Львовна мне шепотом сказала, что мальчишки постарше его тоже вполне устраивают. О том, что их гораздо легче довести до самоубийственных мыслей, чем мы с тобой сейчас думаем. О том, что…
– Стоп, – Ит поднял руку. – Всё, хватит. Мы друг друга поняли. И я действительно… не хочу говорить об этом вслух. Давай лучше думать, что мы сможем сделать, чтобы их хоть как-то подстраховать?
– Ит. Ничего. Без риска вылететь из программы – ничего, – Берта всё еще смотрела в пустую тарелку, словно надеясь увидеть там что-то интересное. – Хотя есть у меня одна мысль.
– Что за мысль? – с интересом спросил Ит.
– Мы не знаем, какие планы у гения относительно Пола и Яна, верно? Но – мы можем попробовать узнать у того, кто, подозреваю, знает. Наша лицемерная гранд-дама, которая сидит на Сфере, и пестует наследника, вполне может быть в курсе.
– Джесс? – удивился Ит. – Ты хочешь попробовать связаться с Джесс?
– Почему нет? – с вызовом спросила Берта.
– Да потому что она тут же стукнет гению, и нас отсюда попросят, – ответил Ит. – Нет, малыш, это не вариант. Она нас предавала, предала, и будет предавать дальше, и что-то у неё спрашивать…
– Давай тогда так. Давай спрошу я. Лично я. Ты – ничего не знаешь, я с тобой на эту тему не говорила, ты вообще не в курсе, – предложила Берта.
– Ага, так она тебе и поверила, – усмехнулся Ит.
– Поверит или нет – узнаем. Но… Ит, она не выдала нас тогда, на Окисте, когда поняла из-за твоих цветов, что вы оба живы. Она ничего ему не сказала, – напомнила Берта. – Да, она сволочь, лицемерная, зазнавшаяся сволочь, но у нас нет другого выхода. Нам нужна хоть какая-то информация, хоть сколько, чтобы понять, что нас ждет в дальнейшем. Погоди, не перебивай, – попросила она, заметив, что Ит открыл рот, чтобы что-то сказать. – Я предполагаю, что гений этот вариант тоже просчитал, и что, скорее всего, информации у неё либо нет, либо она соврет нам, либо – выдаст, запросто. Но…
– Ты хочешь оставить меня один на один с этой ситуацией? – вкрадчиво поинтересовался Ит. – Давай лучше иначе. Мы будем иметь в виду этот вариант, но воспользуемся им не сейчас. Позже. И вместе, потому что в то, что ты одна решила что-то предпринять, не предупредив меня, она точно не поверит.
– Ладно, – нехотя сдалась Берта. – Уговорил. Учти, я не считаю, что ты прав, но – уговорил. И еще вот чего. Подумай, чем ты сможешь заманить их к себе, чтобы чаще видеть. Я для себя уже кое-что придумала…
– И что?
– Дополнительные занятия по математике, делаю группу, – сообщила Берта. – Поскольку они намылились в мореходку, загоню их туда обязательно. Пусть хоть немножко больше будут под надзором. Хотя бы два-три часа в неделю. Но вот как их заставить ходить к тебе, ума ни приложу.
– Подумаю, – пообещал Ит. – Кстати, как тебе новая географичка?
– Ужас, – честно ответила Берта. – Павлуша-алкаш и тот был лучше.
История с географией в Масловке набирала обороты на самом деле с весны, когда непросыхающий географ запорол проведение экзаменов по своему же предмету и в восьмом, и в десятом классах. Экзамены в результате принимали Фрол и химичка, ситуацию вроде бы замяли, но буквально через неделю географа поймал за руку завхоз, причем поймал тогда, когда тот тырил из кладовки рулоны вафельных полотенец, явно с целью либо продажи, либо обмена на самогон. Ситуацию замяли снова, но географ всё никак не унимался, и за лето его ловили на кражах больше десятка раз, причем последний раз он пытался спереть коробку мела – мел с большим удовольствием покупали и домашние мастерицы, и Морозовское ателье, для раскроя. Как это ни странно, мел стал последней каплей, географа вышибли, и на его место взяли некую Аглаю Петровну Макарову, которая уже на третий день работы в детдоме получила кличку Кобыла.
Сложно себе представить существо глупее химички, говорила позже Берта, но Аглая даже Марию Львовну превзошла, на порядок, не меньше. Во-первых, у Аглаи имелось шестеро детей, от пяти до двенадцати лет, которых Аглая притащила жить с собой в детдом, в комплекте к детям шел муж, тощий, затурканный, зажатый, беспрекословно подчиняющийся жене мужичонка. Во-вторых, Аглая не просто не знала географию, которую собиралась преподавать, нет, она была еще и феерически, феноменально безграмотной, например, свою же фамилию «Макарова» она иной раз могла написать как «Мокарова», а потом удивляться, чего тут такого-то, всё же понятно. К чести Фрола сказать, он зачислил Аглаю не географичкой, а исполняющей обязанности учителя географии, и на том спасибо. Причиной зачисления стало то, что в Морозново просто не знали, куда эту семью девать – долг за комнату в общежитии у них был огромный, выселить с детьми на улицу было по закону нельзя, но и общежитие дальше содержать восемь человек просто так не могло, вот и оказались Макаровы всем семейством в Масловке, на окладе, в одной из комнат за актовым залом…
– Она какая-то… недобрая, – рассказывала Иту Берта. – Что-то в ней есть такое… словно гнильца. Я не разобралась пока. Но, родной, держись от неё подальше. К тому же они, кажется, еще и религиозные, хоть этого и не показывают особенно.
– Приму к сведению, – ответил Ит. – Спасибо, что сказала.
– Если бы эти слова могли на что-то повлиять, – вздохнула Берта. – Жаль, не было времени присмотреться. Но она мне очень не понравилась.
– Значит, и мне не понравится, – заключил Ит. – Будем не любить её вместе. Издали.
– Хорошо, если издали.
* * *
Как-то раз, совсем уже на излёте сентября, двадцать четвертого числа, Берта шла домой из Масловки. Именно шла, потому что день выдался тёплый, чудесный, истинно осенний, умеющий вызывать ни с чем ни сравнимое, щемящее душу чувство – расставания, полета, светлой печали, и какой-то тихой, неизъяснимой радости. Берта шла по дороге одна, медленно; она расстегнула плащ, сняла с шеи косынку, и наслаждалась моментом. Одиночество, теплый ветерок, выцветшее небо неимоверно высоко над головой, облетающие с деревьев листья…
В кустах неподалеку вдруг раздался шорох, Берта остановилась, и увидела, что на дорогу выбираются из подлеска братья Фламма.
– Привет, – сказала она. – Вы
