— Да, стройка затягивается. Вы видели танк-памятник на окраине Калькутты? — неожиданно поворачивается ко мне Сунит. — Он отбит у пакистанцев во время боевых действий. Помните, сегодня мы ехали мимо особняка, металлические ворота которого охраняют раскосые коренастые люди — бутанцы: индийцам американцы не доверяют. Так вот, из консульства США был выслан сотрудник за организацию радиошпионажа у границ Бангладеш... Вот это все и задерживает сооружение метрополитена.
Сунит Бос, конечно, прав: даже в эти дни нам часто приходилось видеть демонстрации протеста против снабжения американцами оружием Пакистана.
Пока мы разговариваем, вереницы людей в набедренных повязках чередой двигаются с носилками и плетеными корзинами с землей по стройплощадке. А наверху два молодых парня сноровисто кладут на стенку раствор — кирпич — раствор — ряд кирпичей. Блестят потные лица, мерно нагибаются спины, и красная стенка растет.
— Вы только себе представьте: духота, асфальт плавится, а вы попадаете в прохладу метрополитена. Вместо тряски в жарком автобусе неслышно летящие голубые поезда... Построим метро, обязательно построим, тем более что у нас такие отличные коллеги, как ваши инженеры. На строительстве хотим занять как можно больше людей. Ваш пример доказал: трудом преображается человек. Будем учить крестьян, перевоспитывать безработных на этой огромной стройке
Сунит почувствовал еще более сильную жажду и двинулся в сторону базарчика. По пути он не умолкал ни на минуту. Сунит окончил МГУ и преподает русский язык в университете Тагора. Его голова переполнена разнообразными сведениями о русско-индийских связях, о традициях нашей дружбы.
— К сожалению, не все знают о достойнейшем человеке своего времени, музыканте и лингвисте Герасиме Лебедеве, попавшем в Калькутту в прошлом веке. Его научными трудами пользуются до сих пор в калькуттском Институте индийских языков, а в историю нашего искусства он занесен как основатель драматического театра. А «Виктория-мемориал» вы уже посетили? При входе в этот музей искусств все любуются огромным полотном «Въезд принца Уэльского в Джайпур» — Верещагина работа. Он несколько раз бывал в Индии. Особенно сильное впечатление на индийцев производит его картина, где изображена расправа англичан с восставшими сипаями.
Сунит останавливается возле торговца напитками. Тот меланхолично вращает рукоятку громадной машины, похожей на мясорубку, где железные шестерни медленно забирают толстые обрубки сахарного тростника, выдавливают из него в стакан мутноватую жидкость. Сунит с сомнением смотрит на куски тающего льда на грязной тряпице, и в этот момент на нас налетает орава мальчишек. Они протягивают руки и просительно тянут: «Бакшиш, сэр, бакшиш», предлагают себя в услужение: «Поднесу, сэр».
Из-за жалкой пайсы несчастные ребятишки плясали, кривлялись, катались по земле, показывая, что им больно. Но как только Сунит выбрал одного провожатого — пацана с лукавой смышленой физиономией, — остальных как ветром сдуло.
Бос с жалостью кивает на мальчишку:
— Для туристов стаи маленьких попрошаек вроде бы забавная экзотика, а для нас еще одна проблема. Видели, как живут эти семьи? Клетушки из обрезков фанеры, жести, из пальмовых листьев; здесь же готовят еду на очагах, здесь же копошатся в нечистотах вместе с собаками дети. Родителям этих детей невыгодно отдавать их в школу, они посылают их на тротуар за милостыней. Борьба с нищетой — задача «номер один». Правительство на днях приняло решение отпустить еще десять миллионов рупий для улучшения условий жизни жителей трущоб, создаются новые государственные центры здоровья, более доступные больницы, школы...
Наш провожатый в это время предлагал нам выбирать манго, апельсины, уложенные в аккуратные кучки, большие папайи. Остановились у груды кокосов. Торговец моментально срубил тяжелым кривым секачом верхушки зеленых орехов и протянул каждому, как чаши с мутноватым кокосовым молоком. Жажду как рукой сняло.
В этот момент около нас присел пожилой мужчина в чалме. В руках он держал плоскую плетеную корзинку.
— Там кобра, — показывая на корзинку, заволновался мальчишка.
К ногам мужчины жался маленький взъерошенный зверек — мангуста. Значит, будет бой мангусты с коброй. Отдав две рупии, мы стали следить за манипуляциями дрессировщика. Сдвинув круглую крышку корзинки, он завел заунывную мелодию на тростниковой дудочке. Но кобра, как известно, глуха, на музыку она не обратила внимания и убежище покинуть не возжелала. Тогда хозяин аттракциона слегка двинул ногой по корзине. Нервная змея взвилась оттуда как жгут и, раздув капюшон, приобрела сходство с серым грибом. Показывая агрессивность подопечной, заклинатель подтолкнул ее коленом. Кобра то ли по старости, то ли от усталости вяло ткнулась своей безвредной пастью (дрессировщики по нескольку раз вырывают змеям отросшие ядовитые зубы) в руку хозяина и вновь улеглась на дно корзины. Представление окончилось. Хозяин жалел свою кобру и приберегал схватку с мангустой, вероятно, для более богатых зрителей.
