Мой спутник, молодой берлинец Хорст Шёнфельд, рассказал, откуда они здесь взялись.
— Давным-давно в этих краях обитали славяне — бодричи, хижане, черезпеняне, ране. Сохранились их могильники, остались названия городов и селений, например, на острове Рюген — Густов, Зеллин, Гарц — от «Градец», или крупнейший город нашего севера — Росток, смысл тот же, что У слова «растекаться». Множество преданий тоже славянского происхождения. Так вот, и бодричи, и ране, и все прочие охотно торговали с греческими купцами. С греками, видимо, прибыли сюда и легенды — о грифонах, например, которые якобы обитают в северных землях, то есть здесь. Не знаю, чем уж тут полюбилось это существо, только со временем его изображения появились на щитах воинов. А вскоре грифоны пошли «гулять» по всему Мекленбургу. Им придавали символическое значение: они олицетворяли могущество и военную доблесть. На гербе Ростока — грифон, и на некоторых других гербах, и на различных цеховых знаках. Словом, на севере шагу не ступишь без того, чтобы не увидеть где-нибудь крылатого льва...
В Грейфсвальде, впрочем, грифонов мы не встретили. Городок оказался небольшим, с домами в два-три этажа, толпящимися вокруг ратуши из обожженного кирпича и рыночной площади. Здесь один из старейших в Северной Германии университетов, спокойные молчаливые люди, и Грейфсвальд можно было бы назвать тихим городом, если бы... Под моросящим дождем на улицах кипела яростная деятельность. Похоже, горожане, озлившись на непогоду, решили разнести здания по камешкам, лишь бы не попали они в неприятельские руки наступающей фронтом осени. Лязгали бульдозеры, качали грузами краны, стенобойная машина размахивала тяжеленным ядром и била, била, добивала ветхий домишко, самосвалы увозили обломки, а машина-мусорщик довершала дело, подбирая всякий никчемный сор. И только высоченная церковь — Мариенкирхе, обросшая лесами, стояла спокойно, словно зная, что уж ее-то никто сносить не собирается. Штабеля нового кирпича и кучи гравия у боковой стены церкви ждали приложения созидательных рук.
— Что происходит?
— Знаете, как из глыбы камня рождается скульптура? Отсекается все лишнее, — невозмутимо поведал мне сотрудник городского архива товарищ Бидерштадт. — Вот так и здесь: приходится убирать ненужное, чтобы город стал произведением искусства.
— А кто решает, что нужно, а что нет?
— Приходите завтра в управление городского планирования — увидите.
«Вершителями судеб» Грейфсвальда оказались молодые, 25—30-летние, архитекторы. В управлении планирования было тихо и — по контрасту с улицами — несуетно. Пахло клеем.
Из круга обступивших меня градостроителей выдвинулся сероглазый бородач в синей рабочей блузе:
— К реконструкции города мы подходим крайне осторожно. Здания XVIII, XVII веков и более ранние — есть, например, жилой дом, который датируется 1430 годом, — сохраняются. А малоинтересные строения прошлого столетия подлежат сносу и будут заменены новыми домами.
Я не успел оглянуться, как на стенах волшебным образом появились цветные схемы, диаграммы, чертежи и огромные глянцевые фотографии. Они говорили о городе, которого еще нет, но скоро будет, и, следовательно, тайна их появления вроде бы прояснилась: это были сигналы из будущего.
— Жители в новых домах не смогут пожаловаться на отсутствие комфорта, а облик зданий будет максимально приближен к старинному. Средневековому, если хотите. Как? С помощью особых бетонных панелей, выпущенных на заводе поточным способом. В этом и заключается эксперимент: мы разработали проект серийных бетонных блоков, из которых можно составить немало разновидностей «стародавних» фасадов. Получается: здание вписывается в «интерьер» города, и в то же время жить в нем удобно. Кстати, ведь и древние мастера, начав стройку, представляли себе будущее здание не в виде набора кирпичей, а в виде определенной композиции блоков: нижняя часть фасада, фронтон, эркер, оконные проемы. Нам остается заменить эти «мысленные» блоки вполне реальными бетонными секциями...
— Удобства удобствами, но ведь дело не только в санузле и центральном отоплении, — я решил направить разговор в новое русло. — Жителям нужны еще солнце, воздух, зелень. Как может сочетаться с этим средневековый, согласитесь, довольно мрачный — узкие улочки и прочее — облик города?
