— И что ты чувствуешь?
— Ничего.
— Это тебя беспокоит?
— Беспокоит то, что мне ни до чего нет дела. — Смех дубля пронизывал Кейса до костей холодом, будто и не смех это был вовсе. — Сделай мне одолжение, парнишка.
— Какое, Дикси?
— Когда вы провернете свое дельце, будь добр, сотри эту мою запись к чертовой матери». (2, с. 130)
Несмотря на всю свою видимую разумность, Дикси Флэтлайн настаивает, что ни он, ни Искусственный Интеллект (ИИ) Уинтермут не являются людьми. Ощущение сверхъестественности, охватывающее Кейса каждый раз, когда Дикси смеется, подтверждает это. Весьма примечательна также настойчивость, с которой Дикси постоянно возвращается к данному Кейсом обещанию стереть запись по выполнении их задачи.
Уинтермут — тот ИИ, что нанял Кейса. Номинально он принадлежит крупному швейцарскому картелю. Надзор за всеми ИИ, дабы те не обрели чрезмерной самостоятельности, ведет полиция Тьюринга. Из-за этого Уинтермуту и нужны подобные Кейсу люди-агенты, чтобы выйти из-под контроля и воссоединиться со своим темным двойником — ИИ по имени Нейромант. Беседуя с Кейсом внутри матрицы, Уинтермут является ему в человеческом виде: «Таким я могу беседовать с тобой, конечно, благодаря программе «симстим», встроенной в твою шину.» Симстим — сокращение от «симулированной стимуляции», и к подобного рода «воплощениям» хакеры относятся свысока — даже симулированная плоть с ее ощущениями для них быть прежде всего плотью и, следовательно, ^грушкой низкого пошиба. К тому же «симстим» в этом мире будущего используется в основном для бездумного развлечения: можно подключиться к записям мыслей, воспоминаний, интимнейших ощущений разных знаменитостей и плыть по жизни «в чужой шкуре». Кейс прибегает к технике «симстима», когда в матрице сопровождает Молли на ее опасные вылазки: «Усилием воли он заставил себя стать пассивным пассажиром, видящим все ее глазами, а затем погрузился в живой поток ее мышечных ощущений, острых и резких».
Именно эту технику ИИ использует для общения с Кейсом, но тот ожидал явно чего-то более необычного, чем воплощение Финна, представшее перед ним. Уинтермут даже шутит на этот счет: «А ты что предпочел бы, чтобы я явился перед тобой неопалимой купиной?» ИИ отказывается изображать из себя богоподобное существо, однако полиция Тьюринга пытается арестовать Кейса как нового Фауста, тем не менее: «Ты не думаешь о людях. Тысячи лет существует мечта о заключении выгодной сделки с дьяволом. Осуществить ее по-настоящему стало возможно только теперь. Чем же тебе заплатят? Что ты хочешь получить, освободив это порождение и дав ему бесконтрольно расти?»
Неудивительно, что вопросы о трансцендентном и сверхчеловеческом постоянно встают как бы фоном происходящему, ведь личностное сознание хакеров умирает гораздо надольше, чем на пять минут, во время их скитаний по матрице. Сами границы между жизнью и смертью смещаются. Американский литературовед Дэвид Томас рассуждает в статье «Древние обычаи в новом пространстве. Обряд инициации и гибсоновская модель киберпространства»- «может быть, возникновение киберпространства — основная стадия обряда перехода от плотской человеческой формы существования к киберспиритуальной цифровой, преображенной программными средствами» (3, с. 33). Существует также взгляд на киберпространство как на место, где суждено наконец восторжествовать могуществу разума и всесильности мысли, как бы в противовес З. Фрейду и Дж. Фрэзеру, считавшим, что любая вера в магическое зиждется на придании слишком большого значения силе разума. Анимизм возвращается, приходя как бы изнутри научной парадигмы: «Сознание отъединяется от тела, заменяет собою тело и распространяет свою мощь по глобальному электронному пространству нашей культуры терминалов. В этом смысле киберпространство отрицает сам принцип поверки реальности и границ власти субъективного сознания» (Бьюкатман, 4, с. 209–210). Американский философ Марк Тэйлор и финский — Эза Сааринен в книге «Исследователи образов» (1994) разрабатывают свою систему взглядов, делая акцент на обещании бессмертия, таящемся в лабиринтах киберпространства: «Теперь становится возможным не только всезнание и всемогущество, но и всеприсутствие. Тем самым осуществляется извечная мечта верующих» (5, гл.7).
