— Сколько здесь? — спросил он.
— Отец контрабанды очень торопится! — задумчиво сказал Джанмурчи. — К утру молоко уже потемнело бы и засохло. Завтра он собрал бы все тесто. Нам осталось бы одна трава.
— Три десятины, — ответил человек в очках.
Оса подошел к посеву. Местами мак был готов. Только-что здесь вели работу. Созревшие головки были уже надрезаны. Молоко выступило густыми белами каплями.
— Остальные покажешь? — спросил комендант.
— Хош. Еще семь десятин, — отвечал человек в очках.
— Косить! — Коротко бросил комендант и пошел к лошади.
— Чиво? — недоумевающе спросил молодой красноармеец.
— Дурак — заорал другой — на веревку! Запрягай лошадь. Опять не понимаешь. Это-ж дуб, а не человек! Сделай постромку! Привяжи к концу шеста. Вот! А я привяжу к другому концу дура!
— Золотая голова у тебя, Саламатин, — сказал комендант.
— Еще спрашиваете!.. Гони. — Кони с места снялись вскачь, длинный шест широкой полосой уничтожал посев. Хрупкие цветы ломались и сгибались к самой земле. Сильный одуряющий запах, наполненный парами морфия, потянул с поля.
— Командир! — сказал Джанмурчи.
— Чего тебе?
— Почему ты позволил на ярмарке, чтобы китайские купцы давали мату в задаток контрабандистам? Почему ты не арестовал всех?
Оса задумчиво улыбался. Ему представилось лицо Будая в тот несчастный вечер. Теперь он сам мог дать урок Джанмурчи.
Арсланбек попятился, чтобы скрыться в толпу, но на него в упор глядело дуло револьвера.
— Джанмурчи! Как выливается вино из сосуда? — спросил он.
— Через горло! — с живостью отвечал Джанмурчи.
— А где течет опий в Китай?
— Через перевалы.
— Правильно! Здесь Байзак может его спрятать. И мы его не найдем. Пусть он течет в Китай. На перевалах мы подставим кружку под вино, которое течет из горла. Понятно?
— Ой-бо-бо! Шайтан! — с восхищением прошептал ошеломленный проводник.
Лодка плыла по синей воде. Иссык-Куль растилался бесконечным черно-синим пространством. Впереди местами выступали желтые песчаные отмели. Вправо и влево далеко были видны горы. Берегов не было видно. Горы как-будто поднимались из воды. Тяжелая и неуклюжая рыбачья лодка двигалась медленно. Юрта на берегу, позади, белела грибом на сером песке. Будай медленно греб и с удовольствием слушал скрип весел. Вода стекала прозрачными каплями. Когда он смотрел за борт, были видны камни на дне. Вода была такая прозрачная, что, казалось, дно подымается и опускается при каждом движении воды. Будай поднял весла и долго слушал звон капель. Теперь он был на месте. Он встал и чуть не упал. Неустойчивая лодка качалась при каждом движении. Будай лег грудью на борт и стал смотреть в озеро. В прозрачной зелени внизу, на желтом песке, лежали каменные плиты. Будай долго смотрел на них, потом лениво ударил веслами, и лодка поплыла дальше. С большим волнением он зорко глядел вниз. Обтаявшие стены беззвучно проплыли внизу. Будай остановил лодку. Она медленно повернулась на одном месте. Большие квадратные тени протянулись внизу по желтому дну в прозрачной воде.
— Где она? Ах, вот! — пробормотал Будай. Он жадно глядел в сторону, вниз. Из глубины подымалась башня минарета. По углам от нее тянулись тени четырех боковых башен. Дальше виднелись какие-то постройки. Их желтые стены уходили вглубь, и тени делались все более смутными. Легкий ветер незаметно погнал лодку, и дома внизу стали опускаться в синюю пропасть. Будай медленно плыл над древним затонувшим городом и, все более волнуясь, глядел, как стены уходят вниз. Вот недалеко под лодкой медленно проплыло ярко-желтое пятно. Это свет солнца сквозь воду падал на купол минарета или вершину башни. Оно исчезло. Черно-синяя, как будто ночная, мгла поглотила все. Будай вздохнул и взялся за трубку опия. Он сделал несколько глубоких затяжек.
— Бу-ум! Бум! — Будай слушал. Глухой звон расплывался в воде. Потом снизу стал подыматься городской шум. Где-то слабо в сознании промелькнула мысль об опасности. Как будто кто-то другой сказал ему, что он пьян от опия. Лодка может перевернуться, и он утонет. Тогда он лег на дно лодки. Он так делал всякий раз. Каждый день. Он всегда слушал тихие приказания этого далекого безразличного голоса, потому что он догадывался, что это был он сам. Потом, как и вчера, ему показалось, что лодка все-таки перевернулась. Будай задыхался. Ему казалось, что он опускается туда, в холодную синюю ночь. Потом сразу стало светло. Он пришел в себя, так легко и прохладно было дышать. Он был здесь совсем недавно. Глиняные стены домов. И небо темнозеленое, как стекло бутылки. Как в прошлый раз, он повернул за угол.
— Ха! Ха! Ха! Старик рассказывает всегда такие потешные истории. Будай слушал его с большим удовольствием.
— Почему ты опоздал? — говорит старик.
Будай хочет ответить. Он хочет говорить много, много, но не может. Он пришел слушать, а не говорить.
— Сегодня я расскажу тебе о нашем хане! — говорит старик и Будай жадно ловит каждое его слово.
— Я расскажу тебе, как погиб город Кой-Сару. Хе! Хе! Это забавная история.
Старик сидит на одном месте. Не двигая ни руками ни ногами, он то отдаляется, то придвигается совсем близко.
— Мы с тобой сейчас находимся в Кой-Сару. На дне большого моря.
Будай хохочет. Этот старик такой потешный. Он всегда врет, но очень забавно.
— В нашем городе царствовал хан, — говорит старик. — Когда он брил голову, цирульник никогда не возвращался. Никто не знал, куда деваются цирульники. Ходил слух, что их убивали. В конце концов не осталось ни одного цирульника. Когда хан нашел еще одного, то после бритья хотел его убить. Цирульник стал плакать: «Я никому не скажу, только оставь мне жизнь!» Хан его отпустил. Цирульник терпел два дня. Ведь не даром говорится: «если хотите сделать об'явление, скажите, что это тайна». Цирульник знал, что владеет тайной и поэтому ему хотелось об'явить ее всем. Он посоветовался с одним мудрецом. Мудрец сказал ему: «Если тебе не терпится, ночью открой крышку городского колодца и прокричи туда свою тайну, только не забудь закрыть крышку. Иначе колодец не будет хранить твоего секрета. Он выбросит его назад. Берегись, чтобы он не выплеснул всю воду вместе с твоей тайной». Ночью цирульник пришел к колодцу, поднял крышку и стал кричать: «у нашего хана, ослиные уши! Э! Э! Ага! А вот у нашего хана ослиные уши!» Он кричал во все горло. Он был так рад, что освободился от тайны. Бегом направился он домой. Теперь он мог спать спокойно. Но он забыл закрыть крышку колодца. Жерло колодца не могло хранить тайны так же, как горло цирюльника. Ночью из колодца пошла вода, и мы с тобой теперь на дне моря. Ты слышишь, как ревут бараны? Рыжие бараны на площади? Они скучают без пастбищ. Недаром наш город назывался Кой-Сару (Желтый баран).
Будай хохочет. Ему очень смешно, но он сам чувствует, что его смех стал трагическим. Удушье давит ему горло крепкой рукой. Старик тоже смеется. Его смех, как щекотка. Будай задыхается и хрипит. И вдруг приходит в себя. Он весь в поту. С трудом поднялся он и сел на скамью лодки. Медленно повернул лодку назад к берегу, туда, где стоит юрта. Перед этим он снова сделал несколько затяжек опия. Он почувствовал, что опять опьянел и стал торопиться. Оглядевшись, он увидел, что провел здесь целый день. Солнце склонялось к закату. Желто-золотые облака плыли по синему небу и по синему озеру.
Будай греб упорно и долго. Погасшее невидное озеро черной пропастью расступалось где-то позади. Будай выпрыгнул и вытащил лодку.
— Антоний! — стройная Марианна с распущенными волосами бежала к нему. Она только что выкупалась От нее пахло соленой свежестью озера.
— Милый! — Она поцеловала мужа, но заметила, что он еле стоит на ногах и отшатнулась:
— Ты опять накурился? — жалобно проговорила она.
Стало уже совсем темно, и Будай не видел ее лица.
— Идем в юрту, — ласково заговорила она, стараясь сдержать слезы.
Тени костра весело плясали по всей юрте.
— В городе я была в кино, — сказала Марианна. — Так потешно. Они установили во дворе фабричный гудок. Все приходят по гудку. Это единственный фабричный гудок во всем городе. Это напоминает большие города. Он воет часами, пока все соберутся.
Вдруг она взрогнула и вся побелела:
— Будай! Я боюсь! Там кто-то ходит, — прошептала она.
Будай бессмысленно улыбнулся. Марианна встала и, отбросив полог, выглянула наружу.
Вдруг она закричала нечеловеческим раздирающим криком. Две руки просунулись в юрту, обхватили ее, и она исчезла. Будай одну секунду бессмысленно глядел, потом все опьянение сразу слетело с него. Стиснув зубы, он огляделся и в следующее мгновение он был снаружи с наганом в руках. На вороного коня грузили что-то белое. Будай стал стрелять, но после костра он не мог разглядеть как следует. Из темноты раздался хохот, и кони затопотали по берегу. Будай побежал за ними и остановился. Недалеко мчался всадник. Будай тщательно прицелился и выстрелил. Ему послышался крик, но всадник не остановился. Будай понял, что последняя надежда добыть коня погибла. Тогда, забыв обо всем, он бегом бросился в степь. Его ноги вязли в песке, но он бежал, пока не свалился. Отдышавшись, он пошел вперед, и сердце его забилось от радости и надежды. Впереди слышались выстрелы. Глухие, настойчивые, правильно следующие одни за другими. Будай снова тронулся вперед. Он шел всю ночь. Кругом него была тишина и мрак, а он то шел. то бежал, сам не зная, куда и зачем. Когда наступил пасмурный рассвет, Будай увидел что-то вдали. Он собрал последние силы и побежал. Около коня, лежавшего на земле, неподвижно сидел Джанмурчи.
