из-за того, что чернокнижник восстанавливал ей конечность заново и наполнял жизнью, и не потому, что процесс этот весьма болезнен сам по себе. Дело заключалось в том, что она напрочь не чувствовала остальные лапы, часть хвоста, одно крыло ощущалось не полностью, некоторые органы отзывались внутри острой, режущей болью, будто бы живот набили колотым льдом вперемешку с острыми камнями. Тело, практически вырванное из спячки, протестовало и пыталось наладить прежнюю работу. Получалось это с переменным успехом. Волны боли то накатывали, заставляя корчиться на пыльной земле, то отпускали. Но даже в такие моменты сознание уплывало куда-то и не могло сосредоточиться на конкретной мысли. Ни о том, как здесь оказался Трефалкир, ни о том, что они вдвоём делают здесь, ни о том сколько лет прошло, ни о яйцах, которые она отложила за полгода до начала буйства, ни о том, что творилось в снегах, она думать не могла. Единственно на что хоть как-то удалось собраться, так это сдерживать по возможности утробное рычание, стоны и вскрики, потому что они отвлекали дракона от тонкой работы и царапали тому душу, делали больно почти так же как и ей самой. От этого ей делалось тошно, хотя, казалось, куда уж хуже? Сине-белая драконица была абсолютно уверена, что столь паршиво она себя никогда ни раньше, ни потом чувствовать не будет. Будто бы жива, но на самом деле процесс смерти уже был запущен и вовсю трудился, обращая тело в недвижимую воду. Вроде бы здесь вместе со своим возлюбленным, но вроде где-то далеко во мраке спячки. Веки самка старалась держать закрытыми, так как от солнечного света резало и слепило глаза, хоть вид Трефалкира успокаивал её. Его негромкий, в чём-то решительный голос помогал ей справляться с внутренней агонией. Даже от его простого присутствия рядом становилось легче с каждой минутой, проведённой вместе. Она ещё находилась в своём тёмном, вязком кошмаре, но дракон медленно вытягивал её оттуда.
И вот боль, идущая от передней лапы, почти что мгновенно прекратилась. Азайлас сипло выдохнула, разжав длинные челюсти. В тишине окружающего её пространства где-то вдалеке слышалось слабое завывание ветра, а совсем рядом тяжёлое, частое дыхание Трефалкира. Он сел на каменистую землю, прикрыл потускневшие оранжевые глаза и задрал тупую морду к небу. Голова гудела, любое движение отдавалось предательской слабостью. Чародейство утомило его — отдавать и создавать в несколько раз сложней чем забирать и крушить. Ко всему, здесь ему было неоткуда черпать магическую силу, приходилось рассчитывать только на внутренний запас. Земляной дракон очень боялся что его не хватит, чтобы закончить хотя бы с одной лапой и что придётся процесс разделять, что не очень хорошо и для самки, и для него. К счастью, эти опасения остались напрасными. Чернокнижник смог восстановить всю лапу такой, какой её помнил: от массивного плеча до кончиков крепких когтей. Оставалось надеяться, что и для Азайлас она будет точно такой же. Он ласково боднул её голову лбом. Драконица осторожно приоткрыла один светло-зелёный глаз, ощутив это прикосновение. Дракон заслонял собой солнце, отбрасывая тем самым тень на возлюбленную, так что она могла смутно видеть его силуэт и проступающие черты. Наросты, гребни мембраны на голове. Благо такое видение без ярких красок или их обилия не напрягало зрения.
— Как себя чувствуешь? — с волнением спросил Трефалкир, не обращая внимания на собственную усталость.
— Не очень, но, — самка вновь прикрыла глаз, потому что её начало мутить, — полагаю это нормально для ледяного дракона, выпавшего из спячки.
Её голос звучал слабо, хрипло и до жути неуверенно. Но самое главное: она говорила осмысленно, она слышала его и могла отвечать. Тёмно-зелёный самец бережно провёл кончиками когтей по восстановленной лапе.
— Можешь пошевелить?
Азайлас чуть сжала пальцы, скребя когтями по твёрдой земле. Они оставили тонкие, неглубокие бороздки. Движение вышло слабым и вялым.
— Я её чувствую, в отличии от прочих, — сообщила ледяная драконица и зажмурилась ещё крепче прежде, чем спросить. — Трефалкир, что с ними?
Он не стал сразу отвечать, прикидывая, как сказанное может повлиять на возлюбленную, пребывавшую не в лучшем состоянии, как тела, так и духа. Оглядел три оставшихся заледеневших, мёртвых конечности. Пришёл к выводу, что смысла утаивать нет, к тому же, она наверняка догадывается. Ещё бы, ведь от неё сквозь боль и некое непонимание разит страхом. Самый простой, первобытный страх за самого себя. Такой какой уже не сможет придать сил, потому что сильнее всякой решимости. Однако разве можно в такой ситуации требовать большего? Одни на безжизненном, каменистом и холодном плато, но вдвоём и только это могло иметь реальное значение. Самое трудное уже позади.
— Они уже обратились в лёд, я не смогу их вернуть, — он покачал мордой, — только создать новые.
— Ясно, — она попыталась согнуть локтевой сустав, без особого успеха, — не осталось даже костей, так?
— Не осталось даже их очертаний, — дракон тоскующе накрыл бело-синее тело самки крылом, желая обнять, но опасаясь лишний раз шевелить её.
Мембраной крыла он мог ощущать еле идущее от её туловища тепло, перемежаемое с холодом льда. Без всяких сомнений, тот скоро начнёт таять, теперь после пробуждения это лишь вопрос времени. Кроме них двоих за этой печальной картиной могло наблюдать лишь солнце, висевшее высоко в небе и прямыми лучами озарявшее эту тихую низину. Единственный, равнодушный и молчаливый свидетель. Какое-то время даже ветер не прерывал тишину. Наконец Азайлас решилась задать следующий, куда более важный вопрос.
— Трефалкир, сколько же лет прошло?
— Почти четыре года, — без запинки ответил дракон, с нежностью смотря на свою пару.
Самка, несмотря на боль, безуспешно попыталась приподняться на лапе, оторвала от земли шею и изогнула её, чтобы смотреть прямо прямо в глаза любимому.
— Что с нашими детьми, Трефалкир? Что с ними?
В её светло-зелёных очах светилась неподдельная тревога. Как будто это не она, ведомая буйством, покинула их. Но ведь тогда она словно не принадлежала себе, и нельзя её в этом винить.
— У нас трое сыновей, Азайлас. И все живы, здоровы, — он ободряюще улыбнулся ей.
О некоторых дефектах и странностях дракон предпочёл умолчать. Какая разница: для него их дети были прекрасными и очаровательными. Такими же будут и для драконицы, в которой, несмотря на последствия спячки, ещё теплился материнский инстинкт.
Хотя едва ли их встреча будет такой лёгкой и простой, как ожидают, например, их отпрыски. Она их мать, кровное родство будет ощутимо, но первое время прежде всего она будет новым взрослым драконом в их небольшом мире. Само по себе подавляющее число
