Уезжал — проверял — работал — все нормально…
Тортила могла отойти от компьютера — в туалет, например. Или вовсе сбегать в магазин, пока шеф на операции. Подозрительность старушки странно уживалась с беспечностью, и если клиента Сашу начнут сейчас бить — все актуальные ощущения достанутся Калибану…
Перед его лицом остановились чьи-то туфли. Калибан увидел край черных брюк — чистых, выглаженных. Видно, что человек аккуратен и у него есть машина.
— Смирнов. Скажи что-нибудь.
Калибан не сразу вспомнил, что Смирнов — это он.
— За что, — выдавил он сквозь зубы. — Думаете — нет на вас управы?
Он ждал удара ногой по ребрам, но, по счастью, не дождался. Вместо этого ботинок с его шеи убрался, его потянули вверх и позволили наконец-то встать.
Комната преобразилась. Не было ни хозяина, ни его жены; имелись трое мордоворотов, а также невысокий плечистый человек с простецкой физиономией сельского пасечника.
Кто такие? — растерянно подумал Калибан. На ментов вроде не похожи… Мафия? Дернула нелегкая вспомнить дона Корлеоне… И где эта чертова Тортила?!
Мобильник лежал глубоко во внутреннем кармане. Мобильник клиента Саши, разумеется. Можно позвонить Тортиле в крайнем случае, заорать благим матом: прерывай связь, беда, авария!
Но позвонить ему, конечно, не дадут.
Его снова водворили в кресло. Двое мордоворотов встали у стены, один навис сзади. Человек, обманчиво похожий на пасечника, садиться не стал. Прошелся по комнате, заложив руки за спину; у него был почти добрый, почти беззаботный вид: хотелось мысленно натянуть на эту лысеющую башку шляпу типа «брыль». А в руки (между большим и указательным наколка, бледная, сразу не рассмотреть) всучить дымарь…
«Пасечник» отлично держал паузу. Почти как дон Корлеоне. Калибан заставил себя молчать — пусть противник сделает первый ход.
— Имя?
Вопрос был, как тычок в солнечное сплетение. Нет, он не вор, подумал Калибан. Замашки уж больно… характерные.
— Смирнов Александр Васильевич, — выдавил Калибан. — Восьмидесятого года рождения. Русский. Женат. Имею сына Виктора Александровича…
— А ну заткнись, — глаза плечистого сделались вдруг очень злыми. Всякое сходство с пасечником испарилось.
Калибан мысленно застонал. Смирнов Александр Васильевич спал сейчас крепким сном и не ведал о своей погибели — засаду подстроил, скорее всего, тесть. И парня теперь посадят за вымогательство…
— Санек, — тихо сказал плечистый. — А меня-то как зовут?
Калибан мигнул. Новый поворот: это не подстава. Вернее, подстава, да не та. Перед ним знакомец большеротого Саши, кто-то из тех, о ком Смирнов не счел нужным рассказать Калибану. Служит, по-видимому, в компетентных органах. Каких органах? Компетентных. Тогда почему засада? Непонятно. Пора выбираться отсюда, что же эта бабка, так ее растак, не прерывает связь?!
— Я ударился головой, — сказал он жалобно.
— Не помнишь? Кто ты такой, не помнишь тоже?
— Смирнов Александр Васильевич, восьмидесятого года рож…
— Заткнись! — взревел плечистый. Калибан от неожиданности подпрыгнул в кресле.
— Блин, — сказал бывший «пасечник» будто бы сам себе. — Ну ты подумай… Вот, значит, как…
И снова прошелся по комнате, бросая на Калибана странные, нехорошие взгляды. Потом остановился, будто приняв решение, махнул рукой, указывая куда-то себе за спину. Мордовороты без единого слова удалились. В комнате остались только Калибан и его собеседник.
— Вот, значит, как, — повторил плечистый с ухмылкой. — Как же вас величать?… Давайте попробуем догадаться… Я начну, а вы подскажете… Николай… Антонович… Да? Николай Антонович, вот как вам надо было представиться с самого начала. А не ломать комедию.
Калибан закрыл глаза. Больше всего ему хотелось открыть их — и оказаться в кабинете Тортилы, озябшим, с затекшими руками и ногами, но — не здесь…
— У вас в конторе в данный момент идет спецоперация, — сообщил плечистый, наблюдая за ним. — По борьбе с финансовыми преступлениями. Нашли директора фирмы в бессознательном состоянии, весь в проводах, как Киану Ривз… Вы не подскажете, что будет, если гражданина Колю Банова отрезать от компа и перевезти в тюремный госпиталь? Не приводя в сознание?
Калибан молчал. Тяжелая голова Саши Смирнова тяготила его. Как и слишком длинные ноги, огромные ступни, мосластые руки. И линия жизни на ладони казалась слишком уж короткой.
