— Да что вы им объясняете, — вдруг заверещала госпожа Феликс. — Я все сама видела. Они каждую ночь ходили, камни ваши воровали. Это они специально сделали — вам помешать хотели. У них аура черная, я в кристалл смотрела. Как прознали, что я догадалась об их коварных замыслах, так чуть не убили. Чудом спаслась…
Северин даже не взглянул на нее. Он разжал пальцы, камни упали на землю, и тут же в руке сверкнул скальпель. Доктор шагнул к нам, но в этот момент смотритель со всей силы ударил его в челюсть. Северин упал, и Густав, наступив ему на ладонь, отнял оружие.
— Ублюдок, — прошипел смотритель. — Сумасшедший ублюдок. Ты хоть представляешь, кого ты хотел разбудить?
Северин корчился среди камней и бормотал что-то бессвязное.
Густав схватился за провод и резко потянул, вырвав из груды камней еще одну колбу с ящерицей. Удар ботинка оборвал мучения игуаны. Я бросился к дому Северина. Распахнув раму, я влез в окно и принялся выбрасывать на улицу колбы, которые Густав и Людвиг тут же разбивали. Госпожа Феликс поспешила скрыться.
Когда мы закончили, Густав устало прислонился к батисфере. Руки его тряслись. Он поднял один из булыжников и усмехнулся.
— А ведь я видел во сне такую тварь…
Он передал мне камень — на шершавой поверхности отпечатался трилобит.
Начал накрапывать дождь.
К вечеру погода окончательно испортилась. Тяжелые тучи висели низко, почти сливаясь с волнами. Молнии вспыхивали почти ежеминутно. Косой дождь неистово барабанил в окна.
Мы сидели в каморке под маяком и пили теплый ром. Прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрел на море. Волны вздымались, тянулись к небу с непостижимой яростью, и за каждым новым валом мне чудился Левиафан, бесконечно древнее чудовище, всех тварей завершенье.
Неожиданно мое внимание привлек огонек, вспыхнувший на пляже. Присмотревшись, я понял, что это свет фонаря. Но только полный безумец решился бы выйти к морю в такую погоду.
— Северин!
Выскочив за порог, мы побежали к пляжу. Дождь хлестал по щекам. Я тут же вымок до нитки, ветер валил с ног. Я падал, раздирая колени и ладони, но вскакивал и продолжал бежать. Если это действительно был доктор, в чем я не сомневался, медлить было нельзя.
Бег прекратился внезапно, и мы, задыхаясь, остановились перед доктором. Северин возился с моторной лодкой, скидывая в нее непонятные приборы. Из-за бортов выглядывала труба граммофона, заполненная камнями. Северин нас не заметил. Должно быть, поломка механизма окончательно подкосила ученого. На его лице маской застыло безумие.
— Доктор! — заорал Густав.
Северин резко развернулся, вскинув руку. В свете молнии блеснул пистолет. Гром заглушил выстрел. Людвиг дернулся, схватился за плечо и медленно осел на песок. По рубашке расползлось темное пятно. Мы бросились к изобретателю. Людвиг растерянно переводил взгляд с меня на смотрителя.
— Я умру?
— Черта с два, — огрызнулся Густав.
— Ну что? — хохотал Северин. — Кто еще хочет меня остановить? Есть желающие?
Он выстрелил в воздух. С каждой молнией лицо доктора вспыхивало бледно-зеленым светом. Густав выругался. Северин навалился на лодку, но смог лишь слегка сдвинуть ее.
— Вы двое, — он ткнул стволом в нашу сторону.
— Доктор, одумайтесь, — прокричал я. — Это безумие… Самоубийство!
— Заткнись! — взвизгнул Северин и снова выстрелил в воздух. Людвиг вздрогнул.
— Бесполезно, — покачал головой смотритель. — Он окончательно свихнулся.
— Быстрее!
Северин забрался в лодку. Мы с Густавом столкнули ее в воду. Суденышко билось в волнах, словно предчувствуя скорую катастрофу.
— Доктор, это же верная смерть…
— И что ты знаешь о смерти?
Холодный ствол уперся мне в лоб. Лицо доктора оказалось совсем рядом. Я посмотрел ему в глаза, но не увидел ничего, кроме пустого, всепоглощающего безумия.
Я так и не понял, почему Северин не выстрелил. Неожиданно он опустил пистолет и бросился на корму. Я попятился. Северин истерично дергал за шнур, заводя мотор, и попытки с пятой это ему удалось. Разрезая волны, лодка устремилась в море.
Мы выбрались на берег. Людвиг был совсем плох. Скорчившись на песке, он что-то шептал.
— Держись, парень, — наигранно бодро сказал Густав. — От дырки в плече еще никто не умирал.
Мы подняли его и направились к маяку. Напоследок я обернулся. Лодка Северина упорно боролась с волнами. Густав проследил за моим взглядом.
— Бедняга. Все-таки простых шуток ему было мало.
Я до сих пор не могу сказать, что произошло в следующее мгновение. Была ли это большая волна, или же Северин действительно разбудил Левиафана и тот явился на зов. Над лодкой нависла огромная тень и обрушилась, увлекая за собой суденышко. Я тщетно всматривался в бушующее море, силясь хоть что-нибудь разглядеть среди беснующихся вод. На долю секунды мне показалось, что над волнами промелькнула голова, но тут же очередной вал накрыл ее, и Северин скрылся там, где скверну жжет пучина.
Эндрю Вейнер
Новый человек
Доктор Сигал, слегка хмурясь, развернул манжету тонометра.
— Так плохо? — встревожился Лиман.
— Да нет. Вполне приемлемо. Нижняя граница нормы. Несмотря на заверения, в голосе доктора не слышалось оптимизма. Скорее, недоумение.
— Все же пока необходимо строгое врачебное наблюдение. Но состояние определенно улучшается.
— Здорово! — обрадовался Лиман. Доктор, близоруко щурясь, уставился в свои записи. Все в точности как он помнит: последние несколько лет давление Стивена Лимана стабильно поднималось. Всего три месяца назад оно приблизилось к верхней границе нормы. Учитывая тяжелую гипертоническую наследственность, а также вспыльчивый характер пациента и постоянные стрессы на работе, доктор Сигал не без оснований ожидал того дня, когда Лимана придется отправить в клинику.
И вот теперь эта поразительная метаморфоза!
— Занимаетесь гимнастикой? — спросил он.
— Не совсем, — уклончиво пробормотал Лиман.
— Работаете все там же?
— О, да. Но теперь уже стараюсь не рваться изо всех сил. Сказал себе: «О'кей, ты дослужился до вице-президента. Но тебе никогда не стать президентом — ни этой, ни другой компании. Так кому нужна эта гонка?» Словом, теперь я почти перестал брать материалы на дом, ездить в командировки и оставаться допоздна.
— Ну и как после этого вы себя чувствуете?
— Потрясающе. Словно заново родился.
На видеомониторе возникла картинка: тяжеловесный, мускулистый мужчина в дурно сшитом, мешковатом темном костюме выходит из машины. С заднего сиденья он достает потрепанный черный кейс. Закрыв машину, несет его ко входу невысокого административного здания.
— Что там у него? — осведомился инспектор Фридман, ткнув пальцем в кейс. — Почки?
— Печень, — пояснил детектив Макаллисон. — С полдюжины… как бы это лучше выразиться… экземпляров.
Новая картинка. Теперь на экране офис Макса Линдена. Торговец органами проверяет товар.
— Омерзительно, — проворчал Макаллисон. Фридман так и не понял, что тот имел в виду: Линдена или печень.
Линден доволен приобретением. Широкая физиономия расплывается в довольной улыбке. Он вынимает из ящика стола пухлый конверт и протягивает сообщнику.
— Что он собирается делать со всем этим? — спросил Фридман.
— Переправить за границу.
Макаллисон глянул на часы.
— Курьер уже в пути. Таможенники аэропорта предупреждены и ждут.
— А Линден?
— Мы пожалуем в гости, как только его арестуют.
— Поскорее бы, — вздохнул Фридман. Он устал от дела, в котором было нечто тошнотворное.
Мускулистый тип уже шел к двери. Фридман нажал кнопку пульта, чтобы остановить изображение.
— А что с ним?
— Его тоже возьмем, — откликнулся Макаллисон. — Мы проследили его до самой норы. Многоквартирный дом в мидтауне, блок с двумя спальнями, снят на имя Майка Киннока. В нашей базе данных этот тип не значится. Но как только схватим его, сразу дознаемся, кто он.
— Где, по-вашему, он достает органы? — спросил Фридман.
— Смотря какие. Например, свою печень никто не отдаст. Вот почка — дело другое. Ее можно купить у того, кто беден и глуп. Но без печени не проживешь.
— Думаете, он убивает доноров?
— Или сам, или связан с убийцами. Третьего не дано.
— Да, Пит, — сказала Дорис Квинс в трубку. — Хорошо, Пит.
Шейла Лиман, сидевшая по другую сторону письменного стола, старалась принять равнодушный вид, чтобы ее не заподозрили в подслушивании.
— Ясно… У тебя деловой ужин, — продолжала Дорис. — Но не ожидай, что Джонни поймет. Если вспомнишь, в прошлом году его возила тоже я… Да, конечно, скажу. Прости, мне пора.
