Будто я нырнул в море горящей серы. И сразу пошел ко дну. Мимо летели искры, я отчаянно барахтался, силясь всплыть. Вокруг меня, размахивая руками, плясали какие-то черные фигуры.
Я принудил себя встать на колени. На секунду в дыму мелькнули Архитектор и Ханс. Оба швырнули в окно по бутылке. Оглушительный треск, мимо меня метнулся язык пламени.
По мостовой топали тяжелые сапоги. Со всех сторон приближались немецкие солдаты. Я вскочил на ноги и послал пулю в ближайшего из них. Он упал с воплем: «Он стреляет! Стреляет!»
Остальные бросились врассыпную. Я сделал шаг, другой и снова упал... Пахло чем-то едким, противным. В голове вертелись слова забавной песенки, я с трудом удерживался от смеха.
Ишь как полыхает! Густой дым окутал все, потом вдруг стало светло, как в солнечный полдень... Прощайте, товарищи! Прощайте, Астрид и Ролф! Больше мы не увидимся. А если бы и увиделись — вам все равно не узнать меня. Черный, обгорелый... Адская боль. Прощай, маленький индеец.
Кажется, я начинаю плакать? В приступе ярости я перевернулся со спины на живот и стал подниматься. Кожа горела, меня кололи сотни иголок, но сознание работало отчетливо. Где они? Почему не пытаются взять меня? Сколько времени я пролежал? Наверно, секунд пять-шесть. Не больше. Еще осталось несколько патронов. Еще есть чем их встретить.
Ветер погнал дым вдоль улицы. Убедившись, что ноги держат меня, я медленно пошел, прижимаясь к стене. Завернул за угол на улицу Святого Улафа и побежал.
Вдруг прямо передо мной оказался толстяк в мундире немецкого сержанта. Широко расставив ноги, он пытался схватить меня.
— Halt! Halt!
Я выстрелил в упор, он сложился пополам, словно перочинный нож, и, хрипя, повалился навзничь.
В дальнем конце улицы несколько фигур юркнули в подворотню. Я побежал туда же и увидел открытую дверь, из которой падал свет. Вместе с другими я протиснулся внутрь и оказался в небольшом помещении, судя по всему — прачечной. Возле длинного стола стояла с утюгом в руках молоденькая девушка. Мой вид явно напугал ее.
— Ну и отделало вас! — произнес кто-то. — Вы что, рядом были?
— Ага. Иду, а тут вдруг как рванет! Черт бы побрал этих диверсантов! Совершенно ни с чем не считаются. И кому это нужно?! Нахватают немцы заложников, только хуже будет.
Никто не ответил. Они явно были не согласны со мной.
— Ну-ка, покажитесь, — сказал все тот же человек. — Ого-го! Здорово вам досталось. Надо сейчас же врача найти.
— Не надо. До дома доберусь. Здесь совсем рядом.
— Как хотите. Помочь?
— Нет, спасибо.
Я сел на первый попавшийся стул и почувствовал, что теряю сознание. В следующий миг я увидел, что девушка стоит передо мной, держа в руках тазик с водой и полотенце.
— Давайте-ка я вас умою. В таком виде на улицу лучше не показываться.
Я поднял голову, она потупилась.
— Спасибо тебе. Ничего, не обращай внимания. Это не страшно. Ты ведь настоящая норвежская девушка?
— Да, — прошептала она.
— Так выгляни на улицу и расскажи мне, что там делается.
Она поставила тазик и вышла. Через несколько минут вернулась.
— Два-три прохожих — и все, немцев не видать. Я с трудом встал, кожа пылала.
— Спасибо. Побольше бы таких, как ты.
Ее глаза смотрели на меня — большие, карие, полные слез.
На улице было темно. По Пилестредет с бешеной скоростью промчалось несколько машин. Охота в полном разгаре. С минуты на минуту нагрянут сюда.
В полузабытьи я тащился по улицам. Земля ходила ходуном. То казалось, что я взбираюсь на гору, то начинался крутой спуск и приходилось бежать, чтобы не упасть.
Неведомо как я очутился на Бугставейен, нашел нужный дом, ощупью стал подниматься по лестнице. Из-за двери доносились слабые голоса; я отворил и вошел.
— Ты! Живой?!
В сером дыму, в облаке искр передо мной плыли одно за другим бледные лица. Я поднял руку, называя их.
— Эдгар... Ланге... Ханс... Архитектор...
Новый взрыв, сильнее предыдущих, — и я полетел в черную бездну.
Мы несем потери
...Ночью я вдруг очнулся. Глядя во мрак, я медленно возвращался к жизни. С величайшим напряжением восстанавливал в памяти события до того момента, как потерял сознание.
Руки и голова плотно забинтованы. Сильный жар, но боли нет. За окном прошумели автомашины. И снова тихо. Тихо.
Щелкнул выключатель, вспыхнул свет. Ланге, полуодетый, взлохмаченный, сонный, подошел ко мне, сел рядом на стул. Больше в комнате никого.
