— Птичий базар,— пригубив кофе, с улыбкой бросил в мою сторону щеголеватый норвежский лоцман и тотчас, строго сверкнув в полуобороте надраенными королевскими коронами на погонах, что-то негромко скомандовал штурману. На мостике воцарилось напряженное, чуть торжественное спокойствие, как и всегда перед прибытием лайнера на стоянку.
Мыслями я уже был там, на скалистых берегах Северной Норвегии, готовясь рассказать обо всем, что увижу, Василию Федоровичу Чибисову, участнику Петсамо-Киркенесской операции. Он просил об этом, узнав, что вскоре я окажусь здесь. Ему, сорок лет назад освобождавшему норвежский городок Киркенес, что неподалеку от нашей границы, было интересно услышать, как выглядит теперь Северная Норвегия, каковы ее обитатели, помнят ли они о жарких сражениях осени 1944 года...
Кондиционированный воздух на закрытом мостике мешал в полной мере ощутить разлитую вокруг судна серебристо-синюю прохладу высоких широт, и я приоткрыл дверь на палубу. Но, не сделав и шага, тотчас захлопнул ее. Вдоль борта, на расстоянии, едва превышавшем ширину судна, с оглушающим ревом пронеслось несколько реактивных военных самолетов цвета хаки. На мгновение заложило уши. Когда рев растаял вдали, наш штурман заметил:
— Это уже другие «птички». Как видно, даже пассажирский лайнер внушает им подозрение, потому что плавает под красным флагом.
Норвежский лоцман больше не улыбался.
Вскоре наш «Максим Горький» уже стоял на якоре у мыса Нордкап.
Ночное солнце
Со стороны моря Нордкап — это величественная отвесная скала, вздымающаяся на триста метров. Поверхность ее плоска, как танцплощадка для великанов. Это каменное плато лежит на широте 71° 10" и обязано своим названием английскому мореплавателю Ричарду Ченслеру, побывавшему тут в 1553 году.
Самая северная точка континентальной Европы, «танцплощадка» Нордкапа, наиболее удобна для наблюдений за «ночным солнцем», которое неутомимо кружит над горизонтом с 14 мая по 30 июня, а с 19 ноября по 25 января не удостаивает мыс ни единым лучом.
Мыс объявлен заповедным, и за порядком здесь ревностно следит инициативная группа «В защиту Нордкапа».
От Нордкапа рукой подать до самого северного в мире, как считают норвежцы, рыбачьего поселка на острове Скарсвог. Деревянная, ослизлая, насквозь пропахшая рыбой пристань, лавчонки, где торгуют саами, скромные домики у подножия скал, церквушка, несколько десятков могил да земляное, без единой травинки, футбольное поле — вот и весь Скарсвог.
Живут тут всего 250 человек, в основном рыбаки, но местные энтузиасты составили две футбольные команды. И я видел, с каким, вовсе не северным, азартом гоняли они мяч по каменистому стадиону.
Наступал вечер, хотя солнце светило вовсю. Лавочки закрывались. Девушка лет семнадцати, сине-красный «этнографический» наряд которой доказывал ее принадлежность к народу саами, упаковывала непроданный товар: лисьи и оленьи шкуры, поделки из меха и — троллей. Не тех, выполненных из тонированного пластика страшилищ с дьявольски горящими глазами, которыми наводнены магазины южных и центральных районов Норвегии, а других, чисто саамских троллей. Их делают из обрезков меха и кусочков дерева. У саамского тролля нет туловища, а есть только голова с длинными висячими ушами, вместо глаз — колечки из спилов древесных веток, а вместо носа — обыкновенный сучок. Я попросил девушку продать мне одного тролля и, пока она отсчитывала сдачу, разглядывал ее наряд. И тут я заметил черно-белый значок с силуэтом птицы, на лапках которой разглядел какую-то местную, сугубо северную обувку. По окружности значка шла надпись: «Марш мира — 1983 — Эйдсволл-Тронхейм». Девушка, выходит, одна из тысяч молодых участников норвежского антивоенного движения, подумал я. И не ошибся. Когда я стал расспрашивать ее, она протянула мне небольшой плакат, призывавший норвежцев выступить против использования аэродромов страны самолетами с американских авианосцев.
...В этом краю ночного солнца перестаешь замечать время. Дома всегда стараешься что-то успеть, закончить до вечера. Здесь же и в три часа ночи светило солнце, даже птицы не спали, когда я побрел на окраину Скарсвога.
