Как видно, эмоциональная оценка необычного налицо. Отсюда следует важный вывод: без чувственного познания космоса — как и иных ранее недоступных миров— не может быть и научного освоения их. Электронный микроскоп, рентгеновские лучи или новейшие радиотелескопы — словом, все новые средства познания можно рассматривать ведь и как некие новые органы чувств человека, позволяющие ему проникать в недоступные без этих средств аспекты действительности. И, видимо, наступит все-таки такой этап развития художественной мысли, когда станут необходимы образы, которые бы отражали, передавали и доносили до наших чувств области бытия, пока еще лишь умозрительно воспринимаемые нами.
И возникает вопрос — а в состоянии ли в принципе человек передать своим искусством тот странный мир, который неизбежно откроется перед нами?
«Человек творит также и по законам красоты» — эти слова К. Маркса являются путеводной нитью в поисках ответа на поставленный вопрос, ибо они получили совсем недавно подтверждение со стороны точных наук.
Как установлено рядом открытий, общие законы мироздания, законы его гармонии поразительно едины с законами эстетической гармонии. Например, советские исследователи Ю. И. Артемьев и М. А. Маратуев на XIII Международном конгрессе по истории наук, проходившем в 1971 году в Москве, в своем докладе «Музыкальный ряд в таблице Менделеева» писали, что Ньютон «обратил внимание на общий ритмический порядок, свойственный и солнечному спектру, и музыкальной гамме», и «существование аналогичного порядка можно предположить во многих явлениях природы, например в системе элементов Менделеева».
Ритм, определенные закономерные чередования форм, явлений, процессов пронизывают жизнь атома, жизнь клетки, строение материи, жизненные функции человека, его разума, чувств и деятельности; пульсацию жизни нашей планеты и, наконец, жизнь космоса. А достижения современных наук все больше и больше убеждают в том, что существуют какие-то общие, единые гармонически-структурные основы нашего «земного царства» — от жизни, «дыхания» самой Земли, ее стратосферы, атмосферы, литосферы и гидросферы до пульсации и жизни клетки, молекулы и атома живого существа, до законов художественного творчества. Это подтверждается и опытами новой науки — киматики, занимающейся изучением структурных колебаний материи, и теорией приливов и отливов, и изучением жизни в пределах микромира, и многими другими современными данными самых разных точных, естественных и гуманитарных наук.
Иными словами, человек всегда творил, в полном смысле этих слов, в соответствии с общими законами гармонии микро- и макромиров. Всегда. «В некоторых пещерах, — пишет академик А. П. Окладников, рассказывая о первобытной живописи, — можно видеть — красочные пятна и закрашенные плоскости сочетаются на их стенах «по законам красоты». Внутреннее единство рисунков, составляющих фризы Ляско (одна из пещер с палеолитической живописью. — Э. К), определенная тенденция к их декоративному размещению выражены не только в соответствии их размеров, не только в их симметричном расположении. Оно обнаруживается в том, что можно назвать хроматической гармонией и цветовым ритмом».
Этому ощущению ритма — осознанному и неосознанному — в той или иной степени подчинено все искусство человечества на всех этапах и стадиях его развития. Таким образом, человек, сам того не подозревая, изображая привычную окружающую действительность, тысячелетиями тренировал свою психику, свои чувства для встречи с мирами, о существовании которых он и не подозревал: интуитивно постигая гармонию своего, осязаемого мира, он положил в основу своей творческой деятельности законы, которые являются законами и для неведомых ранее областей бытия.
Каким же должно быть наше эстетическое восприятие этих «сказочных» миров? Этого пока мы не знаем. Это подскажут опыты и эксперименты. В отличие от древних эпох, когда все процессы развития и становления художественного сознания человека протекали стихийно, безотчетно, неосознанно, в наш век господства научной мысли, в эпоху познания человеком самого себя теоретическое осмысление эмоциональной сферы играет далеко не последнюю роль. И, пожалуй, можно говорить, как о последствии научно-технической революции, об эмоционально-эстетической революции XX века.
Перед современной наукой об искусстве стоят острейшие проблемы как в области исследования художественной культуры человечества в целом (и в теоретическом, и в историческом аспектах), так и в вопросах оценки современной творческой практики, уже неотделимой от тех искусственных органов чувств, которыми ныне оснащен человек. А это, в свою очередь, обновляет, модернизирует саму науку о природе человеческих чувств, об их особенностях, о природе и импульсах художественно-творческой деятельности.
Э. Кильчевская. кандидат искусствоведения
Если судить по законодательным актам, то рабство и работорговля были запрещены Англией в 1807 году, Францией — в 1819-м, США — в 1820-м, Бразилией — в 1888-м. В 1966 году Социальный комитет Экономического и социального совета ООН принял резолюцию, в которой призвал всех членов ООН подписать международную конвенцию о запрещении рабства. И все же рабство в XX веке не ушло в прошлое. Оно лишь изменило форму, но не содержание.
Улица Ваксхолл Бридж в Лондоне, проходящая неподалеку от станции Виктория, ничем особенно не примечательна. Дома на ней ни старые, ни новые, магазинов ни мало, ни много. И трудно сказать, попал бы когда-нибудь сюда такой «король горячего репортажа», как Брюс Уорден, если бы не вчерашний разговор с шефом. Уорден заскочил в редакцию «Дейли ньюс» буквально на секунду, но Найджел, скорее всего не покидавшая свой стол даже на ночь, все же сумела поймать его и препроводить к шефу. Не отрывая глаз от гранок воскресного номера, тот махнул своим карандашом-дубинкой в сторону красной корзинки со срочными сообщениями: «Куда ты запропастился, черт побери... Прочти «Рейтер».
Уорден взял широкую телексную ленту с голубоватыми строчками и направился было в угол к старому кожаному креслу, чтобы не мешать шефу.
— Садись ближе и читай вслух, — потребовал шеф, продолжая яростно черкать парламентский комментарий на третьей полосе.
«Опять из себя Цезаря изображает», — неприязненно подумал Брюс и начал нарочито громко читать сухой текст телеграфного сообщения.
«В день национального праздника 14 июля в жандармерию французского городка Эксле-Бен обратился некий Мишель Пито с просьбой помочь найти механика для починки его автофургона со швейными машинами. Узнав, что ремонт потребует не меньше суток, он потребовал вскрыть фургон со словами: «Иначе они все задохнутся!» Внутри оказалось 59 чернокожих из Сенегала, Мали, Мавритании, Берега Слоновой Кости. Все они были завербованы для работы во Франции. Из Туниса при посредничестве некоего Адаррамани они были пароходом переправлены в Палермо, а затем поездом в Рим. Оттуда их в опечатанных автофургонах должны были нелегально доставить во Францию. В Риме представителем синдиката «работорговцев», по сведениям полиции, является Карло Брюссель, он же член мафии Альдо Пушедду, в Париже — Амаду Сью. Следствие продолжается».
— Что ты можешь предложить по этому поводу? — на сей раз шеф соизволил поднять голову от окончательно исчерканной полосы.
— Сначала нужно лететь в Париж. Центр синдиката наверняка там.— Уорден не прочь был на неделю-две махнуть во Францию и Италию, хотя в душе и сомневался, что удастся собрать сенсационный материал. Слишком велика фора у тамошней оравы, которая сейчас уже мчится по горячим следам.
Шеф, словно прочитав его мысли, иронически фыркнул:
— Дохлое дело. Завтра будет во всех газетах. Нужна собственная изюминка.
Уорден в недоумении уставился на него.
— Сколько у нас в Англии иностранных рабочих? Миллион восемьсот тысяч. Ручаюсь, что добрая половина прибыла не через Гатвик (1 Гатвик — международный аэропорт близ Лондона.) или Дувр. И не с британскими паспортами. Тогда как, а?
В поисках ответа на этот вопрос и попал на Ваксхолл Бридж ведущий репортер газеты «Дейли ньюс» Брюс Уорден.
Перед домом № 49 под названием Дэнисон Хаус репортер остановился и принялся изучать таблички у подъезда. Одна из них извещала, что Британское общество по борьбе с рабством действительно находится здесь. Несмотря на громкое название, его контора на третьем этаже оказалась всего двумя маленькими, плохо проветренными комнатками, уставленными полками с досье и картотеками. В первой сидела безликая секретарша, во второй — сухой старик с аккуратной щеточкой усов, в котором за милю можно было угадать отставного полковника британской армии. На стене позади него висела оставляющая тягостное впечатление картина: молодая негритянка с железным крюком в предплечье — «Чтобы привязывать ее на ночь, — пояснил старик, заметив удивленный взгляд репортера. И тут же, встав и протянув руку, представился: — Патрик Монтгомери, секретарь Общества. Чем могу быть полезен?»