— Ну как? — спросил он.
— Ничего. Здорово я болел?
— Думали, не вытянешь. Столько дней без сознания. Врачи так и сказали: не выдержит.
— Это я-то?!
— Любой на твоем месте отдал бы концы. Тебе что-нибудь нужно?
— Ага. Воды.
Я получил стакан ледяной воды. До чего вкусно!..
...Ланге и Архитектор ухаживали за мной, как за грудным младенцем. Я поправлялся с каждым днем, жар прошел, постепенно возвращались силы.
Однажды днем появился Эдгар. Увидел, что я сижу с сигаретой в зубах, и даже ахнул
— Вот черт! Мертвяк курит! Официант, два коньяка! — обратился он к Ланге.
Мы рассмеялись. Отлично! Скоро в строй. Мне не терпелось снова взяться за дело.
— Ты ведешь себя неосторожно. Зачем вы с Хансом выходите на улицу днем? — спросил я.
— Что уж нам — в затворников превратиться?
— Это было бы не так плохо. Скоро вы опять понадобитесь.
Он сразу весь подобрался, сел ко мне поближе.
— Что-нибудь новое?
— Да. Кое-что готовим.
— Расскажи.
— Не сейчас. Ступай домой. Я устал, и мне надоела твоя противная морда.
Он громко захохотал.
— Кто бы говорил! Ты погляди на себя. Попадись ты черту на лесной тропинке, он со страху провалился бы сквозь землю. Ухожу.
Разбитый усталостью, я отдыхал, закрыв глаза Ланге сел рядом с моим диваном.
— Ты меня считаешь дрянью?
— Это почему же?
— Иногда я и сам так думаю. Понимаешь, как на операцию — боюсь.
— Все боятся.
— Эдгар не боится. Мне бы таким быть.
— И он боится. Архитектор тоже.
— Это не то. Они боятся не так, как я. Я себя не помню от страха.
— А держишься ничуть не хуже других.
— Все от того же страха. Зажмурюсь, и пошел колотить. После кажется — все во сне было.
— А по-моему, ты молодец.
— Искренне? По-твоему, я не хуже других?
— Если не лучше.
Я приоткрыл один глаз. Ланге улыбался.
...Я проснулся от какого-то шума. Самюэльсен... Войдя, он остановился, и я услышал прерывистое дыхание, точно он долго бежал.
— Они нас выследили! Поднимайся! Можешь? Машина ждет.
— Где Ланге?
— Ну-ка, я тебе помогу. Одевайся! Быстрей!
Я встал, голова раскалывалась, комната плыла перед глазами. Я уцепился за его плечо.
— Где Ланге?
— Вот так... Да пошевеливайся, черт возьми! Нельзя терять ни минуты.
— Где Ланге?
Наши глаза встретились.
— Ланге убит, — тихо сказал он.
Я продолжал смотреть на него в упор.
— Архитектор?
— Ушел. Он, должно быть, уже на пути в Швецию.
— Эдгар?
— Взят.
Казалось, я снова нырнул в кипящую серу.
— А Ханс?
— Отбивался — схватили...
Мысли путались. Что же произошло? Не могу вспомнить. Ах да, нужно уходить. Немцы. Вот-вот нагрянут.
Я сунул в карман ручную гранату. В другом лежал пистолет. Самюэльсен взвалил на спину огромный рюкзак. Пошли: я впереди, он сзади, поддерживая меня. Пол колыхался. Ноги подкашивались, но Самюэльсен не давал мне упасть. Вот и лифт; он нажал кнопку. Пока мы спускались, он приколол кнопкой около инструкции мятую бумажку: условный знак — тревога.
Выйдя из лифта, я потерял сознание и очнулся уже в такси. Рядом со мной сидела молодая полная женщина.
— Марианна, — представилась она.
— А ведь ушли, — донесся до меня ее голос. — Опять ушли. Теперь ты вне опасности. Мы нашли тебе надежное убежище. Отлежишься, поправишься. Будем нянчиться с тобой, как с маленьким принцем.
До чего приятно слушать ее болтовню! Мягкий грудной голос... И ведь она от души верит, что в ее силах помочь мне, утешить.
Наконец машина остановилась, Марианна вышла.
— Ну как, дойдешь? Здесь недалеко.
Мы шли под руку. Бог не обидел ее ни силой, ни здоровьем, и все же ей пришлось нелегко. Встречные, наверно, думали, что она тащит домой пьяницу мужа.
Вот мы поднялись по лестнице, она позвонила. В прихожей я свалился. Женский голос тихо запричитал:
— Ох, да что же это такое... Бедный парень...
На второй день утром пришел врач — молодой, плечистый, деловитый. Тщательно осмотрел меня, сменил повязки.
— Все в порядке, — сказал он. — А вообще-то здорово тебе досталось. С недельку отдохни, потом можешь снова браться за дело. Деньги нужны?