а уж с это здоровенной штуковиной на шее он себя чувствовал, как жук под чьим-то ботинком.
— Что? Нет конечно. Иначе это был бы просто курорт — посидел на площади, а потом колодки сняли и в постель с мягкими перинами да шелковыми простынями. Ха! Я был бы рад, коли так было бы. Проклятая колодка давит на плечи, и шея болит. Да еще и волосы у меня во все стороны торчат, не пригладить. — говорит Иши. Виктор морщится. Очень плохо. Провести ночь в такой штуковине… нормально не лечь, ни боком, ни на спину, тем более — на живот. Колодка сразу начинает шею передавливать, человек задыхается. Остается сидеть и засыпать именно так — сидя. Никакого отдыха уставшим за день мышцам. Постоянная надоедливая боль.
Так, хватит — думает он. Анализ ситуации, быстро, быстро. Рефлексии из разряда «не верю» и «мы все умрем» — на потом. Сейчас ситуация поганая — он сидит в колодках, значит предыдущий владелец этого тела совершил какое-то правонарушение. Какое? Он скосился на полосу с иероглифами, которая была наклеена на колодки соседа. Иероглифы гласили «воровство нефритовой подвески у госпожи Вон Ми». Значит такая же наклеена и на моей колодке, думает он и окликает своего соседа и коллегу по несчастью.
— Эй, Иши! Слушай…
— Старший Брат Иши! — строго поправляет его оборванец в канге с лохматыми волосами: — не забывай об этом!
— Старший Брат Иши, — вздыхает Виктор, решив не устраивать спор на пустом месте, если этому лохмачу так важно обращение «Старший Брат», пусть будет «Старшим Братом». Хоть груздем назови, хоть Небесным Императором, главное в корзину не пихать. Какая разница.
— Старший Брат Иши, а за какое преступление меня в колодки засунули? — спрашивает он: — что написано на моей деревяшке?
— Что? Ээ… ну да… хе, хе, хе… — лохматый качнулся в сторону, так, словно хотел потянуться пятерней к затылку — почесать. Но колодка ему помешала, он просто ткнул рукой в деревяшку. Привычка, думает Виктор, привычный жест.
— У тебя там надпись стерлась, ничего не разберешь. — говорит лохматый и чуть приподнимает колодку руками, давая отдых своей шее: — ничегошеньки не видно. Вот затерлось все совсем.
— Да? Вот же… — оставаться в колодках крайне не хотелось, но о здешней системе правосудия он не знал ничего. За что наказывают, сколько всего еще это наказание терпеть и не является ли это наказание всего лишь прелюдией к другому. Там, например, сперва стоять у позорного столба три дня, а потом отрубить голову на площади, при стечении народа.
— Но, насколько я знаю, ты либо воровка, либо проститутка без разрешения. Вряд ли ты кого убила.
— Что⁈ — руки вниз, быстро! К черту колодки, к черту боль в израненной шее, к черту все! Ничего не видно и не удастся увидеть, деревяшка мешает. Но! Какие-то завязки на штанах, нет это не штаны, это юбка!
— Что⁈
— Эй, ты чего, сямэй? Подруга? Эй? Ты чего? Стража! Чэнь Ди, величайший из стражей справедливости и самый неподкупный золотой талант в глазу у Небесного Владыки! Сюда! Кажись эта странная померла! Если у нее было чего, то я ее наследник вроде как, мы тут в колодках все как одна семья! — слышит он крики переполошившегося соседа-каторжника, уже теряя сознание.
Глава 3
Сидеть в колодках крайне утомительно. Но ночевать в колодке — сущее мучение. Да, на ночь их отводили с площади, отводили в местную тюрьму. Но колодок никто не снимал, мягкой кроватки никто не стелил, даже поесть не давали. Насколько Виктор понял, это такая вот социальная сторона наказания — если есть в местной общине кто-то, кто зла на тебя не держит и более того, готов на площадь прийти и накормить-напоить, то хорошо. А нет… ну так не проживешь ты не только месяца — недели в колодке не протянешь. Сдохнешь от жажды. Он не знал, что за время года сейчас на дворе, однако днем на площади было жарко, а ночью в клетке — холодно. Организм боролся как мог, но ему нужна была вода и пища, иначе не выжить.
С тем, что Виктор попал в чужое тело, да еще и девичье, он поделать ничего не мог, однако это было не самой главной его проблемой. Самой главной его проблемой была чертова деревяшка на шее, которая, казалось, весит сто тонн, давит вниз, постоянно натирает шею до крови, нагружает и без того ноющие мышцы спины и плеч.
Как оказалось, Старший Брат Иши, бесстрашный предводитель банды и мелкий воришка — изрядно насвистел насчет того, что «меня тут будут кормить и поить, держись меня и прорвемся». Никто к нему не пришел. На второй день Иши погрустнел и сказал, что видимо его братья погибли в бою, раз так. Впрочем, Виктор уже понял, что этот Иши человек ненадежный и ради красного словца готов так приукрасить что родную мать не пожалеет. То она у него в одном рассказе — благородного роду леди, овладевшая Семью Искусствами и познавшая истинное Дао, которая вынуждена была бежать от преследований клана, потому его и оставила, то в другом — певичка, которая заболела чахоткой и передала сына на воспитание соседям. Язык у братца Иши вперед головы треплет. Пример? Так вот и пример — стражник Чань, который оказался не таким уж суровым, а после того, как Виктор там на площади в обморок упал — даже лоб ему влажной тряпкой протер и попить дал, так вот этот самый стражник Чань на его просьбу спокойно прочел то, что написано на его колодке. Ничего там не затерлось, просто Старший Брат Иши читать не умеет, вот и все. А что на колодке написано? «Непочтительное обращение к судье». Вот так. Оказывается, за такое тут можно и к смертной казни быть приговоренным.
— Какая же это смертная казнь? — едва ворочал опухшим от жажды языком Старший Брат Иши на третий день их бдения на площади: — просто колодки. У меня знаешь, сколько знакомых в них побывали. Виктор не стал даже отвечать, экономя силы. Мелкое девичье тело, в которое он попал — отчаянно хотело пить, но на третий день уже и жажда казалась чем-то далеким, ненужным и неинтересным. Он снова умирал. Интересно, вяло думал он,
