так не вовремя? – сестра заползла внутрь временного, но крайне тесного убежища.
– Зима пришла.
Я прижался к стене, чтобы Калисе хватило места. Сестра немного поворочалась и свернулась калачиком. Притом расположилась так, что спиной прижалась ко мне, а лапками упёрлась в стену. Теперь и я смог улечься. Заодно закинул на сестру хвост, отчего та едва заметно замахала кончиком своего.
– А как же мама?
– Всё у неё будет хорошо.
– Она же просила найти еды!
– Достаточно у неё еды, успокойся.
Сестра хотела возразить, но её прервал завывающий ветер. От его монотонного воя в жилах кровь остывала.
– Как думаешь, эта метель надолго? – Калиса посмотрела на земляной проход.
– Сложно сказать. Надеюсь, что скоро закончится.
– Поскорее бы, – протянула Калиса. – Я кушать хочу.
– Сначала поймаем маме кого-нибудь, а потом и о себе позаботимся.
– Вот бы тут опять был тот медведь.
– Спасибо, не надо, – меня передёрнуло от воспоминаний.
Расположенная под землёй на глубине метров семи, медвежья берлога прекрасно укрывала от невзгод двух маленьких трёхметровых дракончиков. А земляные стены, которые медведь спрессовал и отполировал своей шкурой, даже и не думали осыпаться. Нам повезло прийти именно сюда. Была надежда, что берлогу кто-то занял и мы внезапно нападём на него. А вместо этого, не менее внезапно, налетела метель.
Зато был положительный момент: я наблюдаю занятный оптический эффект. Проникавший в наше убежище через извивающийся тоннель тусклый свет моргал из-за метели. Даже не свет, он моргать не может, но сам вход был похож на плохо работающий фонарик: то светил, то затухал.
– Я второй раз могу не пережить, – дополнив мысль, я добавил к хвосту голову. На самом деле спина сестры довольно тёплая. Понятно, чего ей так нравиться валяться на мне.
– Ну мы же теперь знаем, как с ним бороться. У нас с тобой тридцать две стрелы: мы бы от него бегали, стреляли издалека. И убили бы.
– А ты уверена, что хватило бы? Вдруг у него не три тысячи жизней, а пять? Что тогда?
– А почему не две с половиной? Почему ты так уверен?
– Помнишь, как быстро медведь бежал к нам тогда?
– Очень быстро бежал. Но он же тоже «Рывком» пользовался.
– Да. Он им восемь раз успел воспользоваться. И это только то, что я заметил. Значит, у него потратилось минимум четыре тысячи выносливости. А ещё сколько-то на бег. Пять тысяч жизней – это правильная цифра. Вряд ли бы смогли одолеть его, если честно.
Это было очень простым и корявым объяснением, но сестре его хватило. Всё же мама так и не смогла внятно объяснить, как происходит начисление опыта. Так что себе дороже распространяться о знаниях про “пять процентов от необходимого опыта за текущий уровень убитого животного”. Слишком много вопросов будет.
У медведя жизней было минимум пять тысяч. К тому же, мне за его убийство дало примерно полторы тысячи опыта. Значит: он был не меньше тридцатого уровня. А это уже не вожак, но воевода. Для этого грейда нормально иметь такое количество жизней.
– Нам нужно стать сильнее! – вывела умозаключение сестра. – Метель закончится, принесём маме еды, потом сами покушаем и сразу пойдём к скверному лесу.
– Мы ещё в пещере об этом договорились. Только не забывай: маме надо принести не волка, а кабана, оленя или лося.
– Я помню. Как думаешь, – сестра громко проглотила подступившую слюну, – а нас мама угостит?
– Мне этого хочется.
– Ой, а как мне этого хочется. Вот бы ещё разочек жареного мяса попробовать. Такой необычный вкус. Но очень, очень, очень-очень-очень вкусно было!
– А я бы с удовольствием попробовал что-то из тех мешков. Мама же сказала, что крупу варит сначала.
Тогда, после открытия «Рывка», мы долго ждали, пока мама освободится. Она отвела нас к себе во временное пристанище, где я был готов заплакать. Никакого цивилизованного комфорта там не замечалось.
В первой небольшой пещере был деревянный топчан, застеленный несколькими слоями то ли шкур, то ли соломы. Подушка с одеялом были такими же. Огромной деревянный стол, метра в четыре, и скромная маленькая табуретка.
И различные кувшины, амфоры, бочки, ящики, мешки. Притом каждая амфора с метр высотой. И в этом великолепии хранилось самое нужное из еды: лук, чеснок да всякие крупы, похожие на пшеницу, рис, горох и прочее. Мама их штук десять видов перечислила. А вот мясо почти закончилось.
– А я бы чего из той маминой пещеры, где она всякое готовила.
– Ты про ту, где у неё стеллажи стоят?
– Да! Так много всего. Мама прям столько всего делает! А ещё такую белую и воздушную…
– Мука?
– Да, мука! Она же из неё делала круглый хлеб.
– Хлебные лепёшки.
Вот что мама точно предусмотрела, так это свой быт. Если в первой пещерке располагалась одновременно и спальня, и столовая, и склад – то во второй был цех по производству чего угодно. Два стеллажа, где на плоских поддонах высушивались то ли хлебцы, то ли лепёшки; ручная мельница; какие-то бочки с железными трубками; сушилка для мяса. Много чего там стояло.
– Вот, их. Мама же их на огне делает, а значит – они должны быть вкусными!
– Обязательно должны быть вкусным, иначе мама не стала бы их есть.
– Вот я тоже так думаю, – сестра зевнула и мерно задышала.
Я же в своих воспоминаниях вернулся в пещеру. К ящикам, амфорам и всему остальному, что стояло в маминой спальне. Раньше я задавался вопросом: что мама ест каждый день? Но когда увидел те маленькие пещерки: мне страшно захотелось узнать, почему содержимое ящиков не портится. Но я дурак, раз сразу не догадался: потому что магия.
Каждая бочка изнутри покрыта чем-то специальным, напитанным магией. Поэтому она способна хранить в себе всё что хочешь – оно не испортится, пока в бочке есть мана. То же самое и со всем остальным. И если крупы способны долго храниться без всякой магии, то вода стухнет быстро. Но и тут на помощь пришла магия. Пропитанные её амфоры работают как своеобразные холодильники.
– Сиал, ты спишь? – спросила сестра, а я чуть не захлопал крыльями в приступе паники. Вот негодница, а! Чего так пугать-то?
– Нет. А ты?
– Тоже нет. Не хочу спать.
