципиальное отличие.
Нынешние трассы газо- и нефтепроводов словно прорублены мечом. Тайга, реки, болота, пустыни, проливы, горы — трасса режет их по прямой. Все менее она избегает препятствий, виляет в сторону, потому что убывает число неодолимых, непосильных для техники преград. Пустынные бури, когда в двух шагах не видно ни зги, а трасса прокладывается; сибирские морозы, когда лопается сталь, а трасса все равно прокладывается. Разгул стихии означает задержку, простой, не более. Есть что-то символическое в победной прямолинейности трасс.
Но есть и другая сторона. Едва очутившись в теле природы, искусственные артерии тут же подвергаются действию отторгающих сил. Что может быть невинней и удобней сухого чистого песка пустынь? Какое ложе может быть лучше для металлического ствола трубопровода? Но стоит пролиться дождю, и неподвижные ранее соли, а их в пустыне немало, бросаются в коррозионную атаку. Достаточно маленькой слабинки, небрежности в изоляции, в электрозащите магистрали, как уже проеден металл, газ вырывается, образуя взрывчатую смесь, и хватит искры, чтобы на этом месте в мгновение ока возник зияющий кратер.
У биологов есть термин «тканевая несовместимость»: он тут уместен.
Чем крупней Система, тем, как правило, она выгодней. И тем больше она требует забот. Может быть, со временем это противоречие сгладится, искусственные образования войдут с природой в гармоничный симбиоз, ибо такое единство — благо. Но это будущее, о котором стоит сказать
Еще несколько слов
Научно-техническая революция меняет всю основу материального производства. Природные материалы вытесняются искусственными, на смену механическим станкам приходят кибернетические автоматы, атом теснит уголь, нефть, газ и текучую силу воды, и с его распространением, как отметил академик А. П. Александров, «дамоклов меч топливной недостаточности, который уже в сравнительно недалеком будущем мог бы представить угрозу развитию материальной культуры, убран на практически неограниченное время».
Становление разнообразных систем тоже, очевидно, можно считать одним из признаков углубления научно-технической революции. Замечание в сторону: человеку XVII века до нашей эры облик XVII века нашей эры показался бы знакомым; а вот наши дни привели бы в замешательство, пожалуй, и Жюля Верна. А темпы все нарастают. Энергетиков уже не потрясает пока еще научно-фантастический проект таких космических станций, которые улавливали бы солнечную энергию и волновым лучом посылали ее на Землю. Земная энергетика станет со временем земно-космической — такое допущение не идет вразрез с направленностью прогресса.
Недолговечен и сам теперешний облик энергетических систем. Трубопроводы, возможно, продержатся, а вот мачты высоковольтных линий скорей всего станут анахронизмом еще до наступления 2000 года. Ибо воздуху все трудней будет держать «в берегах» беспредельно растущий вольтаж энергии, да и потери при такой транспортировке не слишком устраивают инженеров. Пока, правда, трудно сказать, как будет выглядеть замена: потекут ли энергетические реки по волноводам, сверхпроводящим сердечникам или переброска осуществится по каким-нибудь лучам; фронт опытов широк, способов немало, какой победит — неизвестно. Так или иначе, энергетический пейзаж изменится. И вряд ли он будет привычней теперешнего. Зерно перемен зреет...
Две мысли странным образом перекликаются во времени. Архимед говорил, что для того, чтобы перевернуть Землю, нужны точка опоры и хороший рычаг. Тысячелетия спустя Маркс заметил, что «царствование его величества — пара, перевернувшего мир в прошлом столетии, окончилось; на его место станет неизмеримо более революционная сила — электрическая искра...».
Энергосистема и заключенная в ней мощь — это тот архимедов рычаг, который создается и нынешней девятой пятилеткой.
Д. Биленкин
Полярники над зелеными долинами
К концу лета, в августе, ледник оживает. Розовеют горы — пурпурные пятна, колонии микроскопических водорослей расползаются по снегу, ледниковые черви выползают погреться на подсохшие камни морены, сурки, сложив на груди лапки, разглядывают ворон, что суетятся над ручьями. Иногда сюда, на четырехкилометровую высоту, забредают лисы и снежные барсы.
Потом приходит осень. Погода, ненадежная и летом, становится злой и сварливой. А потом приходят морозы и снежные бури. Постепенно все живое уходит вниз, к лесу, к долинам. Улетают птицы. В стужу здесь, у самого неба, им жить невозможно. Зимовать на леднике Абрамова в Алайских горах остаются только люди. Десять сотрудников гляциологической станции, старшему из которых немногим больше тридцати, младшему — двадцать.
...Под Новый год снизу, с Большой земли, обещали прислать вертолет. Он должен был закинуть на научную станцию продовольствие, почту, новогоднюю елку. Несколько дней подряд летчик разогревал мотор, но метеорологи были неумолимы: лететь нельзя. Тогда начальник станции Борис Кислов и аэролог Мясников встали на лыжи и ушли к лесу, за тридцать километров от станции...
Сверху, с гляциологической станции, в хорошую погоду видна долина, над головой, высоко, пролетают иногда пассажирские лайнеры. Гляциологи живут в самом центре оживленного мира, отделены от него лишь несколькими километрами горных склонов.
...Но однажды прилетел из Ташкента на станцию один исследователь сверить таблицы. Собирался поработать часок. Эвакуировали его через месяц.
Недаром домики станции, оборудование, даже трактор (тоже, как и все здесь, заброшенный на ледник вертолетом) такие же, как у полярников. И основал станцию известный полярный исследователь гляциолог Ноздрюхин. И эта станция дрейфует, как и любая полярная, вместе со льдом — каждый год ее необходимо переставлять на 50—60 метров. На станции есть весь набор и других арктических атрибутов — морозы, пурга, ненадежный, располосованный трещинами лед. Нет только белых медведей — они бы тут не выжили. Да еще высота, на которой трудно передвигаться, и гости, непривычные к жизни в высокогорье, не спят ночами и устают, сделав несколько десятков шагов; грозы, когда с остроконечных предметов с шипением стекают светящиеся голубым пламенем электрические разряды; электрические бури, когда холодные синеватые искры высвечивают радиомачту станции, искрятся бороды сотрудников экспедиции, а с поднятой вверх руки начинают стекать голубые искры.
