Пока Ирина устраивалась в кресле поудобнее, ерзала и напряженно посмеивалась, Калибан еще раз оценил ее сегодняшний «экстерьер». Он заранее просил, чтобы макияж и одежда не были слишком яркими или, упаси Боже, агрессивными: женственность, благородство, мягкость — и несгибаемая воля, вот на что будем делать акцент…
Он включил музыку:
— Спите, Ирочка. Когда вы проснетесь, он снова будет ваш.
— Правда? — спросила она, совершенно по-детски хлопнув глазищами. — Я… его люблю.
— Он ваш, — Калибан по-отечески коснулся ее плеча.
— А… если я не смогу заснуть?
— Спите, — сказал он повелительно. — Сейчас я буду считать до десяти, на счет десять вы погрузитесь в сон. Раз… два…
Лампы дневного света пригасли. Стена напротив кресла осветилась — и превратилась в экран. Калибан предусмотрительно отвел глаза: все эти качания-бульканья-перетекания из пустого в порожнее нагоняли на него тошноту.
— …Девять… Десять. Вы крепко спите. Вы проснетесь, когда я вам скажу. Не раньше.
Он минут пять постоял рядом, послушал ее дыхание, пощупал пульс. Ирина дрыхла без задних ног, глубоко и безмятежно. Калибан расстегнул на ней блузку, развел края, так что стал виден краешек кружевного бюстгальтера. Вытащил из кармана тюбик с гелем. Смазал розовую кожу (девушка пахла терпкими духами, не навязчиво, но деликатно: чуть-чуть). Внутренне замерев от напряжения, извлек из специальной упаковки полупрозрачный кружок размером со старую пятикопеечную монету. Налепил на клейкое место. Прижал, едва касаясь пальцами.
Музыка в динамике на секунду прервалась.
— Есть контакт, — прошелестела Тортила.
Калибан вышел и плотно закрыл за собой дверь.
В кабинете Тортилы уже стояло, готовое к бою, другое кресло. Совсем не такое комфортное, старое, перенесенное из какого-то разорившегося зубоврачебного кабинета. На подлокотниках, у изголовья, на подставке для ног гроздьями висели провода с липучками.
Калибан снял пиджак, стянул через голову петлю галстука, расстегнул рубашку. Поежился:
— Только включите обогреватель. А то я простужусь, как в позапрошлый раз.
— Я вас пледом укрою, — отозвалась Тортила, возя «мышкой» по коврику.
Калибан разделся до трусов. Сложил одежду на вертящемся стуле. Уселся в кресло. Принялся лепить на себя сенсоры — поверх многочисленных старых отпечатков. Тортила бросила свое занятие и пришла помогать; по тому, как сосредоточенно она сопела, Калибан заключил, что старушка тоже волнуется.
— Татьяна Брониславовна, вы следите за временем?
— Игоря я вызвала на девять, — Тортила глянула на запястье, где красовались круглые «командирские» часы. — У вас будет пятнадцать минут на вживание.
— Мало.
— Кто говорит, что много?
Калибан постарался расслабиться. Тортила заканчивала работу, оснащая нашлепками его шею и голову.
— Тестируем…
Калибан поморщился от зуда. Это был самый неприятный момент в его работе — зудит, и не почесаться.
— Есть контакт. Коля, у вас остается на вживание не пятнадцать минут, а двенадцать…
— Поехали, — Калибан закрыл глаза. — Все едино.
— Пошел разгон, — голос Тортилы изменился, стал грубым, почти басовитым.
Кровь стучала в ушах, будто чугунной бабой разбивали старый дом.
— Пошел процесс. Счастливо, Ко…
Тряхнуло. Ударило, подбросило, он ощутил, что проваливается. Падает в яму без дна. Затошнило, пошли круги перед глазами…
Он вдохнул. Выдохнул. Еще раз. Как тогда, в детстве, когда его вытащили из омута: незнакомые дачники плыли на лодке и вытянули его, а он к тому времени почти не дышал…
— Коля, — голос Тортилы слышался теперь в динамиках. — Двенадцать минут на вживание. Время пошло.
Он открыл глаза. Похлопал веками. Длинные ресницы, ага. И на ресницах тушь.
Он поднял руки, непривычно короткие и легкие. Узкие ладошки… На ногтях — маникюр…
Он взялся за подлокотники и сел. Неосознанно потянулся правой рукой к груди. Нащупал край кружевного бюстгальтера — и круглую нашлепку на гелевой основе.
Застегнул пуговицу. Мелкие, точные движения давались плохо. Хорошо, что Тортила догадалась вызвать Игоря с машиной — еще вчера у Калибана имелось авантюрное желание самому сесть за руль «жука»…
(Ему нравился новый опыт — это было чистое наслаждение исследователя. Ему нравились маленькие пижонские машины и давно хотелось одну такую поводить. Ему хотелось знать «изнутри», как реагируют люди на красивую женщину за рулем. Смешно: в чужом теле, на чужой машине, да на вживание всего двенадцать минут…)
Он спохватился.