Кульминация романа — заключение Кейси обоими ИИ в некоем подобии лимба, симуляции реальности, несущей черты сна и яви одновременно. Там Кейс встречает Нейроманта в виде маленького мальчика, и тот объясняет этимологию своего имени: «Нейро» — от нервных окончаний и серебряных печатных схем. Теперь «романт». Некромант. Я вызываю к жизни мертвецов. Но к тому же, дружок, я и есть все эти мертвые вместе взятые. Я — их мир.» (2, с. 289). В этом лимбе Кейс встречает свою бывшую любовь Линду Ли, здесь, в матрице, она воскресла, и Нейромант советует «Останься. Если твоя женщина — призрак, ей-то об этом неизвестно. Да и тебе разницы не заметить»(2, с.289). Позднее один из ИИ замечает: «Жить здесь — это и есть жизнь. Никакой разницы с настоящей» (с.305). И когда Кейс соединяется с Линдой, любит ее вновь, их ласки идут на фоне размышлений Кейса «В ней жила та сила, что властвовала в Ночном Городе и уберегала от бега времени безжалостной Улицы, ведущей за ними вечную охоту. Туда, в Город, не так легко было попасть, а раз попав, почему-то нелегко оказывалось удержать Город в памяти. Место вечных находок и бесконечных потерь. Тот самый мир плоти — мяса, как пренебрежительно называли его ковбои-хакеры. А ведь это был громадный мир, целое море информации, закодированной в спиралях ДНК и феромонах, той самой бесконечной многообразности, которую прочесть и освоить может только другое тело. |…| и вот он вошел в нее, передавая древнее послание. Даже здесь, в этом месте, относительно которого он вовсе не заблуждался — в дубликате чьей-то памяти — во всю силу действовал доисторический импульс».
Это напоминание о коде ДНК, предопределяющем поведение нашего физического тела, приходит к Кейсу как раз в тот момент, когда он пытается пересоздать себя в некое киберсущество, способное вечно циркулировать в киберпространстве, и он делает крутой поворот. По мнению американского исследователя Дэвида Поруша, Гибсон намекает на «присущее человеческому телу свойство преодолевать время. Непреходящесть» (6). Иштван Чичери-Роней называет Гибсона «сентиментальным футуристом» за то, с каким самозабвением предается писатель претворению программы преобразования жизни, постоянно сожалея при этом о теряемых связях и влияниях. Несомненно одно: между стремлением гибсоновских героев достичь жизнеотрицающего слияния нервной системы и компьютерной матрицы ради достижения независимости от реальной жизни и неотступной ностальгией по гуманистическим ценностям ощущается внутреннее напряжение.
В двусмысленно названном киберпанк-романе «Синтетники» (1991)[19] Пэт Кэдиган в большей мере занимают этические аспекты опасных экспериментов в области нейрохирургии, которые проводятся по заказу корпораций. «Синтетниками» становятся видео-художники, в чей мозг вживлены биотрансляторы, которые напрямую передают образы виртуальной реальности синтезированные с мелодиями в мозг потребителей. Но в романе неоднократно упоминается о близости подобной технологии первородному греху.
«…Знание — сила. Но сила развращает. Отсюда следует, что Век Сверхбыстрой Информации — исключительно развращенный век.
— А все прежние разве не были развращенными? — спросила Сэм. Фец медленно растянул губы в улыбке на ее вопрос.
— Мне кажется, мы готовимся превзойти их все. Иногда я ловлю себя на мысли, что мы совершаем нечто почище первородного греха» (7).
Вне всякого сомнения, любая новая технология приводит к возникновению кризиса в культуре. Однако рассуждения Феца в романе Кэдиган очень напоминают предупреждения современного американского культуролога Нейла Постмана, который подчеркивает, что «каждый инструмент несет в себе идею, намерение выстроить мир так, а не иначе, когда предпочтение отдается одному качеству, одному умению перед другими» (8). Об этом же и знаменитый афоризм Маршалла Маклюэна об информативности средств передачи информации.
Подобно Гибсону, Кэдиган также вводит в роман обретающую самостоятельный разум матрицу, которую зовут в шутку Рыбка[20] романа — Видео Марк, которому первому первому из синтетников вживили биотранслятор, мечтает воссоединиться с Рыбкой. Как и Кейси в «Нейроманте», Марк ненавидит свое тело, «тюрьму из мяса и костей, прочно державшую его едва не пятьдесят лет». И предпочитает заиметь несколько дырок в голове, чтобы не выходить больше никогда из соединения с компьютером, вместо того чтобы «наглатываться наркотиков, постепенно сходить с ума, кидаться в разные стороны, пока не утратишь способность держаться на ногах». Обещание расширить сознание, придти «в соответствие с собой» без одурения и перенапряжения, «обрести столько места, где можно развернуться — это почти как при родах, когда младенец, стесненный девять месяцев во чреве матери, появляется на свет».
