включается защитный механизм. Тот самый, который заставляет сыпать глупостями и раздувать грудь в мнимой гордыне.
— Ну и катись! — шиплю вслед достаточно громко, чтобы он услышал.
И он слышит. Замирает возле машины, едва взявшись за ручку. Мне кажется, что сейчас его выдержка даст сбой, и он рванет обратно, чтобы наказать. Черт побери, я даже рассчитываю на это, мечтаю до искр в голове.
Боже, как я хочу быть с ним рядом. С недовольным, ворчливым педантом, чопорным занудой. С ним с любым… Не уходи, пожалуйста…
— Думаешь, ты один такой? В костюме и с крутой тачкой? — продолжаю сыпать глупостями, забивая последние гвозди в крышку гробы наших отношений.
Кто-нибудь заткните меня. Выкиньте в реку, чтобы охладилась и пришла в себя.
Барханов криво усмехается, качает головой и садится в машину. Наши взгляды напоследок пересекаются, и в его нет ни единого отголоска сожалений. Демид Барханов не привык жалеть о ерунде. К сожалению, в этот раз ерунда — это я.
Он уезжает, а я остаюсь на набережной. Вокруг люди, но я одна. Совсем. И тот холод, что расползается по легким не убрать никому.
— Катись ты к черту, Замороженный, — зло стираю слезу, сорвавшуюся с ресниц и обжегшую кожу влажным ядовитым прикосновением, — катись ты к черту!
Я не буду из-за него реветь. Ни за что. Подумаешь мужик. У меня их еще столько будет, что только успевай выбирать.
Убеждаю себя, а глаза по-прежнему печет, и губы начинают предательски подрагивать. Ну уж нет. Ни за что!
Не достоин!
Набираю номер Алены.
— Привет, пропащая, — радостно приветствует она.
— Привет, дорогая, — мой голос нарочито бодр. Звенит от поддельной радости, но подруга не слышит горечи, спрятанной на дне. — Приглашение на сегодняшний вечер в силе?
— Конечно, — она шуршит фантиками от конфет, потом раздается громкий смачный глоток. Сладкоежка пьет чай. Я бы с удовольствием выпила чего-то покрепче. До поросячьего визга. Чтобы забыться.
— Я с вами.
— О-о-о, — только и тянет она, сладко причмокивая, — а твой властный арбузер тебя отпустит?
— Властный арбузер сегодня отправился в отставку.
— Давно пора, — одобряет подруга, — а то раскомандовался тут. Хрен с горы.
Внутри всплеск возмущения. Мне хочется сказать, чтобы она помалкивала, потому что никакой это не хрен с горы, а мужчина, которого ей не видать, как своих ушей. Потом вспоминаю его последние слова и несостоявшийся протест распадается на осколки.
— Да какой там хрен. Так… кочка на ровном месте, — вру, выворачиваю все так будто это я его бросила, а не он меня. Ни за что не признаюсь, что все наоборот. Что это меня вышвырнул за шкирку как котенка. Плешивого, бестолкового, не способного приучиться гадить в лоток.
— Правильно. Нормального себе найдешь.
Это и был нормальный. Самый нормальный.
Давлю в себе сентиментальную идиотку, которая снова собирается пустить слезу.
— Так что насчет вечера. Где? Куда? Во сколько?
— Встречаемся в десять у Ксюхи и погнали.
— Отлично.
Бросаю телефон в сумку и решительно ухожу с набережной. Нос высоко задран, глаза наглые, походка от бедра. Непробиваемая, классная. Вся жизнь впереди. Надо только перевернуть страницу и не оглядываться.
Глава 17
Демид
— Демид, — ревет в трубку, и я сдавливаю переносицу пальцами.
Опять какая-то херня. С ней без херни просто невозможно.
— Что?
— Я в клубе была… а там… облава… я… меня, — она захлебывается слезами.
— Хватит реветь! Четко по делу.
— Мы с девочками пошли в клуб, — она надрывно вздыхает, — а там сегодня рейд, ловили наркош.
Вспоминаю, что говорил Швецов про чистку клуба. Как раз вчера была.
— Ты что-то принимала?
Неужели опять клювом щелкала и позволила себя накачать? Убью на хер.
— Нет. Но у меня в сумочки нашли целый пакет таблеток, — снова начинает выть, — я не знаю откуда все это взялось.
Лера, ну ёб твою мать…
И снова я впрягаюсь в ее проблемы по полной. Собираюсь, на ходу звоню нужным людям и еду в участок. Дебил конченый. Просто долбоёб. Решил же, что все, пусть сама справляется со своими проблемами, в которые сама же себя с таким упорством и загоняет. Но отвернуться и оставить ее в такой жопе не могу. Там же навесят столько всего, что не отмоешься.
Надо вытаскивать. В последний раз.
Обещаю себе и вдавливаю педаль газа в пол.
Власенко уже на месте. Мне нужно, чтобы проблема решилась быстро и тихо, поэтому натравливаю самого жесткого адвоката, звоню чуть ли не самому генералу и готовлю кучу бабок.
В стороне остаться не могу, поэтому слоняюсь по участку, жду, изнываю. И сколько бы не пытался уверить себя, что мне похеру, что я просто контролирую процесс, на деле меня плющит. Из-за Лерки. Из-за того, что эта дурища снова влезла в какую-то задницу. Из-за крохотных, но все же сомнений, что мне удастся ее вытащить.
Конечно удастся. Не может не удастся. Но… блин… я все-таки волнуюсь. И было бы из-за чего, вернее кого. Из-за рыжего беспардонного Ежа, настолько прокипятившего мне мозг, что от одной мысли о ней хочется хорошенько надраться.
Мне это все надоело. Я сам себя задолбал тем фонтаном эмоциональной херни, что бьется о ребра. Он мне не нужен, он меня раздражает. Мне не хватает спокойствия, холодной головы и способности трезво мыслить. Рядом с Вознесенской я напрочь теряю эти столь важные качества.
Она того стоит? Сомневаюсь. И все же решаю убедиться в этом еще раз.
Когда адвокат выходит из кабинета и утвердительно кивает, у меня внутри ослабевает тугой узел, который мешал нормально дышать. Я реально вдыхаю так надрывно, что легкие обжигает, и это вызывает очередную волну раздражения. Даже дышать нормально не могу из-за нее.
— Заберете ее сейчас? Или… — молоденький капитан выжидающе смотрит на меня.
— Мне надо поговорить с ней. Наедине. Без видеонаблюдения и посторонних ушей.