— Хорошо, что вы задали этот вопрос, — обрадовался бородач. — Вот взгляните на схему: планировка города «решетчатая» — улицы идут под прямыми углами друг к другу, как в большинстве наших северных городов. Мы разбили центр на десять кварталов и осуществляем реконструкцию постепенно: сейчас «в работе» лишь первый участок. Расширяем улицы — отодвигаем дома вглубь: здесь, если так можно выразиться, «солнечная математика». Сами рассудите — в феврале солнце появляется здесь в нижних этажах часа на два, не больше. Мы же стремимся к тому, чтобы это время максимально продлить. Отсюда расчеты и оптимальной ширины улиц, и высоты домов. А крыши над фасадной частью скосим так, чтобы даже низкостоящее зимнее солнце подолгу гостило у людей в квартирах...
Итак, «правило номер два»: не только сохранять облик, «о, сохраняя, улучшать! И в этом случае к жизни вызывается понятие, осмыслить которое пока еще не так-то просто: «современный (старинный город».
Сплав
...Дождь и туман не выпускали Меклейбургскую равнину из плена. Грифоньи крылья неслышно и мощно взмахивали над машиной, увлекая все дальше, на север, а потом крылья! сложились, или просто растворились в перенасыщенном влагой воздухе, и мы стояли уже на центральной площади города Штральзунда. Над нами подпирала небо Николайкирхе, где-то, всего в трех-четырех кварталах, плескалось Балтийское море, но — самое главное — вздымалась над головами, далеко отодвигая серое небо, ажурная ратуша, сотворенная все из того же чудодейственного обожженного кирпича, — тринадцатый век.
Под остроконечными зубцами фронтона — их называют «вимпергами» — прорезаны сквозные круглые окна — «розы», заполненные тончайшей кирпичной филигранью. Нет, этот фасад не возводили руками — чуткие пальцы ювелирных дел :мастера вили его из драгоценной каменной нити. Под нависшими предвечерними тучами кружевные «розы» светились сами по себе, заменяя потерянное в дожде солнце.
В ГДР всего три города, где старые центры объявлены заповедными: это Герлиц, Кведлинбург и Штральзунд. Вроде бы отличие от Грейфсвальда небольшое. И здесь тоже за древними фасадами зачастую скрываются новые квартиры; если что и подлежало сносу, то лишь здания капиталистической неизобретательной постройки, но... само слово «заповедник» ставит точку: ни один камень в Штральзунде не может быть вынут из мостовой, ни один кирпич — убран из стены, ни одно украшение — снято с фасада. Старый Штральзунд словно бы законсервирован, и это уже третий подход к проблеме сохранения древней архитектуры: дистанция между городом и музеем теряется окончательно.
...Бывший францисканский монастырь Иоганнесклостер — странное сооружение: огромное, с закопченными высокими сводами в центральном зале, прохладное даже в жару, с многочисленными комнатами, лабиринтом галерей, коридоров и зарешеченных переходов. Здесь хранится часть городского архива и содержатся редчайшие экспонаты краеведческого музея. На стенах висят парадные портреты бесчисленной череды бургомистров и расчищены ценные фрески XIV—XV веков. И... здесь живут люди. В комнатках-кельях, прорезанных в толстенной стене, живут-доживают дни старушки: крохотная — размером с письменный стол — кухня, почерневшая от старости мебель в микроскопической гостиной (она же спальня), масса желтых фотографий на стенах,, ситцевые застиранные занавески, кисловатый запах — так пахнет старый войлок. Жилицы помнят время, когда монастырь еще был монастырем, и не ждут никаких перемен, не требуют удобств — нет газа и канализации, водопроводный кран — один на всех в большой холодной зале, печка топится угольными брикетами или дровами,— но и не соглашаются ни на какие готовые квартиры. Старушки охотно показывают свои кельи экскурсантам, им есть чем гордиться, они — достопримечательность бывшего монастыря, нечто вроде музейной редкости.
Разумеется, Иоганнесклостер никто не собирается сносить, но ведь в реставрируемых и заменяемых жилых домах тоже есть почтенные пожилые люди, «прикипевшие» к устоявшемуся, хотя и малоудобному, укладу. (Как быть с ними? Это еще одна грань проблемы — грань психологическая.
Как нельзя более уместно здесь, в Иоганнвоклостере, хранилище рукописных списков и инкунабул. Протоколы средневековых процессов, бухгалтерские журналы, финансовые отчеты городских казначеев, толстенная библия на пергаменте — печатная, но с рукотворными рисунками, заставками и буквицами; овод канонического права — неподъемная книга с медными застежками... В этих залах мы беседовали с сотрудником городского архива, историком доктором Петером Эрквитцем. И очень быстро разговор перешел с древней истории на проблемы современного развития морского порта Штральзунда.
