Но впрямь ли мы взяли верх?
Выслушав опасения Холкрофта, я созвал остальных. Мы только что позавтракали, стояло прозрачное утро, воздух успел уже прогреться. Группа летчиков в белых спортивных костюмах тренировалась неподалеку от нас — ветер доносил крики сержанта.
Я рассказал о своих тревогах и объявил, что пора изучить паразитов поглубже. Четверым «посвященным» было предложено подключиться к нашей телепатической сети. Операция предстояла опасная поэтому, лучше собрать воедино все наши силы. Через полчаса тренировки Аиф вдруг сказал, что слышит нас. Остальные долго пытались, измотались, но так и не смогли включиться — мы предложили им отдохнуть, расслабиться. Никто не знал о наших планах учеников не посвятили в них на случай атаки паразитов, ведь у неофитов еще так мало опыта в использовании новых сил сознания.
И вот — закрыты жалюзи, заперты двери, мы сели рядом и сконцентрировали душевные силы. Привыкнув к этой процедуре, я делал все почти машинально. Для начала — словно готовишься ко сну полное отключение от внешнего мира, затем отстранение от собственного тела. Через несколько секунд я уже погружался во тьму сознания. Следующий шаг требовал некоторой тренировки: надо отключиться от обычной физической индивидуальности. Остается только мыслящая часть меня, и она погружается в мир мечтаний и воспоминаний.
Вот как можно представить этот процесс. Предположим, вам снится кошмар, и вы говорите себе: «Это только сон. Я сплю в своей кровати, я должен проснуться». Вы ощущаете свое бодрствующее «я», однако оно запуталось в иллюзиях. Вскоре я обнаружил, что могу проникнуть сквозь пласт тех мечтаний, что стоят на пути к чистому сознанию — довольно сложный трюк, ведь люди обычно пользуются своим телом как отражателем сознания. Пласт мечтаний — странный беззвучный мир, в котором ощущаешь себя словно пловец под водой. Для новичков эта часть эксперимента может оказаться самой опасной. Тело в этот момент служит своего рода якорем для сознания. В одном из стихотворений Йитс благодарит Бога за «убогость плоти»[5], которая спасла поэта от кошмаров. Тело, словно груз, заякоривает на наши мысли и уберегает их от растекания в разные стороны. Когда мы оказываемся на Луне, наше тело весит несколько фунтов — стоит сделать шаг, и оно взмывает в небо словно шарик. Так и наши мысли — стоит им освободиться от притяжения тела, как они обретают демоническую энергию. А если их владелец — человек недостойный, то и мысли его становятся подобными исчадью ада. Человек должен знать, что его мысли не существуют отдельно от него самого, иначе он сойдет с ума от паники и только усугубит свое положение, подобно летчику, который загоняет самолет в безвозвратный штопор, неосознанно давя штурвал от себя.
Сквозь мечты и воспоминания я опускался все ниже и старался не обращать на них внимания. Стоило отвлечься хотя бы на одно из воспоминаний, и оно тут же превращалось в целую вселенную. К примеру, я вспомнил запах табака «Джинджер Том», который когда-то курил мой дедушка. Я давненько не вспоминал о старике, поэтому задержался на этом воспоминании. Тут же представились и дедушка, и его палисадник в линкольнширском домике. И вот я уже сам в этом палисаднике — моментально воссоздаются подробности, которые убеждают меня в реальности происходящего. С невероятным трудом удается оторваться от этой картинки — я снова погружаюсь в теплую темноту.
Эта темнота наполнена жизнью, но она не просто отражение жизни телесной — она бурлит, словно электричество во Вселенной. Я бы назвал эту область сознания «детской». Здесь как нигде охватывает чувство теплоты и невинности: это мир детей без телесного воплощения.
Дальше, вслед за «детской» начинается пустота, сходная с пустотой межзвездного пространства, похожая на небытие. На этой глубине запросто можно лишиться всех ориентиров. В моих прежних путешествиях по сознанию я обычно в этом месте засыпал и просыпался лишь спустя несколько часов.
Дальше я не опускался. Даже короткое пребывание в зоне небытия требует регулярных выныриваний обратно в «детскую», чтобы собрать воедино распадающееся внимание.
Мы по-прежнему находились в телепатическом контакте. Можно сказать, мы ныряли туда-сюда, существуя каждый по отдельности, но держа постоянный дистанционный контроль друг за другом. Если бы я заснул в дедушкином саду, то остальные разбудили бы меня. А случись паразитам напасть на кого-то из нас, мы бы тут же «пробудились» и вместе отбили атаку. Однако на самой глубине каждый отвечал только за себя.