— Все, отдохнули. Отправляемся теперь на другой берег Хугли, — решительно заявил Сунит. — В район текстильщиков.
Втиснувшись в поток рикш и буйволиных повозок, мы медленно движемся по ажурному мосту, зависшему более чем на полкилометра над Хугли, Над водой торчат изъеденные солью борта разномастных судов, приткнувшихся к речным причалам. Они ждут отлива, чтобы спуститься вниз с тюками джутовой ткани, мешков, брезента.
— Многие из этих грузов пойдут в Советский Союз. Джут — ценный материал. Вы знаете, в библиотеках мне на глаза не раз попадали газеты военных лет. Оказывается, по труднейшей дороге в тысячи километров из Индии в СССР беспрерывно шли военные грузы, сырье и калькуттский джут, — говорит Сунит. — Из нашего джута шили даже палатки для Сталинграда.
Мы едем по узеньким улочкам старого фабричного района, по обеим сторонам которого вытянулись одноэтажные бараки, где размещаются семьи рабочих. Здесь живут в основном потомственные текстильщики. Множество пришлых рабочих, приезжающих из деревень, нередко ютятся в трущобах на окраинах города. Ездить им приходится далековато. Это тоже проблема. Но ведь вовлечение большего числа населения в сферу труда помогает ликвидировать безработицу.
...А мне видятся калькуттские улицы победного мая 1945 года. Таких манифестаций город не знал. Все дома были в красном свете полотнищ и флагов. В многокилометровых колоннах демонстрантов ехали рикши с красными флажками. Плотными рядами шагали текстильщики с джутовых фабрик, те, кто помогал своим трудом выстоять Сталинграду.
Ожидание у моря
В предутренней дымке, обещающей духотой и непрозрачностью полуденную жару, как стоп-кадры, неозвученные, без движения, появляются куски пейзажей и чужой притягательной жизни. Густые казуариновые рощи, держащие своими корнями пески; окаймленные низким кустарником клочковатые поля, с которых уже убрали рис, но еще видны просо и арахис да квадраты сахарного тростника выше роста человека. Чинно идут, видимо, на ближайший базар, люди: впереди — мужчины, а женщины сзади, на левом бедре придерживают детишек, а груз — на голове. У источника тонкая девочка-подросток взметнула над головой жгут белья: она привстала на носки, откинулась назад, летит темный поток волос, сверкает белизной полотно и одним красным мазком — сари, облегающее ее фигурку.
Мы ехали по югу штата Тамилнаду — Коромандельской береговой равнине — из Мадраса в Махабали-пурам, городок, известный на весь мир каменными храмами, пещерами и наскальными рельефами.
Под голыми, словно воткнутые в землю перья, пальмами около хижин трудятся на коричневой, обожженной солнцем земле мужчины — корчуют пни, а женщины собирают щепу, хворост в корзины и относят к домам. Несмотря на тяжести, женщины двигаются быстро, ходят легко, и рабочее сари — несколько метров недорогой ткани — смотрится на них королевским нарядом.
Эта странная на вид пальма с хохолком листьев на макушке заслужила похвальное слово. Пальма эта — пальмира — незаменима в хозяйстве и жизни здешних крестьян. Срезанными нижними листьями кроют крыши глиняных хижин, из них же сооружают заборчики. Еще можно встретить вдоль дорог под навесами у чайных писцов и составителей гороскопов, выводящих для неграмотных крестьян письмена перьями из черенков пальмовых листьев. А древние писцы использовали специально обрезанные листья пальмиры для писем, выдавливая знаки костяными палочками; затем грамоту сворачивали, ставили печать и отправляли адресату. Это известно: частью эти письма — даже со стихами — дожили до нас! Но самое лакомое у пальмиры — сок. Взрослые любят пальмовое вино из перебродившего сока или покрепче — арак, а дети — разноцветные леденцы. На одной из остановок автобуса мы не удержались и вслед, за ребятишками, нагруженными охапками хвороста, отправились в видневшуюся на берегу моря деревушку. Побережье было расчерчено на большие клетки, над которыми повисли журавлиные шей колодцев. Из клеток поднимались большие и маленькие верхушки белых пирамидок, сверкающие на солнце. Здесь выпаривают соль. Достают соляной раствор из колодца бадьей из воловьей кожи. Вначале заливают морскую воду в клетки, дают ей выпариться, и дня через четыре скребками снимают слой соли. Получается с клетки около 40 килограммов. Черные фигурки в набедренных повязках вытаскивают бадью за бадьей, соленая вода льется на потрескавшиеся ноги. Если работать тут с детства, привыкаешь, но, как ни задубела кожа на ногах, соль все равно разъедает ее, причиняя постоянную боль.