Блеф. Он блефует. Калибану ли не знать, как это делается…
Если бы хоть имя собеседника было известно. Если бы обратиться сейчас по имени-отчеству…
— Я не понимаю, — сказал он, преодолевая болезненную сухость во рту, — не понимаю. Какая контора? Чего вы хотите?
— Правды, — мягко сказал плечистый. — Где Смирнов?
— Я Смирнов.
— Смирнов знает, как меня зовут. И его подсознание, мать его, тоже знает, как меня зовут!
Калибан смотрел, не мигая, в карие глаза-буравчики. Во что бы то ни стало надо вернуть ситуацию под контроль. Во что бы то ни стало надо разыграть Смирнова — как вел бы себя загипнотизированный Саша Смирнов…
Который вовсе не был зятем вредного скупого тестя. Который был сотрудником вот этих плечистых компетентных органов и пришел к Калибану, провокатор, чтобы навлечь на контору неприятности.
А в конторе три бабы — одна старуха, одна юная дурочка и одна Юриспруда, которая, конечно, сутяга из сутяг и на бумажных полях кого хочешь одолеет, но если на нее прикрикнуть как следует — стушуется и потеряет кураж. А Калибан, хоть никогда и не говорил об этом и даже не думал, отвечает за них, за каждую из трех, потому что он-то все и затеял, он учредил «Парусную птицу»…
— У меня головокружение, — сказал Калибан замогильным голосом. — Мне надо воды.
— Будет тебе вода, — нехорошим голосом пообещал плечистый. — Ну-ка вспомни, о чем мы сегодня утром толковали? Зачем ты сюда пришел?
— Помню, — Калибан прерывисто вздохнул. — Урывками. У меня крутили чем-то перед глазами. Вертушка. Я встал, вроде все помнил… голова была ясная… Приехал сюда. Я же помнил, что должен сюда ехать. Я дал Банову этот адрес, значит, он должен был мне внушить, что я еду сюда…
Он говорил, судорожно вспоминая большеротого Сашу — как тот впервые вошел к нему в кабинет. Как сел. Как, потянувшись, зачем-то вытер подбородок о левое плечо…
Калибан коснулся плеча подбородком. Глаза-буравчики мигнули; плечистый тоже помнил этот жест.
Калибан коснулся пальцами висков:
— Товарищ полковник… — по глазам плечистого он понял, что снова угадал. — Мне бы отдохнуть… В голове все перемешалось от этого чертового экстрасенса…
Плечистый вдруг усмехнулся:
— Артист… Большой артист вы, Николай Антонович. Вот только если оставить все как есть… Вы же помрете. Обезвоживание, голод, общая интоксикация организма. Так и помрете на казенной коечке. Не страшно?
Калибан потер переносицу. Посмотрел в глаза-буравчики со всем недоумением, на которое был способен:
— Так… Если я — это он, то где же я?
* * *
Его «пасли» давно и основательно. Как минимум двое из недавних клиентов оказались подсадными (когда Калибан понял это, ему сделалось нехорошо — как если бы в супе, который он только что выхлебал, обнаружил на дне чье-то ухо с сережкой). Некоторые операции были записаны на пленку — например, Калибану дали просмотреть от начала и до конца всю сцену в аэропорту с Максимовым и Грошевой. Он молча похвалил себя за блестящую работу: одухотворенная Ира с огромными небесными глазами была неотразима. Но, кроме гордости мастера за свое произведение, положительных эмоций Калибан не испытал.
Ему посчастливилось вычислить ребенка Смирнова на детсадовской групповой фотографии (тот возвышался над остальными детьми в группе, и рот у него, обаяшки, был почти до ушей). Но с женой трюк не удался: Калибан не узнал ее на фото, и плечистый полковник в который раз — ласково — предложил ему признать очевидное. Он не Смирнов. Даже не Смирнов под гипнозом. Он Николай Банов, странным образом завладевший сознанием молодого оперативника.
— Вы же меня с ума сведете, — пожаловался Калибан, потирая уголок большого рта. — У меня будет… раздвоение. Я — это не я? Мне к доктору надо…
— Будет тебе и доктор, — пообещал полковник.
Калибан был близок к отчаянию, когда полковник изъявил желание навестить «Парусную птицу» в ее, так сказать, гнезде.
Офис был заперт, жалюзи на окнах опущены, на стоянке скучала в одиночестве «хонда» Калибана. Можно было подумать, что все в мире спокойно и сотрудники «Птицы» разошлись по домам после трудового дня — однако не тут-то было. Изнутри офис полнился людьми в бронежилетах и без, а сотрудники — Тортила, Юриспруда и перепуганная Лиля — сидели в приемной на диванчике и хором грызли Тортилин валидол.