Встал. Прошелся. Покачнулся и чуть не упал. Увидел свое отражение в зеркальной стенке аквариума — из-за водорослей выглядывала Ирина Грошева, глаза у нее были обалделые…
Он вышел в приемную, остановился перед большим зеркалом и увидел себя в полный рост.
— Илюша, — сказал хрипловато, но голос Грошевой узнал. — Илюша, давай помиримся…
Тортила выглянула из кабинета. Показала большой палец:
— Ира, вы великолепны. Следите за голеностопом. И поправьте воротничок.
Калибан поглядел на свои ноги, стройные ножки в дымчатых колготках, на десятисантиметровых каблуках. Правая чуть косолапила; вообще-то Калибан специально тренировался, вышагивая на каблуках, но тогда у него были свои собственные мышцы, кости и сухожилия.
Он выпрямился. Закрыл глаза, вспомнил Грошеву: как она ходит… как держит голову… как улыбается, как говорит…
— Татьяна Брониславовна, — услышал он голос Грошевой. — Когда появится такси, вы мне, пожалуйста, сразу сообщите. Я тороплюсь в аэропорт. Это очень важно.
— Обязательно, Ирина Валерьевна, — суетливо включилась в игру Тортила. — Вам осталось восемь минут. Вы можете пока покурить, желательно в туалете, у нас там специально оборудовано место, да…
Калибан вспомнил, что сумочка Грошевой осталась в комнате для клиентов. Вернулся, снял с подлокотника кожаный мешочек с ремешками, заглянул внутрь. Мобилка… (он тут же отключил звонок: на всякий случай). Косметичка… (макияж он решил поправить позже, в машине). Расческа, ключи, в кармане на молнии — кредитная карточка… Немного денег… Пачка бумажных носовых платков… Пачка сигарет и зажигалка. Как она закуривала? Вот так…
Дамочкины сигареты не принесли Калибану ни капли удовольствия. Не докурив, он спустил окурок в унитаз. Некоторое время колебался, пытаясь оценить емкость своего нового мочевого пузыря. Рисковать не следовало: в женском обличье он старался избегать общественных туалетов. Впереди несколько часов… Обойдется или не обойдется?
Он облизнул пересохшие губы, поморщился от вкуса помады и решил проявить мужество. Все равно в отчет для клиентки эта сцена входить не будет.
— …Ирина Валерьевна? — Тортила стукнула в дверь туалета. — У вас все в порядке?
— Я порвала ногтем колготки, — ответил Калибан. — Случайно.
— Ничего страшного, — Тортила старалась держать себя в руках. — У меня есть запасные как раз на этот случай… Выходите.
* * *
Игорь, таксист, работал на «Парусную птицу» два-три раза в месяц и привык уже к нестандартным ситуациям. При виде Грошевой он выпучил глаза — и пулей выскочил из машины, чтобы галантно распахнуть перед дамой дверцу.
— Счастливого пути, — Тортила сунула таксисту заранее оговоренную сумму. — И чтобы никаких пробок, никаких опозданий. Что хочешь делай, хоть взлетай, но чтобы через час были на месте…
— Будем, не беспокойсь, Брониславна, — Игорь сиял.
Первая пробка случилась прямо за углом. Калибан с тоской подумал, что на своей «хонде» он решил бы проблему за три минуты. Было еще время вернуться и взять мотоцикл; Калибан вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Еще ни разу за свою практику он не нарушил священной заповеди: во время операции не пользуйся собственными вещами — только вещами клиента.
Кроме того, не в характере Грошевой рассекать на «хонде». Он бы еще в маршрутное такси вломился — на таких-то каблучищах…
— Вы куда-то улетаете? — любезно спросил Игорь.
— Провожаю, — Калибан рылся в дамской сумочке в поисках сигарет. — Одного человека.
— А как ваш Жуир?
— Что?! — Калибан чуть не сломал ноготь, но вовремя опомнился. Жуиром звали жеребца Грошевой, того самого, что был недавно продан. — Да он вообще-то уже не мой, — Калибан наконец-то нашел сигареты и, не удержавшись, закурил не жестом Грошевой — своим собственным. — Продали Жуира. А Гею оставили.
— Жалко, — Игорь охотно развивал тему. — Я думал… Знаете что? Я очень про лошадей читать люблю. Я даже думаю когда-нибудь себе завести. Честно. Мы в детстве, в деревне, столько с лошадьми навозились…
Пробка ползла медленно, но по крайней мере двигалась. Калибан нервно покосился на часы.