По склону заснеженной горы спускалась головокружительными зигзагами яркая точка. Через несколько мгновений точка превратилась в фигурку горнолыжницы. Она лихо промчалась в двух шагах от меня, и под копной волос я разглядел лицо женщины не моложе 70 лет...
Когда я спустился в деревушку, к одному домику подкатил пикап, груженный короткими поленьями. Водитель вылез и принялся бережно, по охапке, сносить дрова во двор. Топливо, необходимое тут и в разгар лета, прибыло в Скарсвог издалека. Рубить деревья, каждое из которых взращено здесь упорным трудом человека, все равно что вылавливать рыбу из собственного аквариума.
Клуб белого медведя
...С Нордкапа началось наше путешествие по норвежскому Заполярью. Здесь что ни возьми, все для этой страны — самое северное: город — Хаммерфест, рыбачий поселок — Скарсвог, университет — в Тромсё, почтамт — в Ню-Олесунне на Шпицбергене, железные рудники и березовая роща — в Киркенесе...
Край этот расположен за Полярным кругом, к нему норвежцы относят три «фюльке» — историко-географичесские области: Нурланн, Тромс и Финнмарк. Здесь, на крайнем северо-востоке, пролегает 196-километровая граница Норвегии с Советским Союзом...
Нити добрососедства связывают два государства: еще в 1925 году СССР заключил с Норвегией Договор о торговле и мореплавании, который до сих пор регулирует наши торгово-экономические отношения. Из Советского Союза в страну фьордов поступают нефть и нефтепродукты, апатитовые концентраты, автомобили, станки, оборудование. Норвегия, поставляет нам бумагу и пергамент, целлюлозу и химические товары, суда, вычислительные машины.
С весны 1982 года трейлеры фирмы «Войккос транспорт» перевозят норвежские товары в поселок Никель Мурманской области. Возвращаясь, мощные грузовики доставляют лесоматериалы в Киркенес. Никель и Киркенес города-побратимы. «Знаменательным» назвал открытие сухопутной торговой артерии между ними К. Карлстад, директор норвежской фирмы «Поморнордиктрейд», ибо в этом событии он видит возрождение древней «поморской торговли». Но дело тут не только во взаимной торговой выгоде. По словам Н. Ульсена, бургомистра коммуны Сёр-Варангер, центром которой является Киркенес, многие местные жители смогут получить работу на строящихся на территории коммуны разгрузочных и погрузочных предприятиях, а ведь это положительно скажется на занятости северян.
После первой — еще по пути на север — краткой стоянки в Хаммерфесте я ломал голову над тем, что, собственно, дает ему право считаться городом. Конечно, эту узкую, прижатую горами к морю полоску суши на острове Квалёйа не назовешь и сельской местностью — нет тут ни срубных жилых построек — стюэ, ни амбаров — лофтов, ни сараев — стаббюров, без которых не обходится ни один норвежский хутор —горд.
Но разве это город — несколько десятков каменных, в основном двухэтажных, похожих на кубики домов да две церквушки?
Однако спешить с выводами в Заполярье неуместно. Из порта виден лишь приморский район Хаммерфеста, остальные отделены друг от друга скалами и бухтами. Оказалось, в этом городе с восьмитысячным населением есть и четырех-пятиэтажные дома, и нарядные, чистые улицы. И почти двухвековая, полная крутых поворотов история. Ее я узнал в Королевском историческом обществе Белого медведя, разместившемся в первом этаже ратуши.
— С давних времен,— сообщила секретарь общества фру Хильде Эриксен,— в этот порт заходило множество русских судов. Привозили они ржаную муку и пеньку, которые меняли на рыбу и рыбий жир. Вот эта торговля и позволила местным жителям еще в 1789 году добиться для Хаммерфеста статуса города. Потом торговля пошла еще бойчее. В 1882 году, например, тут побывало 82 купеческих судна. Из них 64 — под русским флагом. За тот же год из Хаммерфеста в Россию было вывезено 733 тонны сушеной и 31 тонна соленой рыбы, 11 тонн ворвани.
Кстати,— продолжала фру Эриксен,— не в последнюю очередь благодаря выгодным коммерческим связям с Россией город получил возможность в 1890 году первым в Европе осветить свои улицы электричеством: для Заполярья это было огромное событие! Однако в том же году город — тогда весь деревянный — был почти полностью уничтожен пожаром.
Спустя полвека на Хаммерфест обрушилось бедствие, перед которым померкли все известные в его истории беды: зимой 1944/45 года город был стерт с лица земли фашистскими оккупантами, отступавшими под ударами Красной Армии.
Рассказ Хильде Эриксен мгновенно оживил в моей памяти разговор с Василием Федоровичем Чибисовым:
