Янис Славинов
Две недели я чувствовал непроходящее раздражение. С того момента, когда Мирослава спросила меня про любовь, а я от растерянности засмеялся и назвал её дурочкой.
Она тогда сжалась в моих объятиях и словно заледенела. Да так и не растаяла за это время. Опять стала той Мирославой, с которой я бодался несколько месяцев, пытаясь пригласить на свидание и вызвать хоть каплю симпатии к себе.
Не знаю, зачем я делал это, если с самого начала собирался предложить ей контракт. Да мне и похер тогда было, что психологиня не млеет от моей персоны, как другие. Я собирался просто жить с ней в одном доме и платить ей за хорошее отношение к моему сыну.
Когда всё изменилось? В какой момент я понял, что меня не устроят отношения товар-деньги-товар с этой женщиной?
Может, когда я первый раз её поцеловал и почувствовал то, чего давно не ощущал с женщинами — желание. Не сексуальное возбуждение озабоченной самки. Не жадное довольство оттого, что находится близко к моим деньгам. И не отлично сыгранное притворство, с которым я чаще всего сталкивался последние годы.
Нет, именно желание меня как мужчины, от прикосновений которого у женщины сносит крышу. Такого у меня, пожалуй, никогда и не было. Даже с бывшей женой. И это реально снесло крышу и мне самому. Поэтому теперь и не выпускаю ёжика из своих лап, стоит остаться с ней наедине — хоть в спальне, хоть в той же сауне, которую мы с ней посетили уже раза четыре или пять.
Усмехнулся про себя — немудрено, что Мирослава совсем с лица спала. Спим мы от силы часа по четыре-пять. Остальное время я пытаюсь через тающее от моих ласк тело заполучить её душу.
Хреново выходит — тело тает, а душа так и прячется от меня.
Сам виноват, поэтому и хожу вторую неделю в раздражении, иногда сменяющимся злостью. Как сейчас, когда Мирослава так откровенно таращилась на Платона. С каким-то затаённым восторгом, с каким никогда не смотрела на меня. Я этот взгляд ещё на нашей свадьбе заметил, просто тогда было не так откровенно.
Но сегодня, когда Мир изумлённо протянула своё «как можно не хотеть замуж за такого мужчину…» я вызверился окончательно.
— Понравился? — процедил, едва сдерживаясь. — Даже если так, придётся забыть про Платона Вяземского. В отличие от них с Павлой, мы с тобой женаты.
— В отличие от нас с тобой, у них любовь, — парировала она зло и заявила, что я делаю ей больно. Только тогда немного пришёл в себя, поняв, что, и правда, чересчур стиснул её.
Не выдержал и спросил то, что давно вертелось на языке:
— Значит, у тебя нет планов остаться со мной и Данькой после окончания контракта?
Идиот… Она с самого начала со мной только по контракту и не скрывала этого. А секс… Говорят, бывает, что женщина ничего не чувствует к мужчине, но в постели с ним ей потрясно. Наверное, это именно наш случай.
— Выпьешь что-нибудь? — спросил её у фуршетных столов. Честно говоря, с самого начала собирался на приёме накормить её как следует и хоть немного напоить — мне не нравилось, что она с каждым днём становится всё бледней и худей.
Надо врачам ёжика показать, что ли. Пусть укрепляющее назначат, витамины там какие-нибудь. А то совсем загнётся с таким графиком работы днём и моими аппетитами ночью.
Заодно и анализ крови на генетику возьмём — после того, как увидел на её животе шрам, меня не покидает мысль проверить их родство с Данькой. Понимаю, что это бред — ни в каких архивах мои безопасники не нашли информацию, что у Мирославы был или есть ребёнок. Но шрам у неё от кесарева — такой же точно остался у Дины после рождения Даньки. Якобы рождения…
— Что тебе наложить? — шепнул натянутой как струна жене на ушко — ладно, оставим на потом все разборки. Сейчас нужно накормить эту бледную немощь — а то ест как птичка, забывая, что с такой сексуальной нагрузкой питаться надо получше.
Ответ услышать не успел — меня окликнул знакомый тонкий голос, а следом на шею кинулась воняющая сладким парфюмом бывшая свояченица.
Я стояла и смотрела, как девица повисает на шее Яниса, а он подхватывает её за талию и прижимает к себе так, что короткое платье задирается почти до трусов. Как берёт за руки и наклонившись к её довольному лицу что-то говорит. Наверное, я бы услышала, что именно, если бы кровь не била в виски с такой силой.
И её ответ тоже могла бы услышать, потому что видела, как открывается и закрывается её ярко накрашенный рот. Но опять ни слова не понимала из-за этого грохота в голове.
Не в силах больше вынести это, сделала несколько шагов назад и спряталась за массивной спиной какой-то дамы в красном платье. Воспалённым мозгом машинально отметила, что с такими объёмами красное не лучший вариант. И тут же одёрнула сама себя — нашла о чём думать. Тут муж, пусть и фиктивный, на глазах у всех обжимается с очередной бабой, а ты решила стилистом побыть, глупая Мирослава…
— Ты смотри, как к Славинову девка притёрлась. А он, говорят, с женой пришёл. Интересно, что сейчас будет — на месте его жены, я бы выцарапала стерве глазенки, — донеслось до меня.
Повернула голову и наткнулась взглядом на двух хихикающих девиц, глазеющих на моего мужа, держащего свою девицу за запястья.
Развернулась и, задрав подбородок, пошла к выходу — надеюсь, Платон и Павла простят меня, но оставаться здесь я не буду. И глаза выцарапывать тоже не стану — права не имею.
На улице меня обнял мягкий вечер начала августа. Запрокинула голову, подставляя лицо последним лучам утекающего за крыши солнца. Зажмурилась, чтобы не видеть их яркости и не пролить ни одной слезинки из скопившихся в уголках глаз.
— Мирослава? — прозвучал удивлённый голос. — Что случилось?
Приоткрыла веки, надеясь, что голос мне мерещится.
— Тебя кто-то обидел? Где твой муж?
Арсений Ковалёв, как всегда, потрясно красивый в облегающей поджарое тело светлой рубашке и тёмных брюках смотрел на меня сквозь узкие прорези своих драконьих глаз. Кажется, с сочувствием. Или мне просто захотелось увидеть в них это сочувствие, не знаю зачем.
— Янис там, в ресторане, — махнула рукой в сторону входа, повернулась и, обняв себя за плечи, пошла по тротуару.
Мне нужно найти укромный уголок и побыть одной — в дом