И вот через контакт с Холкрофтом я почувствовал, что тот продолжает погружаться. Я замер от восхищения. На этой глубине я уже почти ничего не весил. Сознание будто пузырь с воздухом рвалось на поверхность. При помощи особой сноровки можно, конечно, опуститься и глубже, но на тренировки уйдет уйма времени, а если сил твоих хватает лишь на то, чтобы удерживать сознание, то дальше двигаться невозможно. У Холкрофта, видимо, такая сноровка была.
В этих сферах сознания почти нет ощущения времени — оно как бы движется, но никуда не уходит, — не знаю, объясняет ли что-нибудь эта фраза. Поскольку тут нет тела, которое испытывает нетерпение, то и движение времени представляется чем-то абстрактным. А еще я заметил — вокруг нет ни одного паразита, хотя я был начеку. Вскоре я почувствовал, что Холкрофт возвращается, и спокойно поплыл вверх, сквозь мечты и воспоминания, вернувшись к физическому сознанию примерно через час после начала эксперимента. Через десять минут Холкрофт открыл глаза. С его щек исчез румянец, но дыхание было ровным.
Он молча оглядел нас, и мы поняли, что ему нечего сказать. Наконец, он произнес:
— Ничего не пойму. Там внизу практически ничего не происходит. Неужели все убрались оттуда?
— Ты видел хоть одного паразита?
— Нет. Пару раз казалось — я вижу их, но буквально одного-двух.
У остальных были сходные воспоминания. Это обнадеживало, но у всех оставалась тревога.
В полдень мы впервые за трое суток включили телевизор, и тут же поняли, что паразиты не теряли времени даром. Мы узнали об убийстве президента Соединенных Штатов Африки Нкумблы, которое совершил Обафеме Гвамбе, он же возглавил coup d'etat[6], захватив Кейптаун и Аден. В выпуске новостей передали выдержки из обращения Гвамбе по радио после переворота. Мы переглянулись: сомнений не было — Гвамбе находится под контролем паразитов, и это очень встревожило нас. А недооценить их — значило допустить смертельную ошибку.
Мы мгновенно разобрались в их стратегии, еще бы, они проводят ее уже два столетия. Для них главное — отвлекать внимание людей бесконечными войнами. Двести лет человечество трудится над изменением своего сознания для чего-то нового, его интенсификацией, и двести лет паразиты всякий раз подбрасывают людям проблемы, требующие немедленного решения.
Мы проговорили до поздней ночи. Новые события требовали немедленных действий — но каких? Самые мрачные предчувствия овладели нами. Наконец, в три ночи мы улеглись. А в пять утра нас разбудил Холкрофт:
— Они что-то затеяли, я чувствую. Может, лучше убраться отсюда подальше?
— Куда?
Но тут ответил Райх:
— В Вашингтон. Надо срочно ехать туда и поговорить с президентом.
— А какой в этом толк?
— Не знаю, но мне кажется, здесь мы зря тратим время, — ответил Райх.
До рассвета оставался еще час, но мы не мешкая сели в вертолет, любезно предоставленный нам правительством Соединенных Штатов. Вскоре внизу появились длинные прямые авеню Вашингтона. Мы сели прямо возле Белого Дома. Часовой, дежуривший у ворот, кинулся к нам с атомным автоматом наперевес. Он был молод, и нам не стоило большого труда объяснить ему, чтобы он вызвал старшего офицера, пока мы отгоним ветролет на лужайку перед Белым Домом. Все-таки наши способности давали приятные преимущества: исчезали обычные препятствия официоза.
Мы отдали офицеру послание для президента, а сами отправились попить кофе. Случайные прохожие принимали нас за делегацию бизнесменов. Наконец мы нашли ресторан со стеклянными стенами, где заняли два столика с видом на улицу. Там, за столиком, я попробовал прочитать мысли Эбнера. Тот почувствовал мое «прощупывание» и улыбнулся:
— Смешно даже. По идее, мне надо думать об угрозе, которая нависла над человечеством и моим родным городом — я из Вашингтона. А вместо этого я чувствую презрение ко всем этим слоняющимся по улицам людям — они же просто спят. Им глубоко плевать, что с ними может произойти…
— Не забывай: неделю назад ты был одним из них, — с улыбкой ответил Райх.
Я позвонил в Белый Дом и узнал, что мы приглашены на завтрак к президенту в 9.00. Когда мы возвращались по улице, запруженной утренним деловым людом, неожиданно тротуар дрогнул. Мы переглянулись, Эбнер спросил:
